Биологи и медики последних трех десятилетий XIX в. и общем вполне удовлетворялись клеточной теорией Шванна — Вирхова — Шультце.
Конкретные исследования были направлены на детальное изучение структуры протоплазмы и ядра в связи с тем, что клетка признавалась элементарным организмом и к ее жизнедеятельности сводилась вся деятельность организма. Этот ход развития науки о клетке был закономерен. Для кардинального пересмотра общетеоретических положений было еще слишком мало фактических данных, и вполне естественно, что, пока клетка оставалась недостаточно изученной, она должна была оставаться в центре внимания исследователей. Одновременно совершенствовались как микроскопическая анатомия, так и эмбриология, которая должна была дать ключ к пониманию гистогенеза. Вместе с тем накапливался ряд фактов, из которых рождались представления о целостности организма, о его системности и системности его органов. Как описательный материал, так в особенности и экспериментальный все с большей и большей ясностью показывали, что системность не сводится к простой сумме клеточных построений и отправлений. Не только физиологическая сторона вопроса, но и анатомическая его сторона показывали, что существуют какие-то общие регулятивные процессы, которые представляют собой нечто более сложное и вполне специфическое. Для своего объяснения они требовали уже другой, новой, более глубокой теоретической трактовки. Примитивное представление о сложном организме как арифметической сумме низших, или элементарных, организмов не могло удовлетворить исследователей, а отсюда возникала необходимость создания и новых теоретических трактовок.
Остановимся прежде всего на понимании и трактовке клеточной теории школой известного эмбриолога и наиболее последовательного виталиста начала XX в. Ганса Дриша (1867—1941). Сам он специально по данному вопросу не выступал, но отрицательно относился к клеточной теории и высказывался по этому вопросу при рассмотрении общих проблем развития организма.
Именно это последнее вскрывает виталистическую сущность концепции Дриша, поскольку из нее следует, что свойства организма как целого не обязательно находятся в связи с субстратом последнего. Положительным в его критике является то, что Дриш привел экспериментальные доказательства, опровергающие трактовку организма как агрегата клеток, при этом сам факт наличия клеток во всех органах сомнению им не подвергался.
Положительные элементы этой концепции в разбираемом вопросе изложены очень логично и последовательно Александром Гавриловичем Гурвичем (1874—1954) в его известной книге «Морфология и биология клетки». В определении организма Гурвич развивает представления об его индивидуализированности и координированной системности. Системность, как он отмечает, имеет место и в мире неорганическом, но постоянное и закономерное взаимодействие структурных единиц в целом характерно только для живых существ. Гармоническое взаимодействие системных компонентов он называет координацией. Наличие последнего обусловливает устойчивость органических систем, стабильность которых преобразуется вместе с тем в самостоятельный фактор их существования.
Итак, основной заслугой школы Дриша, а также Гурвича является то, что для трактовки клеточного учения было привлечено понятие системы. К пониманию всего значения такой постановки проблемы подошли только в последнее время. Следует считать, что с принципиальной стороны этот путь является единственно правильным. Однако в свое время эта концепция не сыграла той роли, на которую она безусловно имела право. В этом отношении имело значение прежде всего то обстоятельство, что во всех представлениях Дриша решающим фактором выставлялась энтелехия (дословно — нечто несущее в себе цель), т. е. признание трансцендентных сил. Борьба ученых-материалистов с витализмом как принципиальной концепцией заслонила собой и то, что являлось положительным в представлениях Дриша об организме. Имело значение также и то обстоятельство, что его точка зрения в отношении клеточной теории не была изложена с необходимой полнотой и ясностью.
Концепция Гурвича может быть в немногих словах изложена следующим образом: жизнедеятельность многоклеточного организма не является простой функцией составляющих его клеточных элементов, а отправления отдельных клеток, как таковых, не предопределяют всю жизнедеятельность сложного организма. Таким образом, постулируется особый тип эндогенных процессов, являющихся свойством не отдельных элементов организма, т. е. клеток, а лишь органа или даже организма в целом. Основной фактический материал, который рассматривает Гурвич, касается преимущественно эмбриологических процессов, в основном из области развития первых фаз дробления. Эти фактические данные с необычайной ясностью показали, что целостность организма развивающегося эмбриона не может быть сведена к свойствам и особенностям отдельных клеток. Такая постановка вопроса, вне всякого сомнения, являлась шагом вперед. С несомненностью, в частности, было доказано, что в случае недетерминированного дробления каждый бластомер оказывает направляющее воздействие на развитие и судьбу всех остальных — прежде всего он ограничивает их потенции. Достаточно в качестве примера указать на опыты по разделению бластомеров на стадиях 2, 4 и даже 8 клеток при развитии морского ежа или лягушки. Как известно, из выделенного из общей связи бластомера развивается целый эмбрион, но только лишь меньших размеров. То же наблюдается и с отдельными зачатками: их расщепление приводит к образованию двух, например, голов вместо одной, двух лап на месте одной и т. д. Взаимодействие двух сближенных соприкасающихся клеток влияет не только на их развитие, но даже на их форму и форму их ядер — они принимают иногда бобовидную форму, прилегая выемками друг к другу. Подобных фактов известно очень много. Они легли в основу целой науки — экспериментальной эмбриологии, или механики развития организмов. Мы, конечно, не можем здесь на них останавливаться. Эти исследования впервые были развернуты Ру и Г. Шпеманном (1869—1941) в Германии, а у нас в СССР — Д. П. Филатовым (1876—1943).
Фактические данные экспериментальной эмбриологии позволили Гурвичу сформулировать и обосновать понятие «биологического поля» и сделать попытку установить определенные закономерности воздействия клеток в эмбрионе и в органе друг на друга (1944 г.). В таком подходе к биологическим явлениям, конечно, ничего виталистического уже нет. Более того, подобное направление в исследовании, на наш взгляд, прогрессивно, ибо оно ведет к научному изучению и прогнозированию процесса развития и жизнедеятельности организма. Надо только уметь объективно делать заключения и не спешить называть непознаваемым непознанное и особенно непонятое.
Следует указать, что именно Дришу принадлежит формулировка закона «Funktion der Lage» (функция положения), т. е. определяющее значение местоположения зачатка в эмбрионе на его дальнейшую судьбу. Экспериментальное перемещение лоскута кожи зародыша поверх зачатка глаза приводит к тому, что именно из этого лоскута возникает хрусталик (линза глаза); таким образом, можно утверждать, что нервная закладка глаза индуцирует образование линзы из кожи. Приведем еще один яркий пример: зачаток регенерирующего хвоста тритона, будучи пересажен в область конечности, превратится в ногу, а не в хвост. Таким образом, новая область тела, куда пересажена регенерирующая ткань, определяет развитие зачатка именно в конечность. Подобных примеров известно очень много, и эта область знания в настоящее время энергично продолжает развиваться.
К сожалению, изложенная выше концепция была недооценена ни в то время, ни даже в должной мере и теперь. Ее сущность сводится к признанию того, что организм как целое имеет иные свойства, несводимые к свойствам его частей. При этом представлены доказательства того, что организм как целое действительно оказывает сильное влияние на поведение частей развивающейся особи.
В вопросе о том, как нужно понимать это регулирующее влияние целого, у Гурвича в 1904 г. не было ясной позиции. С одной стороны, он говорил о координациях, обусловливающих собой новые качества, а с другой, разбирая конкретные биологические явления, считал, что биологический смысл многих процессов едва ли может быть понят, так как ряд этих явлений не находится в прямой связи с морфологической структурой. Дриш совершенно четко стоял на этих позициях, прямо утверждая невозможность материалистического объяснения ряда основных биологических явлений. Гурвич был более осторожен в высказываниях, но и у него непознаваемость, как можно понять, занимала, вероятно, определенное место в защищаемой им концепции.
Несмотря на все это, за школой Дриша нельзя не признать определенных серьезных заслуг. Стоя на целлюлярной точке зрения, эти исследователи убедительно показали ограниченное значение клетки как самостоятельной единицы в составе ткани многоклеточных организмов. Вместе с тем Гурвич выступил с критикой механистического принципа целлюлярной биологии и патологии. Он указывает, что эта точка зрения не объясняет целого ряда фактов и даже находится с ними в прямом противоречии. Опровергая классическую клеточную теорию «кирпичиков» и давая доказательство зависимости поведения клетки от целого организма, Гурвич в своей монографии 1904 г. не предлагает взамен никакой другой ясной концепции. При всем нашем отрицательном отношении к нематериалистическим теориям мы обязаны отмстить, что положенные в их основу факты представляли собой новые, важные открытия. Механистами-материалистами эти факты были просмотрены, вернее, не поняты, а потому и оставлены без внимания.