Создатель «Гулливера» Джонатан Свифт жил в Дублине и отлично знал быт ирландских крестьян.
В 1729 году он написал сатирический памфлет под таким названием: «Скромное предложение относительно мер, кои следует принять, чтобы дети бедняков в Ирландии перестали быть обузой для родителей и для страны и служили доходом для общества».
В этом памфлете великий английский писатель говорил, что всякий, кому случается странствовать по Ирландии, приходит в уныние при виде улиц, дорог и порогов лачуг, где толпятся нищенки, с тремя, четырьмя, шестью ребятишками каждая, все в лохмотьях. Несчастные не дают прохода, умоляя о подаянии. «Поэтому, — говорит Свифт, — я предлагаю из ста двадцати тысяч детей, рождающихся здесь ежегодно, двадцать тысяч сохранить для воспитания; остальные же сто тысяч в годовалом возрасте следует продавать влиятельным и богатым людям королевства, причем матерям должно быть внушено, чтобы последний месяц они давали своим малышам сосать досыта, — дети должны стать пухлыми и смачными на вкус. Ребенка хватит на два блюда на пирушке с гостями, а если семья обедает без приглашенных, каждая задняя или передняя четверть составит достаточно сытное блюдо; приправленная, перцем и солью, четвертушка может быть сварена даже на четвертый день, особливо зимой. Я подсчитал, что вскармливание одного ребенка нищих (к коим я отношу всех батраков и четыре пятых фермеров) обойдется около двух шиллингов в год, включая лохмотья; и я уверен, что ни один джентльмен не откажется уплатить десять шиллингов за тушку хорошего, жирного ребенка, .которой, как я сказал уже, достаточно для приготовления четырех блюд прекрасного, питательного мяса».
Джонатан Свифт — очень остроумный писатель. Но «влиятельные и богатые люди королевства» были гораздо изобретательнее его. Оттеснив ирландских крестьян на бесплодные пустыри, на горные склоны и сырые болота, они превратили весь остров в пастбище для своих овец, свилей и быков. Вместо жалких детских тушек Ирландия давала им ростбифы, бифштексы и ветчину в яйцах, даровой труд восьми миллионов рабов и хлеб, которого нехватало Англии. Жалкие нищие не могли докучать благородным джентльменам просьбами о подаянии, так как владельцы ирландских земель не имели никакой надобности жить на этом острове: в точные сроки управляющие и арендаторы присылали им в Англию ренту, собранную с нищих.
Чем-то все же должны были питаться восемь миллионов ирландцев, и в их личные нужды уходило некоторое количество овса и пшеницы. Это очень заботило хозяев ирландской земли.
Между тем в Европу уже был привезен картофель. Климат и почва горных районов и болотистых низменностей Ирландии оказались благоприятными для новой культуры, и в несколько десятилетий картофель распространился по всему острову; каждый клочок земли, непригодный для господских овец и быков, покрылся рядами курчавых серовато-зеленых кустиков. Благородные лорды поспешили воспользоваться этим. Недавно еще ирландский крестьянин был на краю голодной смерти; с него нечего было больше взять. Теперь у народа появился новый источник пропитания — картофель. Его достаточно было для поддержания жизни восьми миллионов рабов. И картофель стал единственной пищей ирландских крестьян. Все остальные продукты хозяйства: масло и мясо, пшеница, овес и ячмень — все шло в уплату ренты владельцу земли. Индейцы племени квичуа сеяли, кроме паппы, кукурузу, взращивали арахис, и маниок, и батат, и тыкву, и томаты. Ирландский крестьянин знал одну только пищу — «потато». Единственная утварь, которую можно было найти в каждой землянке, это котел для варки картофеля. Перуанская паппа стала благословением, самой жизнью для ирландского народа. Но английские лорды и это благословение сумели превратить в проклятье: если болезнь поражала картофельные поля, народ оставался без пищи и погибал.
Столетиями взращивали в Ирландии голод расчетливые лорды — так же спокойно и уверенно, как смотрители их парков из поколения в поколение взращивают свои знаменитые газоны. Наконец их старания увенчались успехом: настал Великий Голод, an Gorta Mor, как называют его ирландцы, самый великий голод из всех, когда-либо созданных человеком.
В середине сентября 1845 года во многих районах Ирландии на листьях картофеля появились бурые пятна различной величины и формы, словно кто обрызгал кусты кислотой. Пятна расплывались, растекались по стеблям тем быстрее, чем больше сырости было в почве и в воздухе. Тяжелый сернистый запах висел над больными полями. Клубни с виду казались здоровыми, но стоило их сварить и разрезать — вместо рассыпчатой крахмалистой мякоти в них была черно-бурая несъедобная масса. Ко времени копки картофеля поля представляли собой ужасную картину: побуревшие, опаленные остатки стеблей торчали из земли, словно головешки на пожарище.
Зараза быстро распространялась во все стороны. Как перелетные птицы, бурые пятна появились сперва на побережье. Отсюда картофельный мор двинулся, зашагал по острову. Он прыгал скачками, неожиданно перебрасывался через холмы и болота.
Крестьяне боялись открывать ворота в заборах: им казалось, что чаще всего болезнь поражает кусты против входа, точно пагубный ветер отсюда врывался на поле. Но никакие заборы не могли преградить путь этой заразе. Грозные вести летели со всех концов острова: повсюду умирали поля. Когда идет саранча, или озимый червь, или луговой мотылек, можно рыть ямы, копать канавы вокруг полей и огородов, давить и травить ядом шестиногую смерть; можно броситься на землю и руками прикрыть хоть один единственный кустик. Тут враг был невидим. Он выпадал с дождем и стлался по земле с туманом, мчался с ветром и обгонял ветер.
Голод, как черная туча, надвигался на страну.
И в то же время с каждым приливом из всех ирландских портов — из Корка и Дублина, из Вестпорта и Олиго — отваливали корабли, нагруженные овсом и пшеницей, баранами, свиньями и быками. Давно уже не было такого урожая овса в Ирландии. Корабли увозили в Англию ренту, уплаченную несчастными нищими владельцам полей.
Такой страшной вещи не мог бы придумать и Свифт. «Влиятельные и богатые люди королевства», видя, что на страну надвигается небывалое бедствие, потирали руки: они знали, что голод повысит цены на хлеб, и прикидывали уже, сколько золотых фунтов, сколько серебряных шиллингов принесет им голод в Ирландии. Они были спокойны за свой капитал: на страже их интересов стояла безупречная машина — английский парламент.
Весь опыт длинного ряда поколений — поколений ростовщиков и менял, пиратов и торгашей, лендлордов и фабрикантов — веками накапливала эта машина Она имела одно назначение — увеличить доходы «влиятельных и богатых людей королевства». Свифт в своем «предложении» не учел, что в цивилизованном обществе людоедство не принято и запрещено христианской религией, и если на смерть обрекаются народы, это делается под звуки молитв и речей, исполненных милосердая. Проливая горькие слезы, члены Палаты лордов и члены Палаты общин, министры, ее величество королева и вице-король Ирландии дружно и согласованно, как колеса выверенного механизма, ткали огромный саван для «братского острова».
Долгое время в Вестминстерском дворце не замечали бедствия. Чем этот год отличается от других? Это старое дело: в Ирландии всегда свирепствуют голод и болезни. После долгих размышлений парламент отправил в голодающие районы комиссию «ученых людей», чтобы выяснить размеры неурожая. Какие прекрасные, горячие речи говорили члены парламента и министры! Они никогда не употребляли слова «голод». В английском языке нашлось достаточно слов, более спокойных и обнадеживающих. Члены парламента говорили о «недороде», о «неурожае», о «бедствии», о «напряженном положении рынка». Комиссии сменяли комиссии, а корабли по-прежнему уходили из ирландских портов; увозя овес, и пшеницу, и скот. Ирландия, объятая ужасом, кричала: «Закройте порты!» Но разве мог парламент забыть об интересах владельцев земель и хлебных маклеров теперь, когда каждое зернышко можно было продать втридорога?
Рыжий веснущатый мальчик Эдмонд Мак-Хэль лежал на охапке соломы в землянке, сложенной из неотесанных каменных плит. Ноги у него опухли, из десен шла кровь. Иногда мать вытаскивала из-под него клочок соломы и сжигала в очаге, потому что ветер через все щели наметал снег, а топить было нечем. Снежинки падали мальчику на лицо, на босые ноги, на рваную куртку, которая стала Эдмонду так просторна, будто была не его, а отцовская. Эдмонд бредил и в бреду запекшимися губами твердил все одни и те же слова: «Мама, дай мне три зернышка!»
Но трех зернышек хлеба не было в доме; их не было и во всей деревне. Только материнскую нежную ласку могла дать ему мать.
«Мой асторе, мой авоурнин, — отвечала она, — я отдала б тебе весь хлеб на свете. Потерпи, я достану тебе много зернышек. Подожди, мой ясный».
Рыжий веснущатый мальчик похрипел, похрипел и умер. Соседка взяла его куртку и нашла в ее кармане три зернышка пшеницы. Это их просил умирающий мальчик. Он спрятал свои три зернышка, когда был еще здоров. И теперь, в бреду, он помнил о них. Ему казалось, они большие, эти зернышки, они спасут его от мучений. Этот «случай» зарегистрирован был в округе Майо. Каждый случай не похож на другой, а всех их было пятьсот пятнадцать — с сентября по декабрь. За это же время 3 250 000 квартеров зерна и огромные стада скота были вывезены из ирландских портов.
Так закончился грозный 1845 год, предвестник Великого Голода. Половина картофеля погибла в Ирландии; и все же крестьяне сберегли достаточно клубней для посева. Они ждали спасения от нового урожая.
В начале лета казалось, что урожай будет хорош. В июле картофельные поля стояли в полном цвету, люди мечтали уже о безбедной зиме. И вдруг снова появились вестники смерти — бурые пятна. Никто не уходил с полей: оцепенев от ужаса, крестьяне стерегли свои кустики. Но враг приходил, незримый и неведомый; поветрие шагало быстрее, чем в прошлом году. На этот раз оно не пощадило ни одного куста в стране.
Толпы голодных бродили по полям, выискивая съедобные травы и коренья. Счастливей всех были жители побережья: они дольше других могли бороться со смертью, питаясь водорослями. С голодом пришел тиф. Теперь умирали тысячами; вымирали до последнего человека целые деревни.
Первое время, когда подбирали на дороге мертвое тело, местные власти, по старому обычаю, опрашивали свидетелей, выясняя причины смерти.
Дэнис Мак-Кеннеди работал землекопом на постройке Кахарагской дороги. Его нашли в придорожной канаве и отвезли на кладбище, где людей хоронили в братских могилах, потому что нехватало гробов и рук, сохранивших достаточно сил, чтобы рыть отдельные ямы. Королевский коронер — следователь, производивший дознание, — сперва опросил жену покойного Джоанну Мак-Кеннеди. Она показала, что Комитет помощи принял ее мужа на работу три недели назад.
«Нет, сэр, он не жаловался ни на какие болезни. Не много было таких сильных мужчин в Кахараге, как мой Дэнис… Как он питался? Нас было пятеро. Дэнис, я и трое ребят. Мне им нечего было дать в понедельник. И во вторник тоже мы не ели. В среду вечером я сварила головку капусты и полмерки мелкой гнилой картошки, — я получила ее за корзину торфа, что продала в Скибберине. В четверг Дэнис ушел на работу не евши. Только в субботу утром я послала ему хлеба: наш сосед, Мик Суини, дай ему бог здоровья, одолжил нам пинту овсяной муки. Но было уже поздно: мой муж был мертв».
Иеремия Доновен, десятник с постройки Кахарагской дороги, показал в свою очередь, что в день смерти покойный Дэнис Мак-Кеннеди находился на работе. Вдруг посреди работы он бросил лопату и отошел к канаве. «Я вижу, он слишком долго сидит там без дела. Ну, подошел и сказал, чтобы он стал на свое место. Он не вернулся к работе и только ответил: «Разве можно работать без пищи?» Мне стало жаль его, я дал ему корку. Он взял ее, сунул в рот и выронил. Через два или три часа он умер».
Два врача произвели вскрытие; они показали под присягой, что вскрытие не обнаружило никаких следов болезни, которая могла бы быть причиной смерти. Никаких остатков пищи не было найдено ни в желудке, ни в тонких кишках покойного, кроме куска сырой непереваренной капусты.
Дэнис Мак-Кеннеди умер потому, что правительство Соединенного королевства превратило картофельный мор в золотую жилу для спекулянтов хлебом, для судовладельцев, для хозяев ирландской земли.
Казалось, парламент только о том и печется, чтобы спасти голодающий народ. Три года спорили члены Палаты лордов, и члены Палаты общин, и кабинет министров, наперебой предлагая новые законы о помощи бедным, об устройстве общественных работ, о дешевом хлебе для ирландских крестьян. Но смысл всех этих споров был один: как распределить прибыли, которые приносит голод, между «влиятельными и богатыми людьми королевства»?
Огромные суммы выданы были казначейством для организации помощи населению; как опытный ростовщик, парламент дал эти суммы ирландскому народу взаймы на десять лет, из пяти процентов годовых; каждые сто фунтов ежегодно приносили пять фунтов доходу.
Как же распорядиться этими суммами, чтобы довольны остались и хлеботорговцы, и владельцы торговых судов, и лендлорды?
— Мы должны помочь нашим голодающим братьям! — восклицали члены парламента и министры. В их руках было верное средство. Картофель погиб, но ирландская земля в годы голода родила столько овса и пшеницы, что этим хлебом можно было накормить население двух Ирландии. Однако правительство не закрыло портов: урожай ирландской земли увезли лендлорды. Это была их «законная» рента. Взамен овса и пшеницы мудрые джентльмены закупали в Америке кукурузу. За три тысячи миль везли в Ирландию маис, которого никогда не видали еще ирландские крестьяне, — маис, зерна которого были тверже, чем жернова ирландских мельниц. Втридорога скупало правительство кукурузу на нью-йоркской бирже и тройной фрахт платило владельцам судов. Гордость Англии, ее торговый флот, «деревянные стены королевства», получил свою долю в добыче.
Но если выпустить кукурузу на рынок, что скажут торговцы хлебом? Никогда ведь торговые операции не давали им таких доходов. Привезя кукурузу в Ирландию, правительство заперло ее на замок, — пока не истощатся запасы зерна у спекулянтов.
Народ умирал у дверей закромов Комитета помощи. В курных землянках, на подстилках из гнилой соломы, накрывшись одним рядном, лежали вперемежку умирающие и мертвые. Собаки, похожие на привидения, грызли трупы в придорожных канавах.
«Хлеба или работы!» стонала Ирландия.
И милосердный парламент дал голодным работу. Живые скелеты срывали холмы, засыпали овраги, таскали тачки с землей и дробили камень, твердый, как наковальня. Они строили новые дороги. Эти дороги не были нужны: по ним нечего было возить. Но правительство никому не оказывало помощи даром.
«В поте лица ты будешь есть хлеб свой», сказано в библии.
Дэнис Мак-Кеннеди выронил лопату и умер в придорожной канаве. Сотни тысяч таких же несчастных готовы были работать за любую плату, за одну лишь надежду на несколько дней продлить жизнь своих детей, тех, что остались еще в живых. Это очень хорошо известно было сердобольным джентльменам. Поэтому они провели «закон о помощи бедным». Всякий, кто обрабатывал хотя бы четверть акра земли, лишался права на помощь и работу. Четверть акра! Что значит четверть акра, когда картофель погиб! Десятки тысяч крестьян отказались от своих маленьких ферм, чтобы получить работу на постройке никому не нужных дорог. Эти фермы достались лендлордам. Это была их доля в добыче.
Но «милосердие» правительства не знало границ. Как только крестьяне сдали свои фермы, парламент провел новый билль: о закрытии всех общественных работ. Теперь у голодающих не было ни земли, ни заработка. Взамен работы парламент предложил им бесплатный суп.
Не так-то легко было составить списки несчастных, которые имели право пользоваться этим благодеянием. Четырнадцать тонн бланков и карточек отправлено было в Ирландию. Неожиданно самым популярным лицом в королевстве стал мистер Сойер, главный кухмистер аристократического лондонского клуба: правительству угодно было назначить его шеф-поваром ирландского народа.
День и ночь в лихорадочной спешке работали мастеровые, изготовляя особые передвижные кухни для отправки в Ирландию. Мистер Сойер взялся накормить весь голодающий остров. Прежде чем покинуть Лондон, он опубликовал в газетах рецепты своих благотворительных супов, и читатели «Таймса» в течение нескольких дней с интересом следили за дискуссией о питательности этих блюд.
Противником мистера Сойера выступил мсье Жакэ, из ресторации Джонсона. Он утверждал, что суп №1, в котором содержится четверть фунта мяса на два галлона воды, недостаточно питателен. На это мистер Сойер ответил, что он готов предложить вниманию «своего собрата мсье Жакэ» три образца супов, из коих два изготовлены с мясом, а третий без мяса. Он приглашал своего «искушенного собрата» дегустировать их.
«Я считаю, — писал мистер Сойер, — что мясо не более питательно, чем другие ингредиенты; ароматичность лучших супов достигается добавлением желатина и мясного экстракта в надлежащей пропорции».
Газеты и журналы подробно обсуждали, какое количество твердого остатка должна содержать пища взрослого человека для того, чтобы поддерживать его силы; иные называли предприятие с посылкой мистера Сойера в Ирландию пустой шумихой, которая нужна богатым, чтобы создать впечатление какой-то борьбы с ужасающим бедствием.
Тем не менее благотворительные супы мистера Сойера были включены в меню Реформ-клуба, и знатные леди и джентльмены, отведав этих, супов и закусив их ростбифами, ветчиной и фаршированной дичью, не могли найти похвал, достойных изобретения мистера Сойера.
1 марта 1847 года мистер Сойер со всеми своими аппаратами прибыл в Ирландию.
Этот день был праздником в Дублине, праздником милосердия и христианской любви к ближнему. Перед Королевскими рядами собралась нарядная толпа, весь цвет дублинской знати. Леди Понсонби и другие законодательницы мод шелестели шелками, сверкали бриллиантами. Затянутые в алые мундиры, в высоких меховых шапках прогуливались офицеры королевской гвардии; били барабаны, всюду развевались цветные знамена и ленты.
На высоком помосте посреди толпы стояло странное сооружение. Прежде всего, в глаза бросался гигантский паровой котел на колесах, окруженный сверкающими медными кубами. Два столба поддерживали крышу. Под самой крышей подвешены были огромные ящики из проволочной сетки. А над крышей, над высокой клепаной трубой апрельский ветер играл национальным ирландским флагом.
Грянули пушки, и торжество началось. Лорд Майор взошел на помост и представил собравшимся невысокого, приятно улыбающегося человека.
— Уважаемые леди и джентльмены, я имею честь представить вам мистера Сойера, шеф-повара ирландского народа!
Тут раздались рукоплескания и веселые возгласы.
Мистер Сойер, раскланявшись, приветствовал публику. Потом, вооружившись длинной бамбуковой указкой, познакомил собравшихся со своим изобретением.
— Обратите внимание, уважаемые леди и джентльмены, — говорил он, — на остроумную конструкцию моей кухни. В центре — большой паровой котел на колесах; вокруг него, в этих медных кубах, похожих на ящики, размещены все продукты, из коих должен быть сварен суп. Эти кубы согреваются паром, который по трубкам подается из центрального котла: — Тут мистер Сойер показал указкой весь путь, совершаемый паром. — Медленным кипячением все питательные вещества извлекаются из этих продуктов; затем, непосредственно из кубов, различные виды экстракта поступают вот в этот смеситель, расположенный над котлом и вмещающий триста галлонов.
В глубине вы видите печь, выпекающую сто фунтов хлеба зараз. Одна единственная тонна служит для обогревания котла, всех кубов и печи. Запас мяса, овощей, круп и приправ расположен в этих вот сетчатых ящиках под потолком; сетчатые стенки обеспечивают наилучшую вентиляцию. Тут же находятся шестнадцать резервуаров, содержащих одну тысячу семьсот девяносто два галлона воды!
Мистер Сойер выдержал паузу. Убедившись, что слова его произвели должное впечатление, он продолжал:
— Вот через этот узкий проход будут входить мои… скажем, клиенты. Они входят по одному, каждый получает большую кружку супа и, выпив ее (пять минут дается на это), получает свою порцию хлеба или сухарей, затем проходит к выходу в задней части помещения. Таким образом я могу накормить горячей пищей по крайней мере пять тысяч человек в день…
Он поднял руку, и двери сарая, стоявшего поодаль от кухни, открылись. По одному, растянувшись длинной шеренгой, вышли из сарая голодающие ирландцы. Они почти не похожи были на людей. Через всю площадь, извиваясь змеей, тянулась вереница скелетов, обвешанных лохмотьями. Лиц не было, были только глаза, запавшие, тусклые или сверкающие лихорадочным огнем.
Зрители расступились, вобрали головы в плечи. На миг даже барабанщики смолкли. Только мистер Сойер продолжал улыбаться своей широкой, страшной улыбкой. Кто-то в толпе прошептал по-ирландски:
— An Gorta Mor.
Да, это был Великий Голод. Такой великий голод, что у народа не было сил для борьбы. И все же, стиснув булыжники в иссохших руках, умирающие собирались толпами на улицах ирландских городов и деревень. Они шли под пули драгун, безоружные, неорганизованные, молотками разбивали ненавистные «сойеровские» кухни, сбрасывали в болота котлы. Они требовали пищи, работы.
Но хозяева ирландской земли были сильнее. Не только полиция сдерживала народный гнев, не только мушкеты, хорошо снабженные пулями, и кони, откормленные отборным зерном. Когда голодающие, собрав последние силы, бросались на врага, их осторожно и умело осаживали назад свои вожаки, трусливые слуги лендлордов и попов. «Все блага земли не стоят, пролития единой капли крови», говорил прославленный вождь ирландского народа О’Коннель. Уильям О’Бриен бродил по стране и кричал крестьянам: «Готовьтесь к бою!» Но он запрещал голодающим притрагиваться к зерну, награбленному лендлордами, и если народ принимался строить баррикады, ни единого дерева не позволял он свалить, не испросив на то разрешения владельца земли.
И вот начален последний акт трагедии. Бросая родные землянки, родные могилы, толпы несчастных покидали свой остров. Если бы не было кораблей, в паническом бегстве от голода и тифа они бросались бы прямо в воду. Но владельцы пароходных компаний, радуясь случаю снять с голода еще одну жатву, услужливо предлагали, им трюмы своих кораблей. Они обещали ирландцам счастливую, изобильную жизнь там, за океаном, — в Канаде, в Соединенных штатах, в Австралии.
Когда торговцы рабами перевозили живой груз с берегов Африки, они укладывали негров на ночлег в трюмы своих кораблей с таким расчетом, чтобы их поместилось побольше; но мертвый негр не имел никакой цены, поэтому работорговцы берегли жизнь своих пассажиров. Они даже выводили их на прогулку по палубе, а больных сбрасывали в море, чтобы предупредить эпидемии.
Владельцам эмигрантских судов незачем было заботиться о жизни и здоровье ирландских беженцев.
2 декабря пароход «Лондондерри» вышел из порта Слито, имея на борту двести пассажиров, и взял курс на Ливерпуль. Северо-западный берег Ирландии известен своими штормами. И на этот раз ночью сорвался шторм. Он был особенно страшен маленькому пароходу, на палубе которого теснилась толпа эмигрантов.
Капитан приказал очистить палубу. Дюжие матросы быстро загнали всех пассажиров в трюм и задраили люки. Буря швыряла «Лондондерри», как погремушку. Двести несчастных, сбившись в комок, перекатывались в трюме в кромешной тьме, здоровые и больные, взрослые и дети. Страшные крики доносились из этого ада. Они надоели помощнику капитана, он растянул брезент поверх люков. И брезент заглушил крики, но он прекратил всякий доступ воздуха в трюм. «Лондондерри» то взлетал на гребни валов, то проваливался в пучину. А двести человек задыхались и бились в черной пловучей тюрьме. Все тише и тише становились крики. Когда одному из заключенных удалось проломить люк и прорвать брезент, из двухсот человек осталось в живых уже только сто двадцать восемь. Остальные умерли от удушья или были раздавлены своими же соседями.
На каждом эмигрантском судне несколько раз в день совершалось невиданное «торжество» — похороны. Умерших наскоро заворачивали в рваную парусину и, привязав камень к этому свертку, сбрасывали страшный груз за борт. Куда просторнее было в трюме, когда пароход бросал якорь у чужих берегов.
Но голод протягивал руку и за океан: дизентерия и тиф догоняли ирландцев в Нью-Йорке, в Мельбурне и в Квебеке.
Скромное, слишком скромное предложение сделал Свифт влиятельным и богатым людям королевства. Все, что он мог предложить им, — это сто тысяч жалких детских тушек.
Когда кончился Великий Голод, джентльмены подвели свой итог: умерло от голода и болезней один миллион двести сорок тысяч ирландцев, эмигрировало около миллиона. А сколько новых акров земли получили лендлорды! Сколько золота упрятали в подвалы хлеботорговцы и владельцы судов! Сколько ярких речей о милосердии и любви к ближнему услышал старый Вестминстер!
Почти сто лет прошло со времени Великого Голода. Как и прежде, английский парламент неуклонно стоит на страже интересов «влиятельных и богатых людей королевства». Как и прежде, главная пища ирландских крестьян — «потэйто». Теперь известно, какая болезнь поразила их поля. Это грибок, невидимый глазу паразит, который ученые называют фитофторой. Они борются с этим врагом и побеждают его. Но ирландский крестьянин всегда будет видеть перед собой призрак Великого Голода, пока не будет побежден его второй, самый страшный враг, враг трудящихся всего мира.