До выхода в свет (1859 г.) книги Чарльза Дарвина «О происхождении видов» мир представал перед профессиональным биологом как нечто, напоминающее почтовое отделение. Живые растения и животные, засушенные растения, чучела в клетках и ящиках, собранные во всех уголках мира, попадали в руки биологов, которые классифицировали их по ячейкам, принятым в музеях того времени.
Если отличие нового экспоната от имеющихся было значительным, таксономист присваивал ему новое наименование и выделял новую ячейку. Виды, которые различались слабо, оказывались в смежных ячейках и получали каждый свой штамп или клеймо, которыми собиратели метили коллекции. Отдельных представителей тысяч видов можно было уподобить неподписанным портретам в огромной картинной галерее. Это было собрание с недостаточно ясной связующей идеей: оно содержало тысячи групп, однако различия между этими группами были несравненно ощутимее, чем то общее, что объединяло элементы каждой из них. В медицинских учебных заведениях профессора и студенты находились не в лучшем положении. Они тоже фиксировали подобия и отличия, но практически тем и ограничивались. В известном смысле живая природа отображалась в мозгу человека расслоенной по вертикали на мириады ячеек. Главный разрыв был между человеком и всеми прочими существами — разрыв, образовавшийся, видимо, «когда Создатель отвлекся». По свидетельству Книги Бытия, он залюбовался делом рук своих, сказал, что это — хорошо, и лишь затем сотворил человека, дав ему четкие инструкции, как защищать его, Создателя, интересы.
Итак, независимо от того, были ли эти существа крабами, стремительно снующими по дну скалистой лагуны, насекомыми в коллекционной коробке, растениями, пышно цветущими в лесу или засушенными в гербарии, парнокопытными, несущимися по африканской саванне, или их чучелами, безгласно-неподвижно стоящими в застекленных стендах лондонского музея, — все они понимались в первую очередь как представители отдельных видов и лишь затем как элементы некоторого экологического отношения. Они были квалифицированы как автономные единицы и размещены на полках, в ящиках и шкафах главным образом для удобства при разыскивании, а не с какой-либо более глубокой мыслью.
Биологи западного мира в большей или меньшей мере находились во власти идеи мгновенного творения. Но находки и наблюдения натуралистов-путешественников все больше обнажали внутренние противоречия этой идеи. Многие важные вопросы в ее границах не находили ответа. Как, например, окаменелые морские животные могли оказаться погребенными высоко в горах, если жизнь на Земле началась около 4000 лет тому назад? Поскольку подобные несообразности продолжали «распирать» изнутри парадигму мгновенного творения, умы биологов оказались подготовленными к тому, что должно было стать новой эрой в истории науки.
Чарльз Дарвин собрал воедино свой галапагосский опыт, наброски Парсона Мальтуса, геологические идеи Лайелла и Каттона, а также собственные объемистые записки и «надел» это все на ось времени в своем хорошо аргументированном объяснении эволюции через естественный отбор. Вертикальную структуру, сложившуюся в сознании биологов-каталогизаторов, Дарвин развернул ровно на 90°. К этой структуре, которая «чувствовала себя» не менее комфортно в горизонтальной ориентации, была немедленно добавлена координата времени, после чего она вновь изящно поместилась в сознании биолога. Разрывы, воспринимавшиеся (когда были вертикальными) как свидетельство внимания Всевышнего к деталям творения, стали объяснимыми, но часто и тревожными пробелами в уложенных горизонтально строках письма окаменелостей. Новое «горизонтальное» мышление биологов быстро вошло в синхронизм с геологическими представлениями о напластованиях.
Дарвинская идея унификации не только наполнила смыслом мир каталогизатора — она влила новую мировоззренческую струю в физиологию, анатомию и все прочие биологические дисциплины. Живая природа более не воспринималась просто как множество особей или видов, даже как часть экологической среды. Творения живой природы были чем-то большим. Они представали продуктами сил, которые формировали их во времени. До сих пор еще в ходу спекулятивные рассуждения о том, что теория происхождения видов возникла до Дарвина, однако его исчерпывающее толкование процесса стало настоящим водоразделом. Ноябрьским утром 1859 г. в лондонских книжных лавках можно было наблюдать рассвет современной биологии.