Гораздо большее значение имел спор между сэром Кинелмом Дигби и Натаниелем Хаймором. В 1644 г. сэр Кинелм, любопытная личность, достаточно хорошо известная всякому, кто хотя бы немного знаком с историей Англии XVII в. (биографические детали см. у Джона Обрея и у Блая), напечатал сочинение под следующим заглавием: «Two treatises, in the one of which, the Nature of Bodies, in the other, the Nature of Man’s Soule is looked into, in way of discovery of the Immortality of Reasonable Soules» («Два трактата, в одном из которых — природа тел, в другом — природа души человека рассматривается для доказательства бессмертия разумной души»). Это сочинение, снабженное очаровательным посвящением сыну автора, представляет собой краткий — и весьма субъективный — обзор всей области метафизики, физики и биологии.
Одной из главных целей сэра Кинелма было опровержение старой терминологии: «качеств» в физике и «способностей» в биологии. Утверждать, как это делала современная ему наука, что тела красны или сини потому, что им присуще качество «красноты» или «синевы», делающее их для нас красными или синими, или говорить, что сердце бьется потому, что оно обладает сократительной способностью, или, как в знаменитом примере, утверждать, что опиум потому усыпляет, что в нем содержится снотворная сила, — значило для Дигби заниматься пустым и бессмысленным словопрением. По его мнению, это было «последнее прибежище невежд, которые, не имея что сказать, но желая непременно что-нибудь сказать, часто прибегают к подобным выражениям».
Кинелм Дигби (1603—1665). С картины Корнелия Янсена
Подобно Галилею и Гоббсу, Дигби пытался объяснить все явления только двумя силами — плотностью и разреженностью, «действующими при помощи местного движения». Главы 23, 24 и 25-я содержат его воззрения и опыты в области эмбриологии. Он начинает свой труд с вопроса об эпигенезе и преформации, впервые со времен Альберта Великого выдвигая эту проблему. «Наш основной вопрос, — говорит он, — это выяснить, формируются ли части сразу или же постепенно, одна после другой? И если этим последним путем, то какая часть образуется первой?» Он высказывается за эпигенез, но на свой собственный лад, опровергая «мнение тех, которые считают, что всякая вещь содержит формально все». «Почему не предположить, — спрашивает он, — что при зарождении части могут образоваться из материи, подобно тому как она производит их при питании? Если они могут увеличиваться при помощи определенного вида сока, превращающегося после многократных изменений, наконец, в плоть и кости и во всевозможные смешанные тела или в однородные части, из которых составлено чувствующее существо, — сока, присоединяющегося к тому, что он встречает в теле, уже сформированном, то почему не мог бы этот сок при помощи того же действия тепла, влаги и других пригодных средств с самого начала превратиться в мясо и кости, хотя бы и не было раньше ничего, к чему он мог бы присоединиться?» Дигби дает явно детерминистическое описание развития. «Возьмите боб или какое-нибудь другое семя, посадите его в землю, и пусть вода орошает его; может ли боб при этом не разбухнуть? А разбухнув, может ли он не разорвать кожуру? Может ли кожура, разорвавшись (по причине тепла, в ней содержащегося), не выделить из себя больше материи и избежать действия, которое мы называем прорастанием? Могут ли ростки не пробиться сквозь слой земли в виде тонких волоконец, как они это и делают, дабы проложить себе путь?… Осторожно расправьте росток пальцами, внимательно рассматривая каждое волоконце, чтобы посмотреть, насколько оно вытянулось; и если только вы пожелаете взять на себя труд и потратить время, необходимое для того, чтобы прилежно отметить все обстоятельства при каждом изменении, вы убедитесь, что этот сложный ход зарождения живых существ достаточно очевиден, чтобы его понять и установить его ступени… И вот, если весь этот последовательный ряд изменений неизбежно происходит в бобе благодаря различным условиям и привходящим обстоятельствам, почему не представить себе, что нечто подобное происходит в чувствующих существах, но происходит более совершенным образом, поскольку они являются существами более совершенными. В самом деле, описанный нами ход развития несравненно более понятен, чем представление, что в семени самца уже раньше содержится вещество мяса, костей, сухожилий и вен и все прочие из тех различных однородных частей, из которых состоит тело животного, и что все эти составные части тела только увеличиваются, вырастают до надлежащей величины благодаря действию влажности, полученной от матери, не претерпевая при этом никакого существенного изменения по сравнению с первоначальным состоянием их внутри семени. Позвольте теперь с уверенностью сказать, что всякое зарождение происходит из надлежащего, но отдаленного однородного вещества, которое внешними силами, действующими согласно обычному течению природы, превращается в другое вещество, отличное от первого и менее однородное, чем было первое.
Новые условия и силы превращают это второе вещество в третье, третье — в четвертое и т. д. путем следующих друг за другом изменении, превращающих в зависимости от природы тепла каждое новое тело в нечто менее однородное, чем было предыдущее; эти все более и более разновидные тела, смешиваясь друг с другом, в конце-концов произведут ту субстанцию, которую мы считали конечным звеном этих изменений».
Этот отрывок поистине замечателен и отлично выражает новейшую концепцию эмбрионального развития: представление о яйце как о физико-химической системе, которой присуща только в слабой и изменчивой степени некая локализация, соответствующая локализации у взрослого, и которая, раз получив соответственный стимул, готова превратиться в сформированный зародыш под влиянием действий и противодействий, протекающих в ее собственных составных частях, с одной стороны, и действий соответствующих факторов окружающей среды, — с другой. Дигби не получил должного признания в прошлом; в эмбриологии как точной науке он занимает такое же место, как Бэкон в науке вообще.
«Зарождение, — говорит Дигби, — происходит не путем присоединения подобных частой к предварительно существовавшим и им подобным, не посредством особой силы, действующей изнутри, но благодаря смешению семенной материи с соком, притекающим к ней извне, и с парами окружающих тел, которые в силу обычного действия природы постепенно и постоянно впитываются этой материей и которые на каждой ступени изменяют ее, превращая в отличное от первого вещество…».
Дигби наверно оцепил бы открытие современной биологии, что содержание воды и солей в яйцах некоторых животных недостаточно для развивающихся из них зародышей, — обстоятельство, вызывающее необходимость поглощения этих веществ извне (см. Нидхэм, 1931, стр. 317).
«И вот, чтобы убедиться в этом, полезно было бы продолжать наши опыты над какими-нибудь существами, на которых мы каждый день и час могли бы наблюдать это воздействие природы. Сэр Джон Xэйдон, лейтенант его величества (этот благородный и знающий джентльмен и отменный воин как в теории, так и на практике), был первым, научившим меня, как это сделать при помощи печи, устроенной так, чтобы можно было воссоздать тепло сидящей на яйцах наседки. В эту печь вы можете поместить несколько яиц и, вскрывая эти яйца в разные сроки, сможете, если пожелаете, отчетливо наблюдать в них малейшие ежечасные изменения».
Затем сэр Кинелм дает точное, хотя и сжатое описание явлений, происходящих в насиженном яйце. Он говорит, что подобные эксперименты были произведены над живородящими и аналогичные выводы были сделаны «доктором Гарвеем, этим просвещенным и точным исследователем природы». Это могло быть известно ему только из устных сообщений, так как книга Гарвея в то время еще не вышла в свет. В вопросе о наследственности Дигби принимает пангенез в чистой форме и может о нем сказать гораздо больше, чем всякий другой современный ему автор. Он уверен, что как у яйцеродящих, так и у живородящих прежде всего образуется сердце, «движение и способ действия которого проявляются в трепетании первого красного пятнышка в яйце (что и является первым изменением в нем)».
Сэр Кинелм Дигби не только предвосхитил выводы физико-химической эмбриологии, но и опередил со значительной степенью точности данное Вильгельмом Ру определение эмбриологических законов. «На основании нашего краткого обзора, — говорит он, — из которого (сообразно малым нашим силам и скудному опыту) я с достаточной очевидностью мог убедиться, что для осуществления зарождения вовсе нет надобности допускать (как это делают те, кто поверхностно судит о вещах и грубо применяет свои выводы) существование особой формирующей силы — Vis Formatrix, могущество и характер действия которой нам не известны. Однако для удобства и сжатости изложения мы не намерены окончательно отказаться в нашем труде от этого термина, с тем, однако, чтобы подразумеваемое под ним правильно было понято: сила эта является сложной совокупностью или цепью всех причин, сочетающихся друг с другом, чтобы произвести нужный результат, который наступает, когда причины эти приводятся в действие великим зодчим и властелином их — всевышним богом, орудием которого природа является; иначе говоря, это та же вещь, вернее — те же вещи, только упорядоченные так, как это нами было указано, но названные другим именем».
Фронтиспис «Corporis humani disquisitio anatomica» Хаймора (1651 г.)
Таким образом, сэр Кинелм Дигби считает допустимым говорить о «сложной совокупности» причин, как если бы была одна формообразовательная сила, и это соответствует «вторичным компонентам» Ру. Но Дигби верит, что такого рода обобщения в конечном итоге могут быть сведены к физико-химическим процессам, и посвящает целых две главы доказательству этого. Дигби был одним из тех двух английских ученых XVII в., которые были недооценены, но которым в истории биологии принадлежит почетное место. Насколько он опередил свое время, можно судить по сочинению его современника Шперлингена, книга которого, вышедшая в 1641 г., была до конца схоластична и ретроградна.
«Трактат о телах» Дигби вызвал некоторые возражения. Несомненно, наиболее интересным оппонентом из прогрессивного лагеря был Натаниель Хаймор, имя которого навсегда останется в истории эмбриологии. Его «История зарождения» вышла в 1651 г., так что Гарвей не мог не знать о ней, и загадкой является, почему последний ничего не говорит о ней в своем сочинении, тем более что Хорст в письме к Гарвею упоминает о Хайморе, как о своем ученике. В 1655 г. Гарвей указывает, что он не видел Хаймора последние семь лет. Титульный лист книги Хаймора свидетельствует о том, что это сочинение представляет ответ сэру Кинелму Дигби. Но прежде чем обсуждать, в чем этот ответ состоял, взглянем на таблицу, которая помещена непосредственно после посвящения Роберту Бойлю. Эта таблица интересна тем, что служит иллюстрацией идеи, впервые выдвинутой Леонардо, а именно, что все растущее — как растения, так и животные — имеет пуповину. Характерной особенностью этой таблицы является то, что изображения зародыша цыпленка и яйца скорее оригинальны, чем точны.
Иллюстрация из «History of Generation» Натаниеля Хаймора (1651 г.)
Хаймор начинает свой трактат с изложения аристотелевского учения о форме и материи и в дальнейшем отвергает как самое ото учение, так и выводы из него — с его «качествами» и т. д., как это делал и Дигби: «Некоторые из наших позднейших философов доказали, что формы, которые раньше считали имеющимися в материи лишь потенциально, присутствуют в ней актуально, хотя и не обнаруживаются до тех пор, пока не приобретут соответственных органов, и что явления, происходящие до видимого оформления их (как, например, образование и формирование частей, в которых им надлежит себя проявлять) могут проистекать только из самой души. Углубляться в это я предоставляю читателям, сам же для объяснения возникновения форм и зарождения существ (как животных, так и растений) пойду иным путем — путем, отводящим первенствующее место в этом деле фортуне и случаю». Далее он излагает взгляды сэра Кинелма, приводя подробные цитаты из его сочинений. Он расходится с Дигби главным образом на той почве, что выводы последнего, по его мнению, мало приложимы к эмбриогении, так сказать, с технической точки зрения. Что выводы эти опрокидывают «древние принципы философии», мало тревожит Хаймора. Гораздо более серьезным недостатком их, с его точки зрения, является то, что их детальные механизмы не объясняют фактов. Хаймор был близок к атомизму, и его заслуга в истории эмбриологии определяется тем, что он первый старался объяснить эмбриологические явления с точки зрения атомизма: «чтобы все части могли быть орошаемы благодетельной влагой крови, последняя направляется по нескольким руслам в целях прохождения ее через все области и все части тела; благодаря этому каждая часть извлекает из этого потока те атомы, которые ей наиболее родственны. При этом семенники извлекают из крови некие нематериальные атомы, берущие начало от каждой части; не будь эти атомы уловлены семенниками, они были бы захвачены теми частями, к которым они собственно принадлежат, т. е. пошли бы на питание… Эти нематериальные частицы, проходя через тело семенников и подвергшись в этой химической печи перегонке и обволакиванию клейкой материей, в дальнейшем проходят через бесчисленные извилины, через определенные ходы, в которых и подвергаются новому перевариванию и новой перегонке».
Следовательно, Хаймор возражает больше против теории пангенезиса Дигби, чем против его описания эмбриогенеза. Он дает подробное описание развития цыпленка в яйце, попутно указывая, что белок соответствует семени и крови живородящих, а желток — их молоку.
«Фабриций, потративший много усилий на вскрытия, предполагает, что цыпленок образуется из халаз, т. е. из той части, которая у наших женщин называется зачатком яйца. Однако и это неверно, ибо если это так, то каждое яйцо должно произвести двух цыплят, поскольку на каждом конце яйца имеется по одному зачатку яйца, назначение которого — служить подвеской, удерживающей желток в равновесии и предохраняющей его от возможности сотрясения, разрыва и смешения с белком при каждом движении яйца». Хаймор первый обратил внимание на возрастание хрупкости скорлупы яйца во время насиживания [Скорлупа теряет около 7% извести в продолжение инкубации.]. Следует отметить, что он еще держался эпикуровского мнения, что самка производит своего рода семя, и верил, что зародыш цыпленка питается на ранних стадиях амниотической жидкостью.
Быть может, наиболее интересное возражение Дигби, с традиционной точки зрения, было дано Александром Россом.
В своем «Philosophicall Touchstone» («Философский пробный камень») Росс поддерживает точку зрения Галена, что печень образуется первой, так как питание дает кровь; кровь же для своего образования предполагает присутствие печени; следовательно, заключает он, печень есть самый ранний орган. Подобные аргументы делают наблюдения излишними. Росс упоминает о гипотезе Дигби, согласно которой формообразовательная сила представляет собой лишь совокупность естественных причин, но утверждает, что это представление есть формула старой школьной философии: causa causae, causa causati (причина причины — причина следствия).
Источник: Джозеф Нидхэм. История эмбриологии. Пер. с англ. А.В. Юдиной. Гос. изд-во иностранной лит-ры. Москва. 1947