История эмбриологии: Альбрехт Галлер и его современники

Самым знаменитым учеником Бургава был Альбрехт Галлер. Подобно Холмсу в Харвард-колледже, Галлер занимал скорее «settee», чем «chair» в Геттингене и преподавал не только физиологию, но и медицину, хирургию, ботанику, анатомию и фармакологию.

Игра слов: settee — диван, chair — стул, а также кафедра. (Прим. перев.)

Всеми этими разнообразными предметами он занимался не поверхностно, но по каждому из них опубликовал руководство, лучшее и наиболее полное для того времени. Галлер получил профессуру в 1736 г. и в продолжение целого ряда лет работал в Геттингене, посвящая много времени исследованиям в области эмбриологии. Эти исследования, так же как и работы его противника Вольфа, являются величайшим вкладом в науку на протяжении всего периода от Мальпиги до Бэра. В 1750 г. Галлер издал ряд диссертаций и мелких статей различных авторов по разным вопросам физиологии, которые, будь они более систематически сгруппированы, явились бы прямыми предшественниками современных компиляций, составленных из работ специалистов различных областей. Том, посвященный проблеме зарождения, заслуживает нашего изучения. Все работы, относящиеся к интересующей нас теме, написаны в различное время на протяжении 70 лет и могут быть сгруппированы следующим образом:

Римские Цифры соответствуют порядковым номерам работ в «Disputationes selectae» Галлера.

IV. Христофор Штурм: «De plantarum animaliumque generatione» («О зарождении растении и животных»). Впервые опубликовано в 1687 г. В этой работе Штурм приводит доводы в пользу теории преформации, которая «в наше время не испытывает недостатка в сторонниках», и цитирует Перро, Гарвея и Декарта. Он ограничивается перечислением аргументов, приводимых против преформизма, как-то: а) самопроизвольное зарождение, б) ежегодная вегетация растений, в) метаморфоз насекомых, г) зарождение без копуляции.

V. Рудольф Иаков Камерарий [Впоследствии прославившийся открытием пола у растений]: «Specimen experimentorum circa physiologico-theurapeuticorum circa generationem hominis et animalium» («Описание физиолого-терапевтических опытов относительно зарождения человека и животных»). Самым интересным в этой работе является упоминание о наблюдениях скульптора Зейлера, установившего, что у зародыша тело в пять раз больше, чем его голова, а у взрослого — в семь с половиной раз. Это наблюдение непосредственно ведет от Леонардо к работам Скэмона.

XV. Филипп Гравель: «De superfoetatione» («О сверхоплодотворении»). Впервые опубликовано в 1738 г.

XVIII. Адам Брендель: «De embryone in ovulo ante conceptum praeexistante» («О зародыше, предсуществующем в яйце до зачатия»). Впервые опубликовано в 1703 г. Брендель «признает гипотезу Граафа». К сожалению, он был преформистом и верил, что каждый член, каждый орган и каждая функция не потенциально, но действительно существуют в неоплодотворенном яйце еще до его движения по фаллопиевой трубе.

XXII. Камилл Фальконне: «Non est fetui sanguis maternus alimentо» («Для плода материнская кровь не является пищей»). Впервые опубликовано в 1711 г. Это первый французский автор, упоминаемый Галлером; французские работы заметно короче, чем немецкие, и не столь загромождены не имеющими прямого отношения к делу выдержками. Фальконне стремится доказать раздельность кровообращения матери и плода и приводит чрезвычайно точное описание следующего эксперимента: он обескровил самку собаки и при вскрытии матки мертвого животного нашел, что кровеносные сосуды зародыша были наполнены кровью, в то время как сосуды матери совершенно не содержали ее. Таким образом, открытие Аранци оправдалось. Вскоре выводы Фальконне были подтверждены опытами Нунна.

XXIII. Жан де-Дист: «Sui sanguinis solus opifex fetus est» («Только плод производит свою кровь»). Впервые опубликовано в 1735 г. Этот труд посвящен доказательству того же положения. Автор ссылается на эксперимент Фальконне и на опыты инъекций Ф. Гофмана и критикует опыт Купера, в котором ртуть, введенная в пупочные сосуды, была найдена в крови матери; по мнению Диета, ртуть «настолько дробна и подвижна», что проходит туда, куда кровь, как правило, пройти не может. Он возражает против того взгляда, что зародыш питается амниотической жидкостью.

XXIV. Френсис Дэвид Хэррисан: «Secundinae fetui pulmonis praestant officia, et sanguine materno fetum non a litur» («Плаценте плода свойственны функции легкого, и плод материнской кровью не питается»). Впервые опубликовано в 1741 г. Великолепный трактат, в котором дыхательная функция плаценты доказывается следующим наблюдением: кровеносные сосуды зародыша, идущие к плаценте, всегда заполнены венозной кровью, между тем как сосуд, приносящий зародышу кровь от плаценты, всегда содержит светлую артериальную кровь «floridiori coccineoquo colore, ut ipsemet observavi» («алого цвета, как сам я наблюдал»). Хэррисан приводит случаи уродства, описанные Брэди, когда лишенные головы эмбрионы, которые явно не могли питаться амниотической жидкостью, были вполне сформированы во всех других отношениях. На основании этого он приходит к заключению, что пуповина служит не только для дыхания, но и для витания зародыша.

XXV. После этих трех французских работ «Infanticidas non absolvit nec a tortura liber at pulmonum infantis in aqua subsidentia» («Детоубийц не оправдывают и не освобождают от пыток опускающиеся в воде части легкого младенца») Иогана Целлера (впервые опубликовано в 1691 г.) представляет собой значительный шаг назад. Это пространное рассуждение о легочной пробе в судебной медицине. Автор заслуживает осуждения за бесчеловечное требование смерти и пыток в наказание за уничтожение плода даже при болезни роженицы. Может быть, именно эта работа Целлера вызвала благородный протест де-ла-Метри в его книге «Человек-машина».

XXVI. «De Vita Humana ex fune pendente» («Жизнь человека, висящая на канатике») Целлера (впервые опубликована в 1692 г.) не лучше первой, хотя в свое время, может быть благодаря своему оригинальному названию, получила большую известность. В ней говорится о перевязке пуповины при родах.

Этим исчерпывается список работ, опубликованных Галлером в его собрании 1750 г. Три года спустя Галлер отказался от кафедры в Геттингене, и в 1757 г. вышел в свет первый том его «Elementa Physiologiae» («Элементы физиологии»), пожалуй, самое обширное из когда-либо написанных руководств по физиологии. Выходил этот труд с большими перерывами, и раздел, посвященный эмбриологии, появился только в 1766 г. Этот том содержит разбор обширной литературы; большая часть рассматриваемых здесь сочинений была опубликована в течение предшествовавшей четверти века. Хотя ряд имен, упоминаемых Галлером, можно найти и у Шурига, многие авторы упоминаются здесь впервые.

В 1767 г. Галлер выпустил собрание своих работ по эмбриологии; большая часть их была посвящена развитию сердца у цыпленка. Эта проблема была тщательно разработана им в сотрудничестве с Кулеманом (Кулеман производил над овцами такие же опыты, как Гарвей над ланями). Галлер начал с количественного описания эмбриогении, и одна из его таблиц, иллюстрирующая рост костей, здесь воспроизведена.

Галлер был убежденным преформистом, что было в значительной мере обусловлено его исследованиями над куриным яйцом, убедившими его в том, что желток гораздо теснее связан с зародышем, чем это думали раньше. Поскольку весь желток является, так сказать, частью зародыша, теория преформации казалась ему более отвечающей фактам, чем теория эпигенеза.

Галлер сделал шаг вперед по сравнению с Шуригом, так как он не только излагает взгляды других авторов, но высказывает и собственные суждения по поводу их; однако его собственные взгляды далеко не всегда были передовыми, и научное мировоззрение Бюффона в целом нам ближе, чем мировоззрение Галлера. Галлер, например, считал, что амниотическая жидкость обладает питательными свойствами и что зародыш млекопитающих питается сначала per os, а в дальнейшем per umbilicum. Он отвергал дыхательную функцию плаценты; вообще все его учение о дыхании было архаичным. Впрочем он упоминает об опыте Николая Лемери, благодаря которому было установлено, что индиго проникает в развивающееся куриное яйцо извне, через скорлупу яйца. Следовательно, и воздух может проникнуть внутрь яйца, а Валлиснери показал, что, если поместить яйцо в кипящую воду под колокол воздушного насоса, находящийся внутри воздух вырывается через скорлупу и образует пузырьки.

В вопросе о происхождении амниотической жидкости, — вопросе, по его мнению, исключительной трудности — «solutionem non promittam» («разрешения не обещаю»), — Галлер придерживался более прогрессивных взглядов, считая ее трансудатом кровеносных сосудов матери. Он утверждал, следуя Нуртвику, что у млекопитающих кровяное русло матери и зародыша разобщено. Он отрицал существование яиц у живородящих. «Из всего этого мы можем заключить, — говорит он, — что пузырьки яичника не являются яйцами и не содержат рудиментов животного». Однако Галлер признавал это с известными ограничениями, «допуская, что зародышевые оболочки напоминают яйцо: «Если мы называем яйцом полый перепончатый мешок, наполненный жидкостью, в которой плавает зародыш, мы можем согласиться с мнением более старых авторов, которые производят всех животных из яиц, за исключением мелких низших организмов, о которых мы уже говорили. Именно в этом смысле Аристотель и Эмпедокл еще раньше его утверждали, что даже деревья яйцекладущи. То же было подтверждено опытами Гарвея над насекомыми, рыбами, птицами и четвероногими».

Наиболее оригинальное из всех сочинений Галлера посвящено росту зародыша. Здесь он сразу вступает в совершенно новую область: «Рост зародыша в матке матери протекает с почти невероятной быстротой. Мы не знаем, каковы размеры зародыша в момент его образования, но он, во всяком случае, настолько мал, что его нельзя рассмотреть даже с помощью лучших микроскопов; однако за девять месяцев он достигает веса в 10 или 12 фунтов. Для уяснения вышеизложенного ознакомимся с ростом цыпленка в яйце. У нас нет возможности определить размеры зародыша в самом начале насиживания, однако размер его в это время во всяком случае не превышает ⁴/₁₀₀ дюйма в длину, ибо в противном случае он был бы видим; но спустя 25 дней зародыш имеет уже 4 дюйма в длину. Следовательно, его рост выражается отношением 64: 64 млн., или отношением 1:1 млн. Этот рост происходит особым образом: вначале он очень быстр, но затем скорость его постепенно падает. Рост в продолжение первого дня выражается отношением 1:91¹/₈, и образование, которое Сваммердам называет червем, вырастает за один день с ¹/₂₀ или ¹/₃₀ грана до 7 гран, т. е. вес возрастает в 140 или 210 раз. На второй день увеличивается цыпленок в отношении 1:5, на третий — 1:4, на пятый — 1:3 без малого; затем, начиная с шестого и вплоть по двенадцатый день, увеличение выразится отношением 4:5, а на двенадцатый день ежедневный рост едва ли даже выразится отношением 5:6. После того как цыпленок вылупится, он в продолжение первых сорока дней увеличивается примерно на одну и ту же величину, т. е. ежедневный рост выразится отношением 20:21. Таким образом, увеличение в продолжение первых 24 часов относится к увеличению в продолжение последних 24 часов как 546 ³/₄ : 5 или как 109:1. И вот, так как полное увеличение веса цыпленка в яйце относится к увеличению в продолжение всего периода роста (до взрослого состояния) как 2:24, то весь постэмбриональный прирост выразится отношением 1:12, т. е. он относится к приросту одного дня в ранний период инкубации как 1:7,5.

Скорость роста человека падает подобно скорости роста цыпленка по мере того, как он растет. Допустим, что человек в момент зачатия весит ¹⁰⁰/₁₀₀₀ грана, зародыш в возрасте одного месяца — 30 гран; это будет означать, что вес человека увеличился больше чем в 300 тыс. раз по сравнению с весом, который он имел первоначально. Но если двухмесячный зародыш весит 3 унции, как это приблизительно наблюдается, его вес увеличился только в 48 раз по сравнению с его первоначальным весом. Это — действительно удивительное падение скорости, и к концу девятого месяца зародыш весит примерно 105 унций, что составляет среднее увеличение на 15 унций в месяц. Если взрослый человек весит 2250 унций, то трехлетний ребенок весит всего 281 унцию, что составляет ¹/₈ веса взрослого. Следовательно, от момента рождения и до трех лет увеличение веса выражается у человека отношением 105:281, т. е. 5:14; однако в продолжение следующих 22 лет он достигнет конечного веса в 2250 унций, т. е. будет весить в восемь раз больше, чем весил в возрасте трех лет. Следовательно, в первый месяц внутриутробной жизни рост человека выразится отношением 1 : 300 000, во второй месяц — 1:48, во все последующие — 1:15. В продолжение первых трех лет внеутробной жизни рост выразится отношением 164:281, в последующие 22 года — 281:384, а рост в первый месяц относится к росту в последний как 300 000: ²⁸/₄₆₈, или 136 800000 : 28, или 4 885 717 : 1. Следовательно, рост человека выразится отношением 108 000 000 : 1».

Несмотря на довольно необычный язык, которым эти факты описаны, и выдвинутую для их объяснения теорию роста сердца, это сочинение Галлера должно быть отнесено к числу классических работ в истории эмбриологии. Количественный характер его исследований поистине вполне современен. Я полагаю, что тщательно просмотрев многотомные сочинения Галлера, мы не найдем ничего более передового и ценного, чем эти цифры. Таким образом, Галлер и Гамбергер занимают место между Леонардо, с одной стороны, и Майнотом и Броди, — с другой. То, что эти исследователи были так одиноки, лишний раз доказывает, насколько людям прошлых поколений была чужда истина, выраженная бессмертными словами Роберта Майера: «Одна единственная цифра заключает в себе больше истины и вечной ценности, чем драгоценная библиотека гипотез».

О развитии в целом Галлер высказывается следующим образом: «В теле животного ни одна часть не возникает раньше другой: все они образуются одновременно. Если некоторые авторы утверждали, что образование животного начинается с позвоночника, с мозга или сердца; если Гален учил, что прежде всего образуется печень; если другие утверждали, что прежде всего образуется желудок и голова или же спинной и головной мозг, добавляя, что эти части в свою очередь образуют все прочие, — я думаю, что эти авторы имели в виду лишь тот факт, что сердце, мозг или любой другой орган были уже различимы в то время, когда ни одна из прочих частей еще не была видима. Они полагали также, что некоторые части тела зародыша настолько хорошо развиты уже в первые дни его развития, что их можно различить, между тем как другие становятся видимыми только на более поздних стадиях развития, наконец, третьи, как, например, борода у мужчин, рога у оленя, груди и вторая серия зубов, становятся видимыми только после рождения. Если Гарвей полагал, что он обнаружил эпигенетическое развитие, то лишь потому, что ему стали видимыми сначала небольшая туманность, затем рудименты головы с глазами, превышающими по величине все остальное тело, и, наконец, мало-помалу — внутренности. Сопоставляя его описания с моими, мы видим, что данное им описание развития оленя в точности соответствует моему описанию развития цыпленка. Более 20 лет назад, т. е. до моих многочисленных наблюдений над яйцами и самками четвероногих, я пользовался этим доводом для доказательства, что зародыш сильно отличается от вполне сформированного животного; тогда я утверждал, что у животного в момент зачатия отсутствуют части, имеющиеся у животного вполне сформированного; с тех пор я имел полную возможность убедиться в том, что все, что было выдвинуто мною против теории преформации, на деле говорит в ее пользу». Причины такого изменения во взглядах Галлера не ясны из его сочинений. Дарест полагает, что вопрос этот навсегда останется тайной.

Однако эта тайна была почти полностью раскрыта исследованиями Коля. В 1744 г. Галлер был явным сторонником эпигенеза, в 1758 г. — убежденным преформистом, в промежуток времени между этими датами он занимался практическими исследованиями. Как могло случиться, что они оказали на него столь пагубное влияние, отдалив его от истины, вместо того чтобы приблизить к ней? Цитируем Коля: «Желток, по утверждению Галлера, представляет собой продолжение кишечника зародыша цыпленка. Внутренняя оболочка желтка является непосредственным продолжением внутренней оболочки кишечника; следовательно, она идентична внутренней оболочке кишечника, а также коже и эктодерме. Внешняя оболочка желтка представляет собой продолжение наружной оболочки кишечника; следовательно, она непрерывно связана с мезентерием и брюшиной. Оболочка, покрывающая желток в продолжение последних десяти дней развития, — это кожа зародыша. Поэтому не будет абсурдом утверждать, что с самого начала и до оплодотворения кишечник зародыша представляет собой не что иное, как небольшое выпячивание желточной оболочки. Но если желток непрерывно связан с кожей и с кишечником зародыша, они, очевидно, возникли одновременно и желток действительно является частью зародыша. Однако желток уже содержался в брюшной полости курицы и составлял часть ее независимо от оплодотворения. Следовательно, зародыш, заключенный в амнион, очевидно, существовал в то же время, хотя был невидим по причине своих незначительных размеров и прозрачности.

Не трудно проследить при помощи рисунка аргументацию Галлера: «Внутренняя оболочка яйца» — это энтодерма, которая действительно оказывается связанной с кожей и с эпидермисом, после того как полость кишечника сформировалась; «наружная оболочка желтка» — это внутренностная мезодерма, а «оболочка, одевающая желток в продолжение последних дней насиживания», — это алланто-хорион, который, однако, не является кожей зародыша. Ход мысли Галлера характерен для его эпохи: наблюдения, с одной стороны, и выводы, — с другой, были слабо связаны друг с другом. Утверждения, вроде следующих: «Если желток является продолжением кожи и кишечника зародыша, он должен быть создан одновременно с ним», или: «Желток должен иметь артерии и вены, ибо без них он не мог бы возникнуть» — представляют собой чистейшие догадки и оставляют вопрос открытым. Если удастся доказать, что эти положения необоснованны, как оно и есть в действительности, вся аргументация рушится».

Одним словом, Галлер смешивал желточную оболочку с желточным мешком и apriori допускал, что складки, выросты и т. п. клеточных слоев невозможны, т. е. что эпигенез не существует.

Как указывает Коль, Мэтр-Жан приблизительно за 20 лет до Галлера защищал ту же точку зрения.

Теория «emboitement» («вложения») преформистов не представляла трудностей для Галлера. «Отсюда следует, — заявляет он, говоря о размножении Volvox, — что яичник прародительницы должен содержать не только дочь, но и внучку, правнучку и праправнучку. Но если однажды доказано, что яичник может содержать много поколений, нет ничего нелепого в утверждении, что он содержит их все».

Интересен следующий отрывок: «Мы должны выяснить, что именно является действующей причиной прекрасной машины, которую мы называем животным. Прежде всего мы не должны считать, что причиной этой является случай, как это сделал Офре (имеет ли он здесь в виду Жюльена Офрея де-ла-Метри? Галлер имел обыкновение отдавать предпочтение собственным именам, например Тёрбервилл вместо Д. Т. Нидхэм), ибо, допуская, что все животные происходят из земли, он в то же время не разделяет точки зрения древних; в настоящее время никто уже не верит в утверждение Элиана, будто лягушки порождаются тиной… Валлиснери открыл в галлах отцов и матерей мелких червей, т. е. нашел то, чего так безуспешно искал Реди. В свою очередь, Реди с большой точностью и четкостью проделал те опыты, которые лишь в грубой форме были намечены Боннаном, Триумфатом и Гонорацием Фабером. Без семени пет клевера… Вот конечный вывод, к которому пришли. Однако отвергнутая идея в наш век возродилась, и некоторые великие умы современности утверждают, будто существуют мелкие животные, возникающие путем самопроизвольного зарождения, не имея ни отца, ни матери, и что все внутренности и все части этих животных возникают неодновременно: более благородные части образуются раньше путем эпигенеза, все же прочие возникают позже и постепенно». Вот яркий образец тесной связи теории самопроизвольного зарождения с эпигенезом. «Мистер Нидхэм, — продолжает Галлер, — не признает самопроизвольного зарождения, но допускает эпигенез и существование некой телесной и неразумной силы, образующей тело из ничтожно малого зачатка, доставляющего необходимую для этого материю. Он утверждает, что при первичном творении были созданы только эти первичные зародыши и что зародыши, организованные по образу и подобию животных, отнюдь не предсуществуют, ибо, будь это так, не могло бы быть molae uterinae (маточного заноса), инцистированных опухолей и т. п.». Далее Галлер переходит к описанию опытов Нидхэма над мясным бульоном и т. д. и возражает против его «системы» главным образом потому, что «слепые, лишенные разума силы вряд ли способны произвести животных для заранее предусмотренных целей, — животных, готовых занять принадлежащее им место в системе живых существ». По его мнению, теория Нидхэма окончательно опровергнута опытами вроде опытов Спалланцани, хотя, как это ни странно, Галлер ни разу о нем в этой связи не упоминает. В дальнейшем я еще вернусь к этому вопросу.

«Никто не содействовал в большей мере укреплению теории эпигенеза, чем г-н Вольф, произведший ряд исследований, целью которых было доказать, что растения и животные образуются без всякой предварительной «модели», непосредственно из материи, благодаря действию некой постоянной силы, которую он (в своей «Theoria Generationis») называет vis essentialis («существенная сила»). Я сам видел многие из описанных им явлений. В самом деле: вполне достоверно, что сердце образуется из застывшей влаги, а также и то, что животное в целом, по-видимому, обладает той же консистенцией. Однако отсюда вовсе не следует, что этот первичный студень, в дальнейшем принимающий формы животного и на вид лишенный строения и всех частей последнего, на самом деле их не имеет. Я неоднократно уплотнял этот студень, подвергая его действию винного спирта, и при помощи этого способа убедился, что то, что казалось мне гомогенным студнем, в действительности состояло из волокон, сосудов и внутренностей. Однако никто, разумеется, не станет утверждать, что vis essentialis винного спирта придала бесформенной материи органическое строение; наоборот, вследствие уничтожения прозрачности и уплотнения по краям, а также вследствие того, что очертания внутренностей приобретают большую отчетливость, мы получаем возможность различать строение клеточной ткани, уже раньше готовой к формированию, но скрытой в силу прозрачности; к тому же влажность препятствовала ей иметь отчетливые внешние очертания… Короче говоря: почему эта vis essentialis, являющаяся единственной в своем роде, создает всегда, и притом в одних и тех же местах, столь различные части животного, и вдобавок всегда по одному и тому же образцу, если неорганическая материя подвержена изменениям и способна принимать любую форму? Почему материя, происходящая от курицы, всегда дает начало цыпленку, а материя, происходящая от павлина, образует павлина? На эти вопросы ответа не дается».

Это произошло потому, что Вольф был не теоретиком, а скорее экспериментатором; в его сочинении мало места отводится спекулятивным выкладкам. Вышеприведенный отрывок представляет большой интерес, так как он напоминает нам о великих затруднениях, стоявших перед эмбриологами этой эпохи. Метод серийных срезов был еще неизвестен, об окраске тонких препаратов и реконструкции ничего не знали, даже метод уплотнения мягких эмбриональных тканей был только что открыт, как об этом можно судить по вышеприведенным словам Галлера. Гертвиг блестяще описал успехи эмбриологической техники, имевшие место в продолжение XVIII и следующих столетий. Действительно, в это время уже стали применять красящие вещества; об этом свидетельствует ряд вышеприведенных примеров, а также новый метод окрашивания костной ткани мареной, широко применявшийся в дальнейшем братьями Хэнтер. В связи с этим следует упомянуть о «Crocologia» Хиртодта. Этот исследователь вводил шафран в кровь матери и находил его затем в амниотической жидкости. Галлер приводит этот опыт в доказательство происхождения амниотической жидкости из крови. Однако наиболее значительным достижением этой эпохи было развитие инкубации. Искусство это, забытое в Средние века и в XVII в., теперь снова ожило.

В XVIII в. в области инкубации было сделано многое. Еще в 1600 г. де-Серр упоминал о некоторых экспериментах этого рода, однако, эксперименты эти были неудачны. «Цыплята, — говорит он, — обычно получались уродливые: или у них недоставало каких-либо частей тела, или было слишком много ног, крыльев или голов, ибо искусство не может воспроизвести природу». Бёрч в своей «Истории Королевского общества» также упоминает об инкубации: «Сэр Кристофер Хэйдон (родственник сэра Джона Хэйдона, о котором упоминает Дигби?) вместе с Дребеллом уже давно в Майнори выводил цыплят из нескольких сот яиц, однако бблыная часть полученных таким способом цыплят были хромые и у них недоставало той или иной части тела». По свидетельству Антонелли, подобные эксперименты производились около 1644 г. при дворе герцога Фердинанда II во Флоренции. Томас Бартолин сообщает о таких же экспериментах и в то же время при дворе Христиана IV в Дании, а Поггендорф и Антинори упоминают, что между 1651 и 1667 гг. в Academia del Cimento под влиянием Паоло дель-Буоно также производились аналогичные опыты инкубации.

Однако самая знаменитая попытка сделать инкубацию столь же успешной, как и естественное выведение цыплят, принадлежит Реомюру, книга которого «De l’art de faire eclore les poulets» («Об искусстве выводить цыплят»), вышедшая в 1749 г., приобрела широкую известность.

Приводим отрывок из «Новых ежемесячных сочинений», ч. XXIX, СПб, Академия наук, 1788, стр. 75. «Каким образом яйца без куриц посредством искусства выводить можно»:

«Господин Реомюр, который непрестанно для общей пользы трудился, сделался, наконец, и в том подражателем египтян, что изобрел способ, как яйца без наседок высиживать можно. Он приказал поставить в конюшню или в сарай старую бочку и повесил в ней несколько корзин с яйцами, коих числом около двухсот находилось. Потом велел обложить сию бочку навозом в два слоя и закрыть доскою, на которой было восемь пробками заткнутых дыр, дабы, открывая и затыкая оные, теплоту умерять было можно. В середине поставил он свой термометр и мог по оному определить надлежащую в бочке теплоту, то есть такую, какая в человеке или в курице бывает. Таким образом, почти все цыплята вылупились, а из тех яиц, которые с первого даже до последнего дня разламывал, наблюдал он умножающиеся образования цыпленка. Навоз, коим бочка была обложена, некоторые травы, несколько отрубей или просы служат пищею сим молодым цыплятам, и им не будет нужды в наседке, есть ли только приставят к ним, как в Египте, такого человека, который знает, в какой степени должна быть теплота при их вылуплении и в какое время после того кормить их должно. Реомюров садовник, не прерывая нимало своих упражнений, отправлял сию должность. А чтоб определить степень теплоты, то г. Реомюр изобрел на сей конец необманчивой для крестьян термометр, который при том весьма легко сделать можно. На дно стакана, в бочке поставленного, кладется шарик, который составляется из одной половины коровьего масла, да из другой жира. Когда сия смесь начнет твердеть, то тем показывается умаление теплоты, а есть ли станет растопляться, то надлежит умерять теплоту посредством отверстий, сделанных в крышке». (Прим. перев.)

Он посвящает ряд глав подробному описанию инкубаторов различных систем, но не приводит никаких данных о проценте вывода, который, вероятно, был очень невелик. Реомюр упоминает о «пагубном действии» («funestes effets») испарений навоза на развивающегося зародыша, однако не приводит никаких обоснований для точных тератологических выводов. Во втором томе он описывает те опыты консервирования яиц при помощи лакировки, которые так пленили воображение Мопертюи и были увековечены Вольтером, незаслуженно осмеявшим их в «Диатрибе доктора Акакия». Подробнее об этом забавном, но несущественном эпизоде см. у Майела и Литтона Стрэчи.

Почин Реомюра нашел продолжателей в лице Тевено, ла-Буле, Нелли, Порты и Цедернгилма.

«Карла Вильгельма Цедернгилма опыт, как высиживать цыплят в печи. Перевод из сочинений Шведской Академии Наук, 1748, т. X. Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие, СПб, 1760, октябрь». (Прим. перев.)

Самыми интересными были опыты Бегелена, пытавшегося выводить цыплят из яиц, у которых была удалена часть скорлупы, так что в ней получалось круглое окошко. Однако ему не удалось выполнить эту вполне современную идею. Пожалуй, наиболее оригинальным исследованием в этой области в рассматриваемый период была работа Ашара, о которой упоминает Бонне: «Реомюр не подозревал в 1749 г., — говорит Бонне, — что когда-нибудь попытаются заменить искусственное тепло действием электрического флюида. Это замечательное изобретение выпало на долю выдающегося экспериментатора — господина Ашара из Прусской академии. До сих пор ему не удалось еще вывести цыпленка при помощи этого нового способа; правда, один цыпленок развился у него до восьмого дня, но несчастный случай разрушил электрический аппарат». Далее Бонне говорит, что замена тепла электричеством позволяет надеяться, что когда-нибудь станет возможным искусственное оплодотворение при помощи электричества.

У Галлера мы находим ссылки на все эти эксперименты и аналогичные эксперименты других, менее известных исследователей. В начале XIX в. по этому вопросу накопилась обширная литература; мало-помалу научились с большим или меньшим успехом выводить цыплят из яиц при помощи инкубационных печей. В начале XIX в. Боннемен и Жуар описали многочисленные случаи уродства при инкубации, а в 1809 г. Пэрис писал: «За время, проведенное мною в колледже, покойный сэр Бьюзик Харвуд, талантливый профессор анатомии в Кембридже, неоднократно пытался получать цыплят из яиц при помощи утепленных гряд, однако он выращивал только уродов, приписывая эту неудачу неравномерному действию тепла».

Обогреваемые различными способами теплицы для культуры растении в закрытом грунте. (Прим. перев.)

Здесь весьма уместно еще раз напомнить о теологической эмбриологии. В XVIII в. ее влияние было невелико, а в XIX в., с признанием того, что душа, какова бы ни была ее природа, не есть феномен, теологическая эмбриология окончательно перестала быть объектом серьезного научного рассмотрения. «Embryologia Sacra» («Священная эмбриология») Канджиамиллы выдержала несколько изданий за период времени с 1700 до 1775 г. Канджиамилла уделяет много внимания установлению момента вхождения души в зародыш и приводит по этому вопросу выдержки из различных авторов, как-то: Гилазия, Ансельма, Гюи Сен-Виктора и Пико делла-Мирандола.

Канджиамилла — странная личность, недавно сочувственно обрисованная Хатчинсоном и Больдрини — заслуживает, чтобы сообщить о нем некоторые биографические сведения. Родился он в Палермо в 1702 г. В 1731 г. был назначен архиепископом в Джирдженти. Он крестил в Сицилии первого младенца, извлеченного при помощи кесарева сечения. В 1742 г. был проповедником в Палермо, в 1755 г. — генеральным викарием и провинциальным инквизитором. Его «Embryologia Sacra» пользовалась большой популярностью и была даже переведена на современный греческий язык для православных, желавших изучить пределы, до которых могли дойти разум и католическая церковь. Основной тезис Канджиамиллы: «Si tu es capax, ego te baptizo» («Если ты восприимчив, я тебя крещу») распространялся даже на амнион. Его страстная забота о крещении плода привела его к проповеди частого кесарева сечения как для живых, так и для мертвых. Двумя столетиями раньше теология была гораздо умереннее в своем рвении. Римско-католическое богослужение 1584 г. ограничивалось молитвой «о благословении плода в утробе матери» (de benedictione foetus in utero materis). Идея о том, что некрещеный плод осужден на вечные муки, уходит своими корнями в глубь веков, к очень ранней фазе развития католической теологии, и прочно укоренилась в учениях соборов, святых отцов и пап, как это было научно доказано Култоном в его исследовании о гибели младенцев. Доктрина эта не делает чести человечеству.

Еврейская теологическая мысль в области эмбриологии отражена в книге Когена о талмуде, византийская — в статье Штура. Освещение вопроса об умерщвлении плода с точки зрения современной морали можно найти у Арендта, Глена и Хьюгса.

Его взгляды проникнуты средневековым духом, как это видно из следующего любопытного отрывка: «Quot non foetus abortivos ex ignorantia obstetricum et matrum excipit latrina, quorum anima, si Baptismate non fraudaretur, Deum in aeternam videret, esset decentius tumulandum!». «Было бы гораздо пристойнее похоронить недоношенных младенцев, брошенных в клоаку по невежеству повивальных бабок и матерей, ибо, если они не будут лишены крещения, души их смогут узреть в вечности бога». Его наставления относительно крещения уродов также носят весьма странный характер.

Кульминационным пунктом, которого достигла теологическая эмбриология, было, пожалуй, выступление докторов богословия в Сорбонне 30 марта 1733 г., в котором торжественно рекламировалось внутриматочное крещение при помощи шприца. Об этом говорится в книге Девентера. То же читаем у Стерна и Спенсера. О других вариантах этого направления можно судить по сочинениям Николса и его анонимного оппонента. Но Канджиамилла и его коллеги — Герике, Кальтшмидт и др. — для нашей темы не имеют существенного значения; желающих подробнее ознакомиться с ними отсылаем к работе Витковского. Интересно отметить, что не далее как в 1913 г. Мориани определил период утробной жизни начиная с 182-го дня как «период совершенствования», что бы под этим ни подразумевалось.

См. сказанное о Клеопатре. Интересно, что утробное крещение, даже включая применение шприца, по сию пору признается официальной римско-католической (по крайней мере, французской) церковью (см. у Ортолана).

Источник: Джозеф Нидхэм. История эмбриологии. Пер. с англ. А.В. Юдиной. Гос. изд-во иностранной лит-ры. Москва. 1947