Мы покинули Конвейский залив 4 апреля и направились к острову Джемсу, отделенному от Индефетигебля расстоянием в 27 километров. Обогнув западную часть острова, мы увидели скоплявшиеся над его берегами облака, которые, казалось, обещали пролиться столь желанным для всех нас дождем. Вид большой паровой яхты, мечущейся по Тихому океану в поисках дождя, несомненно, был несколько комичен по своей необычайности. К счастью для нас, эта погоня за бурей ни разу не принимала трагического оборота. На этот раз однако скопившиеся тучи не дали нам ничего существенного, кроме надежды на пресную воду и эстетического зрелища облаков, громоздящихся и расплывающихся в причудливые формы.
Остров Джемс выглядел мрачно и грозно, сохраняя следы недавних вулканических извержений. Величественные центральные его кратеры, очевидно, давно угасли, тогда как мелкие, образовавшиеся на внешних склонах, были еще недавно в действии. Они покрыли остров наслоениями застывшей лавы, потрескавшейся во всех направлениях.
Менее чем в три часа мы прошли расстояние в 51 километр и, войдя с северо-западной стороны в залив острова Джемса, бросили якорь в трех с половиною километрах благополучно от берега. Волнение казалось слабым, однако широкие ровные волны, по которым так легко скользили наши шлюпки, разбивались о песчаный берег с ужасающей силой. Откатываясь, они вздымались почти под прямым углом и бросали наши шлюпки из стороны в сторону, в то время как следующий зал, набегая неожиданно с треском и грохотом Вагнеровской симфонии, грозил разбить обе лодки. Нам удалось однако выскочить на берег и вытащить лодки. Оглянувшись назад и видя, как вдали, за изумрудными горами волн, буквально исчезала наша «Нома», мы с трудом представляли себе, как мы будем обратно возвращаться на яхту.
Придя в себя после сложной высадки и оглянувшись вокруг, я понял, что здесь мы вступили на классическую почву. Дарвин провел целую неделю на этом берегу, вблизи того самого места, где мы находились; здесь-то он и написал свои замечательные заметки.
Набегавший прилив быстро смыл с песчаного берега следы наших усилий при высадке, но выше, за чертой прилива, был виден ряд хорошо сохранившихся странных следов, в виде глубоких зубчатых выемок в темном песке. На краю берега под кустами виднелось много глубоких округлых впадин; это были разоренные гнезда морских черепах, наполненные разбросанными остатками их панцирей. Кое-где вдоль берега были раскиданы черепашьи яйца, выделявшиеся на фоне темного песка, как мячи гольфа на зеленом лугу; будучи все одинакового размера, цвета и формы, они, по-видимому, лежали здесь с давних пор, и на каждом из них сбоку замечался след зубов. Очевидно, остальные яйца были унесены и съедены каким-либо животным, но каким, мы совершенно не могли себе представить, пока не увидели на илистой почве множество следов раздвоенных копыт диких кабанов.
Я направился к лужайке в северном направлении и тут наткнулся на следы трагедии из жизни черепах. Когда-то, давным-давно, старая морская черепаха с великими усилиями пробиралась вверх над песчаной полосой берега, выискивая себе удобное место для гнезда. Она просовывала под колючие кустарники свою старую сморщенную голову и ползла все дальше и дальше, пока наконец не запуталась в колючих ветвях, как в ловушке из стальной проволоки. Жизнь этих черепах протекает очень медленным темпом, а потому, надо полагать, и погибала она очень медленно, испытывая, вероятно, мало страданий в своей длительной смерти. Затем солнце, дождь, зной и сырость начали свое дело, а также и всеразрушающие бактерии, для которых не существует ни расстояния, ни изоляции и которые чувствуют себя так же свободно на острове, как и в центре большого города. Постепенно все эти силы, работая совместно, растворили и рассеяли атомы тела старой черепахи, предоставив их ветрам, песку и течениям; в данный момент от этого тела осталась лишь мозаика из выветрившихся костей, череп, застрявший в колючках, да огромный панцирь, опутанный иглистыми ветвями кустарника.
Панамский епископ, случайно во время шторма заброшенный вместе с экипажем своего корабля на Галапагосские острова, описывает виденных им гигантских черепах таких размеров, что они свободно могли нести человека на своей спине.
Дарвин, побывавший здесь в молодые годы на корабле «Бигль», сообщает о них интереснейшие сведения, полные живой и меткой наблюдательности. Но едва ли не самый широкий опыт в изучении этих животных принадлежит моему приятелю Р. Бэку, совершившему много путешествий со специальной целью собирания черепах для музея. В 1905 г. он составил чрезвычайно интересное описание этих удивительных животных. Оно было напечатано в седьмом томе «Ежегодника Нью-йоркского зоологического общества»; но так как последний имеет лишь узкое распространение, привожу здесь некоторые краткие выдержки из статьи Бэка.
«За последние годы многие экспедиции побывали в Галапагосском архипелаге, откуда было вывезено более 150 черепах, как мертвых, так и живых. Последняя группа, доставленная в Сан-Франциско на шхуне «Мария Закс», была препровождена в Лондон для Вальтера Ротшильда.
Крупнейшая черепаха, привезенная на этом судне, была найдена близ вершины большого кратера в восемнадцати километрах от берега, и для того, чтобы принести ее, понадобилось двенадцать человек. Насколько известно, это — крупнейший из всех когда-либо виденных там коллекционерами экземпляров.
Только немногие годы места обитания крупнейших черепах подвергались вторжению и нападению со стороны людей, но быстрота, с которой они уничтожаются, дает основание думать, что они просуществуют не долее, чем американские бизоны, совершенно исчезнувшие с тех пор, как на них началась охота.
Видя на одной из гор большое количество черепах крупных размеров, мы были удивлены отсутствием более мелких. Но через несколько дней нам пришлось встретить в этой местности множество одичавших собак, заброшенных сюда парусными судами, и остается лишь удивляться тому, что все же еще сохранились крупные черепахи. С момента кладки яйца и до достижения черепахой размеров в 30 сантиметров дикие собаки являются для них постоянной угрозой, и вряд ли удается уцелеть одной черепахе из тысячи. Мы, конечно, не видели ни одной, так как, по словам туземцев собаки их поедают тотчас же по вылуплении из яйца.
При той быстроте, с которой теперь уничтожаются черепахи, возможно, что в течение каких-нибудь нескольких лет на горе не останется ни одной из них. Судя по способам, применяемым охотниками за черепахами для добывания из них жира и для доставки его на материк, можно с уверенностью сказать, что крупные экземпляры просуществуют не долее нескольких месяцев, если охота на них поведется энергично.
В доказательство того, что было сделано в этом направлении охотниками, я сделал два снимка с котловины прибрежного пруда, где находилось наибольшее количество черепашьих скелетов. Их там было около ста пятидесяти, а в другом углублении на расстоянии полукилометра — еще одной сотней больше.
«Легкость, с которой они переносят неволю, и огромный интерес публики, наблюдающей медлительное движение огромной черепахи, прожившей сотни лет, делает их желанными обитательницами любого зоологического сада».
Хотя вследствие чрезвычайно ограниченного времени, бывшего в нашем распоряжении, мы не могли заняться поисками черепах в глубине островов, тем не менее мы тщательно высматривали их следы, но, к сожалению, ничего, кроме кое-где разбросанных костей, не находили. Наконец мы решили организовать небольшую экспедицию со специальной целью найти хотя бы одну черепаху. Четверо из нас отправились к острову Дункан, находящемуся в расстоянии 44 километров от Сеймурской бухты. Там черепахи водятся на скалистом берегу, защищенном небольшими островами, и ползают по склонам северного его кратера. Внутренние склоны, не менее крутые, чем внешние, заканчиваются большим вулканическим кольцом на высоте двухсот восьмидесяти метров, дно же вулкана имеет три четверти километра в поперечнике.
Решено было двоим спуститься вниз, а двоим остаться на краю кратера. Роберту Мак-Кею посчастливилось найти первую и единственную виденную нами на Галапагосских островах черепаху. Пробираясь вниз, охотники вынуждены были отдохнуть в тени небольшого кактуса, так как спуск был очень утомителен, а температура в кратере чрезвычайно высока. Затем они занялись поисками черепашьих следов, перекликаясь с остальными членами экспедиции, оставшимися далеко наверху, что было возможно только благодаря великолепной акустике. Дно кратера состояло главным образом из высохшей глины, в которой виднелось множество черепашьих нор и следов. Пройдя ползком полпути среди колючего кустарника, Мак-Кей неожиданно набрел на черепаху и оповестил нас о своей находке громким криком, огласившим весь остров.
Пои помощи добытого шеста и веревки черепаха была поднята вверх над нарытой поверхностью лавы и пронесена сквозь густые заросли кактусов и других колючих кустов. Спуск с внешней стороны вулкана, в особенности после заката солнца, был еще более затруднителен из-за ускользавшей из-под ног почвы и колючих кустов. Было уже поздно, когда мы добрались до наших лодок и при меркнущем свете направились к яхте. Уже будучи на борту «Номы», мы особенно оценили труд Бэка, который переносил значительно более крупных черепах на берег на расстоянии многих миль.
Наш экземпляр принадлежал к виду Testudo ephippium и весил двадцать один килограмм при длине в 55 сантиметров. Нам удалось заснять нашу черепаху для фильма в различной обстановке.
Меня особенно заинтересовала ловкость, с которой эта черепаха взбиралась по чрезвычайно крутому и неровному откосу кратера, совершенно недоступному для обыкновенной черепахи. Часто спотыкаясь, она упрямо шла вперед, раз избрав себе определенное направление. Ее загнутый книзу панцирь имел по краям глубокие зазубрины. Неоднократно на крутом подъеме черепаха беспомощно скользила назад и только благодаря случайно попадавшимся выступам в скале спасалась от неизбежного падения: она цеплялась за выступы своим панцирем, в то время как огромные лапы, вооруженные когтями, помогали ей двигаться вперед. Однажды она добровольно отступила на несколько десятков сантиметров и обошла крутой обрыв. В более или менее мягкой почве широкие плоские ступни ее ног почти не оставляли следов, но когти глубоко уходили в песок, отчего в нем получались странные вертикальные углубления. Начиная двигаться с ровного места, черепаха поднимала высоко свою голову, оглядывалась кругом и затем, избрав себе определенный путь, снова решительно ползла вперед.
Спустившись в первый раз вниз близ берега Индефетигебля, она стала поворачивать в сторону под прямым углом, заставив меня таким образом держаться одной стороны, и поползла в глубь острова. В следующий раз она оказалась повернутой к морю и внезапно описала полукруг. В действительности же она совершенно не умела ориентироваться, и ее повороты и кружения были абсолютно бессмысленны. Она, очевидно, не видела и не слышала шума моря, но тем не менее упорно продолжала направляться внутрь острова.
Наш экземпляр был средних размеров, но все же мы были удовлетворены, что удалось увидеть хотя бы эту представительницу того множества черепах, о которых писали другие исследователи. Она, казалось, покорилась судьбе и даже перестала шипеть или окончательно запрятывать свою голову под панцирь. Ван Денбург, наблюдавший черепах, доставленных в Калифорнию в 1902 г., пришел к следующему заключению:
«Разнообразные породы черепах Галапагосских островов отличаются главным образом по своей форме. В их строении нет существенных различий, какие наблюдаются среди ящериц и змей архипелага. Значение различий в форме однако чрезвычайно трудно оценить. Потому-то черепахи мало проливают света на историю и образование архипелага. Но есть, впрочем, и весьма интересные стороны в изучении этих животных.
Черепахи живут или во всяком случае жили на островах: Абингдон, Чатхэм, Худ, Чарльз, Барингтон, Индефетигебль, Джемс, Джервис, Дункан, Нарбороу и Альбемарле. На последнем их было несколько видов, тогда как на каждом из остальных островов водится какая-нибудь одна определенная порода черепах и других никогда не находилось; потому факт существования многочисленных видов черепах на Альбемарле очень интересен.
Несмотря на способность этих животных прожить во всяком случае несколько дней, плавая на поверхности океана, они абсолютно беспомощны в воде. Плавать они не умеют, а могут лишь носиться по волнам, предоставленные воле ветров и течений.
Прибитые волнами к берегу, измученные, расшибленные о скалистые берега, они обычно живут не более нескольких дней. То обстоятельство, что на каждом острове, за исключением Альбемарля, водится только один вид черепах, служит доказательством того, что никакого перемещения среди этих островных пород не происходило. В противном случае это воспрепятствовало бы их обособленности или же выражалось бы присутствием нескольких пород на одном и том же острове.
Если допустить, что переселение черепах с одного острова на другой не происходит, то нет основания предполагать, что когда-либо и в прошлом они пробрались сюда отдаленного материка и водворились на каждом из островов в отдельности. Откуда они появились здесь, также неизвестно. Судя по этим черепахам, отпадает взгляд на острова как на океанические, самостоятельно возникшие из глубины вод и заселенные занесенными сюда животными. Скорее нам следует признать, что Галапагосские острова представляют собою остатки большого материка, некогда занимавшего это пространство и, вероятно, заселенного черепахами одной породы; постепенное, частичное затопление этого материке разделило его возвышенные области, образовав таким образом острова, и наконец происшедшее разъединение черепах на островах было причиной их дробления на обособленные породы или виды.
Я вполне разделяю взгляд Ван Денбурга относительно образования Галапагосских островов, думая также, что они возникли вследствие оседания. Я даже иду далее, не находя иного объяснения происхождения их флоры и фауны, как прежним, непосредственным их соединением с главным материком вдоль линии центральной Америки-Панамы. Но он ошибается, говоря, что «в воде эти черепахи абсолютно беспомощны», так как мы, выбросив нашу черепаху за борт, сняли длинную ленту для фильмы, изображающую, как она плавала на поверхности вод в двух километрах от берега. Она плыла нисколько не пытаясь сохранить равновесие, и значительная часть ее панциря была видна из воды, вследствие чего голова могла свободно опускаться и высовываться над водой.
Но удивительнее всего была ее способность превосходно плавать. Черепаха плыла по направлению к гребной лодке, в которой я сидел, и, видя, что на нее не взобраться, повернула к яхте, вытянув голову высоко над водой. Затем она вдруг направилась по диагонали, видимо, сознательно преодолевая довольно сильное течение воды. Я видел движение ее глотки во время дыхания, без малейшего погружения ее туловища. Во всяком случае эти существа прекрасно владеют своими движениями в воде.
Неделю спустя наша черепаха неожиданно издохла. Туловище ее было несколько истощено, хотя все же еще несколько упруго; потому столь быстрая смерть, несвойственная этим животным, у которых и жизнь и умирание идет замедленным темпом, становится непонятной. Возможно, конечно, что вообще жизненная энергия последних представителей этого вида черепах очень ослабела. Кишечник и небольшой желудок черепахи были значительно обременены, и я склонен думать, что смерть произошла от большого количества проглоченной соли. Судя по этому, отпадает предположение о способности черепах переплывать большие расстояния как с континента, так и с острова на остров.
Наш дунканский экземпляр питался свежей и сухой травой, а также листьями и ягодами бурсеры.
В нью-йоркском зоологическом саду в данное время находится галапагосская черепаха почти в метр длиною и весом в 134 килограмма. Она превосходит наш экземпляр на 60° о в длине и в семь раз тяжелее.
Галапагосские сухопутные черепахи считаются самыми долголетними животными на всем земном шаре, и наиболее крупные из них насчитывают от четырехсот до пятисот лет существования.
О предках их мы ничего незнаем, но интересно однако при этом упомянуть, что гигантские черепахи, чрезвычайно схожие с этими, были обнаружены в виде ископаемых на острове Кубе.