Вернемся на время к экспедиции И. И. Жилинского. Уже тогда ученые относились к мелиорации по-разному.
Известный русский почвовед В. В. Докучаев, например, утверждал: «Прежде чем затрачивать миллионы на осушение болот, необходимо положительно доказать, что реки, берущие свое начало в торфянистых болотах, могут обходиться и без них. Иначе нам придется еще больше затратить и труда, и средств, чтобы обводнить осушенную местность». При этом он подчеркивал, что «сами реки, хоть и медленно, но постепенно стремятся к осушению болот».
Чтобы прояснить до конца позицию известного ученого, приведем еще две небольшие выдержки из его работы «К вопросу об осушении болот вообще и в частности об осушении Полесья», опубликованной в 1875 году в «Отечественных Записках»: «Очень может быть в будущем окажется даже, что и сама борьба (с болотами. — Л. Е.) в некоторых случаях была вовсе нежелательной». И далее: «Осушение болот и проложение каналов… никоим образом не могут увеличивать массы воды в реках летом. По нашему мнению, осушение болот действует в этом случае совершенно так же, как и вырубка лесов». Докучаеву противостояли два маститых академика — Миддендорф и К. С. Веселовский. Не вдаваясь в подробности научного спора, отметим: они и победили. Старт штурму был дан «в виду огромной пользы осушения в других отношениях». Академики посчитали, что ничего страшного с реками не произойдет. И с климатом тоже. А во избежание обмеления «голубых артерий» Миддендорф посоветовал строить искусственные водоемы.
Экспедиция Жилинского, как известно, не смогла осуществить всего задуманного. Но она положила начало массовому наступлению на топи, которое с наибольшей силой развернулось в середине XX столетия. Ни о каких дискуссиях уже и речи не было. Действовали по принципу: осушает весь мир, а чем мы хуже. На мелиорацию по-прежнему возлагались большие сельскохозяйственные надежды. И тон публикаций в печати был соответствующий. Чего стоят одни лишь названия: «Конец болотного ига», «Пробуждение Полесья», «Отвоеванная земля», «Полесская целина», «Золотое дно», «Исцеление земли» и далее в таком же торжественно-наступательном духе. В статье одного журналиста я прочитал, что болота — это те же пустыни, но задыхающиеся от избытка воды. Намек понятен: их тоже надо преобразовывать.
Начинаниям подобного рода должны предшествовать глубокие научные исследования и всесторонний прогноз, учитывающий прямые и побочные последствия. Очень хорошо эту мысль выразил когда-то выдающийся специалист в области сельскохозяйственной метеорологии П. И. Броунов: «Правительство готово затратить огромные деньги на принятие мер к лесоразведению и на оросительные работы; но лучше сначала или по крайней мере одновременно с этим заняться точными исследованиями, чтобы с точными данными в руках приступить к работам или продолжать их, если они уже начаты».
Такое отношение должно было быть и к осушительной мелиорации. Но при обосновании ее ограничились минимумом — инженерной и научной проработкой проекта, сделанной в ведомственном кругу. В процессе же начавшихся практических работ ставка делалась на результат. «Нас больше ругали не за науку, — рассказывал мне бывший заместитель директора Института мелиорации и водного хозяйства П. К. Черник, — а за неосвоение денег. Практику гнали, а машин достаточно не было. Отсюда и некачественность и всякие другие ошибки». Наука и экологический прогноз, как видим, остались на заднем плане. Как не вспомнить тут слова Питера Фарба: «Человек оказался у кормила биосферы, не зная правил навигации». Они очень точно отражают и предмелиоративную ситуацию.
Как это ни парадоксально, но никто из ведущих специалистов толком не знал главного, без чего нельзя было и начинать: на какую глубину осушать? В 1968 году в Москве мне довелось стать свидетелем прелюбопытного разговора. Один из мелиоративных авторитетов поинтересовался у доктора биологических наук В. М. Терентьева, научного руководителя моей диссертационной работы: «А какие, по-вашему, следует копать каналы?» И не дождавшись быстрого ответа, сделал резкое движение рукой вниз: «Мы считаем — поглубже, до двух и более метров!»
Поглубже! Так вначале и делалось. Сейчас мы знаем, чем это обернулось в Полесье. Драгоценная пресная вода по прямым, как струна, глубоким каналам стремительными потоками скатывалась в море. Мелели реки, поля в жару изнывали от жажды. «Полесские такыры, — с горечью сказал мне однажды старый агроном, показывая на растрескавшуюся многочисленными извилинами землю. — Рукотворная пустыня!» Я видел настоящие такыры в Каракумах. Действительно, по рисунку очень похожи на наши. Только у наших цвет другой. Мы прошли по полю. Глаза слезились от торфяной пыли. Иногда она игриво закручивалась веселыми бурунчиками, которые то исчезали, то вновь появлялись в самых неожиданных местах. Черным золотом умершего болота вовсю распоряжался ветер. Когда он усиливался, начиналась настоящая пыльная буря.
В лаборатории охраны природы Центрального ботанического сада Академии наук Беларуси кандидат географических наук В. Н. Киселев (сейчас доктор географических наук, профессор) показал мне массу фотографий, сделанных им в разных уголках Полесья. Вот знакомые уже мне «такыры», каналы без воды, сухой лес на корню… Удручающая картина! Вполне согласен с теми, кто называл все это узаконенным варварством. Как прав был академик В. И. Вернадский, утверждая, что «почва жива, пока она влажная».
Нельзя отрицать положительные социальные моменты мелиорации: ликвидация малярии, решение проблемы путей сообщения, строительство школ, больниц, магазинов, клубов, парикмахерских и пр. В разделе «Болотные рубежи» я упоминал о братьях Цубо, повторивших подвиг Ивана Сусанина. Но люди в этом огромном болотном массиве (около 48 тысяч гектаров) и сами долгое время были на положении Сусаниных — без связи между собой и «большой землей». После мелиорации их жизнь изменилась в лучшую сторону. Другое дело, что достичь этого можно было другими методами, щадящими землю.
Мелиоративная доктрина потом не раз менялась. Было и двустороннее, и трехстороннее (с применением дождевания) регулирование влаги, и вертикальный дренаж, и обвалование Припяти и многое другое. Анализ их не входит в нашу задачу. Тем более что это все равно не решило всех проблем. Не стоит упрекать рядовых исполнителей. Они делали то, что им велели, работая в невероятно трудных условиях. Поговорим лучше об ответственности и гражданской позиции ученых.
Еще древние мудрецы считали, что цель работы ученого — истина. Ничего, кроме истины. Некоторые (Джордано Бруно, Н. И. Вавилов и др.), честно служа науке, поплатились жизнью, другие — были лишены свободы или, как академик П. Л. Капица, попали в опалу. Отстаивать свои убеждения было не просто и в застойные времена. Однако настоящие ученые всегда отстаивали свои убеждения. Доктор сельскохозяйственных наук Г. И. Лашкевич, пожалуй, единственный, кто не побоялся критиковать свое родное ведомство и некоторых своих коллег. Убежденными защитниками болот были экономист И. Т. Чернявский, почвовед П. П. Роговой, географ В. Н. Киселев.
В 1972 году в двенадцатом номере журнала Академии наук СССР «Природа» появилась статья кандидата географических наук В. Н. Киселева «Парадоксы мелиорации Белорусского Полесья». Нет, она не отвергала мелиорации как таковой, но впервые объективно показывала негативные стороны крупномасштабного, недостаточно продуманного воздействия на природу. Автор подметил одну очень важную особенность Полесья — мозаичность почв. Болота и пески встречаются здесь в очень сложном сочетании и общим понижением уровня фунтовых вод регулировать их влажность невозможно. Комплексные же методы регуляции сложны и дорогостоящи и ожидаемого экономического эффекта не дадут. Даже обращение болот в луга — наиболее простые и близкие к естественным угодьям — нелегкая задача в таких условиях.
В конце статьи автор настоятельно призывал к более тщательному познанию объекта мелиорации и ее последствий. Сейчас основной упор сделан на проектно-техническое решение полесских проблем, резюмировал он, в то время как наука еще не сказала своего окончательного слова.
К словам ученого не прислушались, его статью раскритиковали. Я присутствовал на заседании Совета по проблемам Полесья, которое вел председатель совета доктор технических наук С. X. Будыка. Виктор Никифорович сделал обстоятельный доклад, после которого специалисты-практики буквально забросали его вопросами: «Вы против мелиорации? Почему обратились в союзный журнал? А Вы знаете, что после такой публикации республике могут ассигнования сократить?» и т. д. Больше всех был возмущен начальник Главполесьеводстроя Минводхоза СССР В. В. Ермоленко: «Как можно позволить себе такое? Статья позорит мелиорацию». Многие выступления были в таком же духе. Лишь два ученых поддержали автора. Академики Т. Н. Кулаковская (почвовед) и Л. М. Сушеня (зоолог) заявили, что в вопросах широкомасштабного преобразования природы все же надо проявлять необходимую осторожность. Академик П. П. Роговой (противник избыточной мелиорации), которому не дали слова, покинул зал заседаний.
Автора оставили в покое, так как тема его научной работы «Влияние мелиорации на изменение географического ландшафта территории» была утверждена ЦК КПБ, который к тому времени был обеспокоен низкой эффективностью мероприятия (а ведь в дело вкладывались большие деньги!). Как вспоминает бывший заведующий отделом культуры ЦК КПБ Алесь Петрашкевич (см.: Неман. № 1. 2002), Петр Миронович Машеров, поначалу веривший в доброе дело мелиорации и защищавший ее, «был сконфужен, возмущен и разгневан на псевдонауку и ученых-мелиораторов, когда понял, что погиб целый край, его природе нанесен непоправимый вред, не получилось того эффекта, на который рассчитывали. «Что же это за мелиорация, уважаемые теоретики и практики, если в засуху на Полесье нет воды, а в дождливое лето ее больше, чем надо?» — спрашивал он на одном из заседаний Бюро ЦК. Ответом было молчание. Что возразишь против фактов?
То, что случилось с Полесьем, — тяжкое обвинение научному миру и всему обществу, в котором возобладали худшая из доктрин — доктрина сиюминутной полезности и, как следствие этого, стратегия интенсивной эксплуатации. В результате мы потеряли болота (большую их часть), имеющие немалую самостоятельную ценность. Быстрыми темпами теряем и только что обретенные (рожденные мелиорацией) органогенные почвы. Они активно деградируют — распыляются, сгорают в скоротечных биохимических процессах и в самых обыкновенных пожарах.
Потолкуем и о них.