В нашей стране огромные пространства на Севере, в большей части Сибири, включая и Дальний Восток, а частью и на Кавказе и Туркестане, заняты глухими лесами, обширными болотами или дикими горными хребтами, где нет земледелия, или оно, вместе со скотоводством, дает слишком мало для жизни. И населению этих пространств приходится прирабатывать, а то и целиком кормиться только тем, что оно может добыть в окружающих лесах, реках и болотах.
Житель дальнего Севера кормится рыбой, дичью и звериным мясом; летом ходит в одежде из ровдуги (самодельной замши), зимою защищает себя от жестоких морозов двойной и тройной меховой одеждой. Одежду и сапоги жена ему шьет сухожильями от убитого зверя, при свете самодельного светильника, в котором горит костяной или иной жир того же зверя. Звериные шкуры служат ему постелью и материалом для летней палатки (чум, ураса), а местами и для лодки, сыромятные же ремни заменяют в его обиходе не только веревки, но и гвозди: связанные ими без гвоздей санки («нарты») выходят гибкие, пружинистые, а потому много прочнее сколоченных. Шкуры служат ему и для обивки лыж, и для переметных сум, и для обтягивания вьючных ящиков, и для иных упаковок («чемодан» — целиком снятая шкура нерпы).
Из кишок или иных внутренностей местами шьют легкую непромокаемую верхнюю одежду, из рогов и костей делают манки и пищики, застежки, пуговицы и прочую мелочь, из рогов и копыт варят клей.
Словом, для всего обихода семьи, — для жилья, одежды и пищи, — идет добыча собственной охоты. И так живут целые племена на нашем Севере и во многих местах Сибири.
Но и в хлебородной и в фабрично-заводской полосе и крестьянин и городской охотник не уклоняется от случая положить в котел вкусный и питательный кусок — утку, зайца или иную дичь — и нередко мастерит себе теплую заячью шапку или куртку. Вся такая охотничья добыча, идущая на
собственные надобности охотника, никем не учитывается, но так как охотников с их семьями у нас миллионы, то в общем годовом обороте хозяйства страны такой добычи идет очень много.
Некоторое понятие о размерах личного потребления дают такие цифры. В Сибири перед войной добывалось и поступало на рынок ежегодно 13—20 миллионов штук пушнины (в среднем около 15—16 млн. штук), огнеприпасов же потреблялось не менее, чем на 80 миллионов выстрелов. Из них на промахи, потерю подранков, добивание их и т. п. — если считать половину, то и тогда добыча дичи и пушного и копытного зверя выразится в 40 млн. штук, да еще большое количество дают черканы, пасти и т. п.
Легче учесть то, что идет на продажу или обмен, становясь товаром и попадая на рынки. К сожалению, и в этом отношении наша статистика всегда была очень слаба, так что полный подсчет приходится делать гадательно, по косвенным данным. Например, пух и перо, шкуры и кожи, рога и копыта, кишки, шерсть — обычно учитываются вместе и от диких и от домашних животных, и трудно разделить, что дает охота, что — домашний скот. Но все же главный продукт охоты — пушнина — учитывается.
Главными продуктами охоты являются пушнина и дичь.
Пернатой дичи в предвоенное время ежегодно поступало к заграничному вывозу около 170—180 тысяч пудов, считая по 27 шт. на пуд, по 6—8 руб. пуд по местной цене, при чем около того же количества шло в столицы. Одних рябчиков поступало на рынки до двух миллионов штук, на сумму до 600 тысяч рублей золотом, по местным ценам (по ценам крупных наших рынков — до 1 миллиона рублей). Добывалось же, вероятно, до 4 миллионов штук.
Учитывая всегдашнюю неполноту официальных данных и дичь, не попадавшую на железные дороги и крупные рынки, надо думать, что всего на рынки поступало ее на сумму до 4 миллионов рублей, если брать цены мирового рынка. Принимая же во внимание очень значительное потребление птицы населением Севера, а частью и деревни, общую добычу надо оценивать не менее 60 миллионов штук в год, на 12—15 млн. руб. по тогдашней продажной местной цене.
Добычу копытных зверей Н. В. Туркин и К. А. Сатунин, незадолго до японской войны считали свыше миллиона с четвертью штук в год.
Для времени перед мировой войной осторожнее (и, может быть, слишком осторожно) следует оценить их так: Добыча копытных зверей до войны (в год), а по ценам мирового рынка и более, не считая еще аркаров и чубуков, а равно сайгаков (полвека назад сайгачьих рогов вывозилось в Китай свыше, чем на миллион с четвертью руб. в год, теперь они почти истреблены), других антилоп и зайцев на тушки. В послевоенное время добыча копытных зверей значительно уменьшилась: в среднем добыча лосей уменьшилась не менее, как в 10 раз, косуль — процентов на 30, и остальных пород — приблизительно вдвое. На прежнем уровне осталась лишь добыча зайца, оценивающаяся различными исследователями в размере 10—16 миллионов штук.
Важнейший продукт охоты — пушнина. Это товар легкий, легко сохраняемый и перевозимый, на который всегда есть спрос, и цены на который при всех случайных колебаниях в общем все растут.
С оборотом пушнины интересно познакомиться несколько ближе, в виду ее основного значения в государственном охотничьем хозяйстве. Конечно, я здесь имею в виду именно дикую пушнину, добычу охотника, а не каракуль и тому подобное «меховое сырье».
В довоенное время на рынки поступало около 20 миллионов штук разной пушнины, а иногда несколько больше, а если принять во внимание и мелкие местные рынки, то до 30 миллионов штук. Несколько больше половины этого количества составляла белка, около одной пятой части — заяц-беляк и русак, около одной десятой части — суслик (евражка). Хори — главным образом белый — поступали в количестве около 1 миллиона штук, сурок и тарбаган — в несколько меньшем количестве (не считая транзитного монгольского). Лисы всех сортов, включая корсака, давали почти полмиллиона; горностая добывалось немногим более того. Добыча колонка не достигала и четверти миллиона штук. Песца, включая и норника и крестоватика, добывалось от 100 до полутораста тысяч штук в год; добыча же куниц, норок, барсука, волка определялась только десятками, а для соболя — очень немногими десятками тысяч; для медведя, рыси, выдры, россомахи — только тысячами шкурок в год. Крот, водяная крыса, летяга, хомяк вовсе не добывались, а бурундучок обыкновенно отдельно не учитывался.
За последние 7—6 лет статистика пушного оборота значительно улучшилась. Она показывает, что на крупные рынки — главным образом для вывоза за границу — поступает в общем не меньшее количество шкурок, чем до войны (в 1928/29 г. — около 30 млн. шт.), но происходит это главным образом за счет развития добычи зверей, ранее вовсе не добывавшихся, например, водяная крыса, которой добыто свыше 16 млн. штук), или за счет значительного усиления добычи, скажем суслика, которого теперь добывается более чем вдвое против прежнего, — или зайца, добыча которого с 2,5—3 миллионов доведена в 1925/26 г. до четырех с половиною, и в 1927/28 г. — до 9 миллионов (не считая местного потребления). Добыча лисы держится приблизительно на одном уровне, но добыча соболя — самого ценного нашего пушного зверя — сильно сокращается и достигает приблизительно 12000 штук. Всего более тревожно то, что уменьшается также и добыча главной нашей пушнины — белки. В сезон 1923/24 г. белки было заготовлено 15371 тысяча штук, но из них часть была добычи еще времен пушной монополии и низких цен; собственно свежей же — всего около 13 миллионов. В 1924/25 г. заготовлено около 14 миллиона, в 1925/26 г. — 11 миллионов и в 1926/27 г. — немногим более 10 миллионов штук, несмотря на то, что на добычу пушнины обращается все более усиливающееся внимание в виду ее валютного значения для СССР.
Значение пушнины в нашей заграничной торговле прежде и теперь видно из следующей таблички официальных цифр, где все суммы (и теперешнего вывоза) взяты для сравнения по средним довоенным ценам. Вместе с другими, более мелкими статьями общий уровень нашего вывоза составлял в 1925/26 г. всего 30,6% вывоза 1913 г., если все считать по ценам 1913 г.; одна только пушнина показала не уменьшение в 3—10 раз, а, наоборот, увеличение, приближающееся к полуторному; она перешла с седьмого на четвертое место. Однако, по действительно вырученным за нее ценам пушнина стоит даже на втором или третьем месте, так как за ряд последних лет мы выручаем за нее за границей от 50 до 60 миллионов рублей и более. В 1927/28 году пушнина стала даже на первое место.
Кстати заметим, что не по числу шкурок, а по ценности, в общей массе нашего пушного вывоза белка составляет, в разные годы, около 40—50 процентов, лисица — около 11—14%, песец — 7—10%, горностай, хорь, куница — около 2—4% (каждый вид), так же стоял и заяц, теперь значительно повысивший свое значение. Остальные виды, включая и соболя, входят только очень незначительными суммами.
Рост цен на пушнину, а не увеличение количества шкурок объясняют вышеупомянутый рост значения пушнины в нашем обороте. Нет еще и 30 лет, как первосортный песец стоил на Якутской ярмарке 5—6 руб., а перед войной — 15 руб.; в начале 90-х годов лиса и куница стоили по 4 руб. Вот по некоторым видам пушнины сравнение предвоенных цен с обязательными предельными ценами (синдицированными или конвенционными) — на ближайшие годы (конечно, на первосортный выходной товар).
Однако заготовляющие пушнину организации нарушали эти предельные ставки Народного комиссариата торговли и платили, конкурируя друг с другом, еще более высокие цены, в общем процентов на 10—20, а в отдельных случаях и больше. Не надо думать, конечно,- что все это попадало всегда именно в первые руки, самому добычнику-охотнику, так как мы далеко еще не вполне избавились от разных посредников.
В пушной торговле издавна имеется обычай оценивать пушной сбор не в рублях, а в так называемых «беличьих единицах», т. е. в переводе на главную нашу пушнину.
Интересно и полезно знать этот способ выражения, хотя теперь он не применяется. Выше говорилось о ценах заготовительных, то есть наших, внутренних. Цены мирового рынка, где мы являемся крупнейшими поставщиками пушнины, доставляя почти третью часть всей мировой производительности, — конечно, значительно выше. Вот для примера цены некоторых видов в 1923/24 г. в рублях.
В среднем и беря в круглых цифрах — продажные цены заграничных аукционов вдвое выше наших заготовительных цен. Но это вполне понятно. Заготовительная цена не может равняться продажной, так как много приходится затратить труда и средств, пока пушнина с мест промысла будет доставлена до заграничных центров; все накладные расходы прибавляются к заготовительной цене и входят в состав себестоимости.
Надо признать, что накладные расходы наших заготовляющих организаций в 1923/24 г. доходили до ужасающей цифры в 83,9% к заготовительной цене, т. е. к каждому рублю, уплаченному за пушнину, прибавлялось накладных расходов почти 84 коп. Но уже в 1925/26 г. эти расходы удалось снизить до 61,96% и в 1926/27 г. — до 56%% (по государственной торговле, а по кооперации даже до 51,38% в 1925/26 г. и до 44,37% в 1926/27 г.).
Предложение пушнины все сокращается, а спрос все растет. Все питомники и зоофермы всего мира выбрасывают на рынок ничтожное количество шкурок (в 1928/29 г. около 150 тыс. шт.) сравнительно с десятками миллионов дикой пушнины. Кроме того, пушнина питомников, как продукция интенсивного хозяйства, конечно, относится в общем к самым ценным сортам, спрос же растет на всякие сорта. Этот рост идет и дальше: для примера приведу, что в мае 1923 г. в Лондоне горностай стоил 2 р. 75 к., а в апреле 1928 г. в Нью-Йорке — до 7 р. 60 к., наш белый песец в мае 1913 г. в Лондоне — 76 р. 50 к., а в феврале 1928 г, в Нью-Йорке — до 130 руб.
В общем статистики считают, что наше сельское население на каждые 100 рублей всего своего дохода получает от добычи пушнины: на Дальнем Востоке, в Якутии и Бурято-Монголии — около 15 руб., в Сибирском крае — около 4 р. 12 к., в Уральской области — 1 р. 76 к., и даже в Крыму — 50 коп., считая поголовно на всех.
При этом принимается, что общая сумма дохода земледельческого населения от реализации пушнины достигала: в 1925/26 г. — 43 млн. руб., в 1926/27 г. — 46 млн. руб. и в 1927/28 г. — значительно выше 50 млн. руб.
Кроме добычи и вывоза сырья, переработка пушнины в меха и изделия составляла до войны довольно заметную отрасль кустарной промышленности. В Московском, Слободском (Вятской губ.), Казанском, Арзамасском, Дуниловском районах тысячи и тысячи кустарей занимались выделкой мехов, при чем в 1912 г. нашей пушнины перерабатывалось на вывоз на 2,2 млн. руб. и для внутреннего потребления — почти на 8 млн. руб., и иностранной пушнины перерабатывалось почти на 2,5 млн. руб. В 1925/26 г. перерабатывалось в меха почти на 8 млн. руб., но в эту сумму входит очень значительное количество мехового сырья (мерлушка, козлина и т. п.). Производство это все растет.
Производство это очень выгодное: если считать местную цену заячьей шкурки в 30 коп., а «хлебная» (лучшая) выделка обходилась около 15 и не более 20 коп., то выделанная шкурка ценилась в 1—2 руб.
Однако вывозить мы должны главным образом сырые шкурки. Во-первых, главнейший рынок потребления пушнины — Соединенные Штаты Северной Америки — ограждает свою меховую промышленность запретительной ввозной пошлиной (около 40% стоимости); во-вторых, заграничный рынок определенно считает нашу выделку пушнины порчей ее и только нашу выделанную зайчину и, отчасти, белку признает за превосходный товар.
Вот, если принять во внимание и выгоды нашего государственного баланса от вывоза пушнины и прочих продуктов охоты (дичь, мясо, пух и перо, панты, мускус и пр.), — взамен чего мы можем ввозить машины, орудия, лекарства и т. д., — и огромное внутреннее, учитываемое и не учитываемое потребление этих продуктов, то мы увидим, что прямой доход от охоты для государства отнюдь не меньший, чем от рыболовства,—больший, чем от льноводства, и много больший, чем от виноградарства и пчеловодства вместе взятых.
Источник: С.А. Бутурлин. Настольная книга охотника. Издание Вологодского товарищества охотников «Всекохотсоюз». 1930