Неподалеку от Эдена на карте самого крупного масштаба можно увидеть две—три крохотных черных точки, которыми обозначены островки Гай-Фаукс.
Когда мы в сильный бинокль смотрели на них с палубы «Номы», стоявшей на якоре в Конвейской бухте, они представлялись нам в виде одних только величественных скал с ползающими по ним какими-то черными существами. Отчего их назвали Гай-Фаукс? Впрочем, почему бы и нет? Тот же самый вопрос можно было бы задать и относительно Америки и Шекспира, да и относительно любого из нас. Как бы то ни было, меня это название вполне удовлетворяет; главной моей заботой было снарядить лодку как можно раньше на третий день. Я направился к северо-востоку и остановился у маленького низкого островка по эту сторону главной группы островов, где мы высадились на берегу тихой бухты. Идя по узкому проходу, защищенному скалами, я увидел пять голубей, пивших воду из впадины в прибрежном камне. Это были изящные птицы с оперением светлого винного цвета. Крылья у них были черные с белым, голова сизая и лапы красные. Они продолжали пить, пока я не подошел вплотную; тогда они быстро вспорхнули и улетели.
Продолжая идти дальше, я очутился среди группы прибрежных луж, образуемых приливами. Мне бросился в глаза в одной из них красивый моллюск хитон, и, чтобы достать его, я вошел в воду и стал вытаскивать присосавшееся к камню животное. Руки мои были заняты, и голову пришлось держать над самой поверхностью воды, повернув ее вбок. Вдруг я почувствовал сильнейший толчок, и что-то теплое, гладкое, упругое коснулось моих рук. Я отскочил, и в тот момент из воды прямо предо мной показался детеныш тюленя, морского льва. Плеща по воде задними ластами и уморительно сложив на груди передние, похожие на ручки в перчатках, он необычайно выразительно смотрел мне прямо в глаза и вдруг завыл громко и хрипло. Тотчас же из-за груды громадных камней послышался густой рев, и в воде, огибая скалы, показалась, быстро плывя, самка с двумя детенышами. Увидав меня, она сразу успокоилась, так что это показалось мне даже не совсем лестным. Должно быть, она подумала: «Этот странный предмет во всяком случае не акула, а следовательно, все обстоит благополучно». Юна что-то пролаяла своему младенцу и отплыла, поглядывая на меня то из-под воды, то над водою. Я снова занялся моллюском, к великому развлечению четырех тюленят, которые, собравшись в кружок метрах в двух от меня, не пропускали ни одного моего движения. От времени до времени который-нибудь из них подплывал ко мне и обнюхивал с интересом мои пальцы, желая понять, что такое я делаю.
Хитона наконец мне удалось оторвать от камня, к которому он присосался, и я направился вдоль ряда небольших береговых луж, при чем меня сопровождали юные тюлени, очевидно, интересовавшиеся узнать, что будет дальше. На выступающей из воды плоской скале, как видно, служившей тюленьим питомником, множество матерей морских львиц кормили грудью своих сосунков. Огромный самец, плескавшийся в прибрежных бурунах, громким ревом выразил мне свое неодобрение. Но львицы едва удостоили меня взглядом и тотчас же снова мирно задремали, недовольные своим беспокойным супругом.
Одна из самок расположилась на прибрежных камнях наполовину в воде. Набегавшие из океана волны мягко приподнимали ее и ее малыша и опять так же мягко опускали на ложе из морской травы. Увидев меня, детеныш перестал сосать; любопытство превозмогло голод, и он нырнул прямо ко мне. Почти мгновенно двое из его сверстников устремились на вакантное место, но дремавшая самка проснулась, обнаружила их воровские замыслы и с злобным ревом прогнала самозванцев. К тому времени законный младенец, достаточно удовлетворив свое любопытство, стремительно вернулся ко второму блюду.
Я бросил четырем моим знакомцам убитого мною красного краба. Они нырнули за ним, обнюхали его, но, очевидно, к такой пище не были привычны. Судя по тому, что эти ракообразные нисколько не боятся морских львов и даже спокойно ползают по их телам, я полагаю, что морские львы их не едят. В желудках вскрытых нами экземпляров найдены были остатки одних лишь рыб.
Затем отсюда мы направились к группе из трех островков Гай-Фаукс. Они представляли собою внушительные скалы мелкослоистой породы, с нависшими над ними глыбами базальта и сильно размытые у подножия столетиями бурь. Серый, оливковый и розовый гон этих скал с бледно-желтой прослойкой до того напомнил нам издали вид нашего американского Большого Каниона, что мы все невольно вскрикнули от изумления. С подветренной стороны бурунов не было: туг высокие волны медленно вздымались и опускались, точно спокойная, равнодушная грудь океана. В одном месте — скалы, размытые волнами, отлогой полосой спускались к воде. На границе приливов тянулись густые-густые заросли морской травы, послужившие нам естественным буфером при высадке. Лодка наша врезалась в чащу, и мы, воспользовавшись набегавшей волной, плотно подошли к берегу.
И тут, на этом острове, снова пришлось нам пережить радость созерцания не слишком крупных и сложных, но совершенно неожиданных явлений.
После короткой разведки я поместился на скале в виде естественного грандиозного трона с удобными руками и спинкой, рассчитанными на великана. Непосредственно надо мной была глубокая трещина в скале, край которой нависал, как нос гигантского корабля.
По острому запаху гнили, доносившемуся легким ветром до меня из этой щели, я решил, что, очевидно, тут было старое ложбище морских львов. И на самом деле, между скалами извивались странные тропы к воде, сильно утоптанные и сглаженные в течение веков грузными телами и ластами огромных тюленей.
Впереди была сплошная скала, постепенно опускающаяся к морю метров на восемь. Над моей головой поднималась также крутая скала метров на 30, обнаруживая наслоения, по которым можно было проследить отдельные извержения и последовательные отложения лавы за многие тысячелетия, задолго до появления здесь пиратов или каких-либо яхт с учеными. Почти рядом со мной, на третьей плоской скале, четыре молодых тюленя следили за мною большими выразительными глазами. Напряженная сосредоточенность их взгляда указывала на то, что они лучше видели в поде, чем в воздухе при ярком свете. Они лежали тихо и по временам, совершенно забыв обо мне, мирно дремали или скребли свою полуобсохшую густую коричневую шкуру. Новый пришелец затеял с ними игру, и все они начали гоняться друг за другом, ползая и изгибая спины, как гусеницы. От их ударов о берег на меня посыпался дождь мелкого песка, который высушил мои записи, заменив мне в данном случае прадедовскую песочницу.
Повсюду сновали красные большие крабы, мои старые знакомцы. Они ловко увертывались от играющих тюленей, хотя потом без всякого страха бежали вслед за ними. Один из них взобрался на край моего походного пюпитра, как это раз уже случилось на Эдене, и довольно внушительно уставил на меня свои на стебельках глаза. Глаза эти были великолепного синего цвета, переходившего в густо-фиолетовый на плечах краба, а красный цвет на его спинке выступал кое-где в виде отдельных небольших монограмм и иероглифов. Тут у меня на виду этих крабов было, вероятно, не менее пятисот; они яркими пятнами усеивали черную лаву и розоватые прослойки скал.
В нескольких метрах от меня родители игравших молодых морских львов безмятежно дремали, растянувшись на камнях. Они не проснулись далее тогда, когда, подойдя к ним, я стал их трогать и толкать. Совершенно неожиданно из-за моего кресла вдруг выползла гигантская ящерица амблиринх, по-видимому, древняя почтенная персона. Я наклонился и на память нацарапал своим «вечным пером» на ее серой чешуе собственные ее инициалы «А. С.». Молодые морские львы следили за нею, пока она проползала мимо, а затем один из них подхватил перо чайки, опрокинулся на спину и принялся его с аппетитом жевать. Так прошло минут десять, как вдруг они заметили нашу сотрудницу Рут Роз, пробирающуюся по берегу вдоль воды. Заинтересованные, они в волнении заковыляли вниз, чтобы ближе рассмотреть, что это за новая гюленеподобная личность. Минуту спустя все они вместе с нею уже презабавно играли и возились в прибрежной лужице, заросшей водорослями. К счастью, эту сценку удалось заснять на ленту кинематографа.
Впереди, за гребнями прибоя, скользили беспрестанно какие-то серые фигуры, и мне стало теперь понятным, почему юные морские львы в отсутствии родителей всегда держатся близко к берегу. Единственную, но грозную опасность для них представляют собою вот эти неустанно бдительные патрули акул. На берегу тюленям ничто не угрожает, кроме человека.
Большая желтая морская черепаха всплыла на поверхность и снова нырнула; а когда я встал с места, синеногий баклан спустился совсем близко, и с криком пролетела пара чаек. Два устричника, кружась, спустились на полоску берега у воды, а за ними пестрая камнешарка, жительница наших северных стран. Первые две птицы направились прямо к нашему аппарату и прошли без всякого страха между ножками штатива, тогда как камнешарка, взглянув недоверчиво, при первом же моем движении поднялась и стремительно понеслась прочь, огибая остров. Без сомнения, эго была не местная птица, а прилетевшая из стран, где живут люди и где царит страх.
Солнце было уже низко, когда я, вскочив в шлюпку, хотел вернуться на катер; но вдруг я услышал за собою какой-то нежный, протяжный, совершенно незнакомый мне крик и повернул обратно. Я увидал серого длинноногого кулика песочника, которого однако точно я определить не мог. Я выстрелил с далекого расстояния, птица была ранена, но улетела, и мы с моим помощником Мак-Кэем стали отчаянно гоняться за нею. Бросив ружье, я бежал по берегу, в то время как Мак-Кэй следовал за нею в лодке. Мы преследовали ее по всем мысам и скалам, ежеминутно рискуя жизнью. Птица оказалась лучшим пловцом, чем я, да и бегала не хуже моего. В конце концов мы все трое почти выбились из сил, но я все-таки настиг ее, нырнув за нею на таком месте, где вода меня покрывала; нас обоих втащили в лодку как раз вовремя, иначе бы я разбился об острые, как сталь, обломки лавы. Это было весьма ценное приобретение — птица, гнездящаяся далеко на севере и прилетающая из Аляски сюда, на эти отдаленные острова под экватором.
Оглянувшись с баркаса назад, я увидел, что освещенный косыми лучами солнца голый скалистый склон второго острова почти сплошь до вершины покрыт группами морских львов. Пока мы находились на острове, Мак-Кэй ловил рыбу, и не раз мелкие акулы срывали наживку с его крючков. Но все-таки ему удалось поймать двух редких рыб, ярко-золотых, с пятью продольными голубыми полосами, окаймленными черным.
В последний раз, уже с яхты «Нома» я взглянул на Гай-Фаукс, но на этот раз уже с некоторым чувством собственника; отныне, когда мне встречается на карте черная точка с обозначением названия или безымянная, я чувствую какую-то неудовлетворенность до тех пор, пока мне самому не удастся ее исследовать.