Последующие 50 лет приводят нас к Галену из Пергама, второму по значению среди древних биологов. Однако, несмотря на большое число написанных им трудов, заслуги его в истории эмбриологии невелики. Господство учений перипатетиков в науке о развитии зародыша в эту эпоху явствует из замечания современника Галена — Лукиана Самосатского. В сатире «Аукцион философов» аукционист Гермес, указывая на проданного перипатетика, говорит: «Он расскажет вам все о формировании зародыша в матке». Но Гален синтезировал в своих многотомных сочинениях всю биологическую науку древнего мира, оставив это наследие Средним векам.
Большая часть сочинений Галена была написана между 150 и 180 г. н. э. Из двадцати томов издания Кюна (1829) на эмбриологию приходится едва один — соотношение, значительно меньшее, чем у Аристотеля. Эмбриология Галена изложена в его сочинениях «О естественных способностях», заключающем теоретическую часть, и «Об образовании зародыша», содержащем преимущественно анатомические данные. Известен также (вероятно, подложный) трактат «О том, является ли зародыш животным».
Прежде всего следует отметить, что Гален был виталистом и телеологом крайнего толка. Он полагал, что все свойственные живому существу особенности обусловлены присущей ему врожденной «физио» (природой) или природной сущностью, «способности» или силы которой являются сферой действия физиологии. Живой организм обладает, по его мнению, особой творческой созидательной силой, действующей посредством способностей, с помощью которых каждая часть привлекает к себе то, что полезно и хорошо для нее и отталкивает то, что не может ей быть полезно. Эти способности, как, например, «переваривающая» способность желудка и «пульсирующая» способность сердца, рассматриваются Галеном как причины специфических функций или деятельности соответствующих частей. Они являются конечными биологическими категориями, так как, хотя он и допускает, что теоретически их можно разложить на более простые компоненты, но ни разу не пытается сделать это, очевидно считая такую попытку обреченной на неудачу, в отличие от Ру, оперирующего «промежуточными» биологическими концепциями.
«Действия природы, — говорит Гален, — когда зародыш только что начинает формироваться в матке, сводятся к образованию всех частей тела, а после его рождения имеет место действие, общее всем частям: каждая из них стремится достигнуть своего окончательного размера, а затем сохранить его по возможности дольше». Гален разделяет действия способностей на три вида: генезис, рост и питание, подразумевая под первым эмбриогению. «Генезис, — говорит он, — не является простой деятельностью природы, но слагается из изменения и формирования. Это значит: чтобы кости, нервы, вены и прочие ткани могли возникнуть, субстанция, из которой происходит животное, должна быть изменена, а, чтобы измененная субстанция приобрела свойственную ей форму, положение, полости, выросты и соединения, она должна подвергнуться образовательному или формативному процессу. И эту субстанцию, подвергающуюся изменению, можно с тем же правом назвать материалом животного, как дерево — материалом корабля, а воск — материалом отпечатка». В этом замечательном месте Гален выражает современные взгляды на рост и диференцировку.
Затем Гален переходит к более детальному изложению эмбриогении. «После того как семя попадет в матку или в землю (так как здесь нет различия), — говорит он, — через определенный промежуток времени в порожденной субстанции образуется большое число частей. Они отличаются друг от друга в отношении сухости, влажности, тепла, холода и других качеств, которые естественно вытекают из них, как-то: твердости, мягкости, вязкости, хрупкости, цвета, тяжести, плотности, рыхлости, гладкости, шероховатости, толщины и тонкости. Теперь природа образует кость, хрящ, нерв, перепонку, связку, вену и т. д. как первый этап развития животного, употребляя для этой цели способность, которая, вообще говоря, является генеративной (порождающей) и модифицирующей (изменяющей), а при более детальном рассмотрении — нагреванием, охлаждением, высушиванием и увлажнением или тем, что возникает от их смешения, — способностью костеобразующей, нервообразующей и хрящеобразующей (если можно для ясности пользоваться этими терминами)…
К этому же роду принадлежит мясо печени, селезенки, почек, легких, а также субстанция мозга, желудка, пищевода, кишок, матки. Это есть доступный чувствам элемент, составленный целиком из однородных частей, простой и несложный…
Таким образом, число специальных изменяющих способностей в каждом животном равно числу элементарных частей, и далее: отдельные функции должны по необходимости соответствовать каждой специальной части, так же как каждая часть имеет свою специальную функцию… Что касается имеющейся в наличии субстанции слоев желудка, кишечника и матки, то каждый из них сделан тем, что он есть, специальной изменяющей способностью природы, между тем как сведение их друг с другом, соединение их с теми структурами, которые вставляются в них, и т. д. — все это определено способностью, которую мы называем образующей, или формативной. Мы установили, что это способность артистическая; более того: искусство наилучшее и высочайшего рода — делать каждую вещь для определенной цели, так что здесь не бывает ничего бездеятельного или излишнего, или такого, что может быть расположено лучше».
Таким образом, «изменяющая способность», действуя на первичный бесформенный, сырой материал, превращает его в различные формы, представленные различными тканями, между тем как «формообразовательная способность», действуя телеологически изнутри, создает из этого, так сказать, строительного камня отдельные храмы, составляющие в своей совокупности акрополь законченного животного. Далее Гален переходит к рассмотрению способности роста. «Упомянем прежде, — говорит он, — что эта способность так же присуща зародышу in utero, как и питательная способность, но что в этот период обе эти способности являются как бы прислужницами только что упомянутой и не обладают сами по себе верховной властью».
Далее, вплоть до достижения полного развития, преобладает рост, и, наконец, гегемонию получает питание.
Вот все, что может быть сказано о воззрениях Галена в области эмбриологии. Но, прежде чем закончить рассмотрение трактата «О естественных способностях», следует отметить, что Гален приписывает «сдерживающую способность» как матке, так и желудку и объясняет акт рождения приостановкой действия «сдерживающей способности», наступающей, когда назначение матки уже выполнено, а также приведением в действие покоящейся дотоле «изгоняющей способности». Это огульное применение понятия способности позволяет объяснить все, что угодно, и как нельзя лучше соответствует телеологическим построениям Галена. Подобная концепция оказалась вполне приемлемой формой, внутри которой могли выкристаллизоваться все биологические познания древности, но она оказала крайне пагубное влияние на экспериментальную науку. Через полторы тысячи лет она получила удар, который был бы смертельным для всякой другой, менее стойкой теории, от руки Мольера в его бессмертной комедии «Мнимый больной»:
Баккалавр:
Отчего, — вопрос волнующий
Задал доктор испытующий, —
Морфий причиняет сон?..
Оттого, скажу бесспорно я,
Что в нем сила есть снотворная,
И что силе той естественно
Так влиять на дух снодейственно,
Что он сразу усыплен.
Хор:
Верно, верно, удивительно!
Знает он не хуже всех
И вступить достоин в цех.
Верно, верно, удивительно!
Но вернемся к Галену. Книга об образовании зародыша начинается с исторического обзора воззрений гиппократовских авторов, взгляды которых Гален во многом разделял. Он дает довольно точное описание анатомии аллантоиса, амниона, плаценты и оболочек. Эмбриональная жизнь, говорится там, состоит из четырех стадий: 1) бесформенной семенной стадии; 2) стадии, когда возникают «tria principia»: сердце, печень и мозг (концепция, с которой мы встречаемся здесь впервые); 3) стадии, в которой намечаются все прочие части; 4) стадии, когда все эти части можно отчетливо видеть. Параллельно с этим развитием зародыш переходит из стадии растительной жизни к стадии животного, а пупок становится как бы корнем ого, по аналогии с растением. Зародыш образуется, во-первых, из менструальной крови, во-вторых — из крови, принесенной пуповиной. Способ превращения крови в зародыш описывается следующим образом: «Если вы вскроете вену животного и дадите крови вытечь в умеренно теплую воду, образуется сгусток, весьма напоминающий вещество печени». По мнению Галена, печень образуется прежде, чем сердце.
Гален также думал, что зародыш выделяет мочу в аллантоис, и знал о случаях атрофии зародыша. Он дал очень точное описание слияния пупочных вен с ветвями воротной вены и пупочных артерий с подвздошными артериями, а также описание foramen ovale, Аранциева и Боталлова протоков. Он утверждал, что зародыш дышит через пуповину, и знал, что кровь поступает из сердца в легкие, а не наоборот. Он считал, что зародыш мужского пола формируется быстрее, чем зародыш женского пола, и объяснял это тем, что мужскому зародышу присущи большие теплота и сухость. Зачатие мужского пола Гален связывал с правой, женского — с левой стороной тела и утверждал, что движения плода мужского пола становятся ощутимыми раньше, чем движения женского. Сухая пища, употребляемая матерью, ускоряет, по его мнению, развитие зародыша больше, чем другие виды пищи.
В этом обзоре эмбриологии Галена я руководствовался не только книгой об образовании зародыша, но также и его «Комментариями к Гиппократу», его «О причинах симптомов» и книгой «Об употреблении частей». Именно последнее сочинение оказало сильнейшее влияние на последующие века. На протяжении 17 книг Гален пытается выяснить роль и телеологическую значимость каждого органа и каждого отправления человеческого и животного организма и доказать, что каждый орган, будучи в совершенстве приспособлен для своего назначения, не мог быть по форме и природе иным, чем он есть. В заключение своего объемистого произведения, свидетельствующего об исключительной талантливости и трудолюбии автора, Гален говорит: «Сколь велико значение доказательств, изложение коих ныне закончено, глава эта, подобно хорошему эподу, делает очевидным и ясным. Я говорю — эподу, но не в понимании тех, кто пользуется заклинаниями, а как у мелических поэтов, иногда называемых лириками, у которых наряду со строфой и антистрофой имеется эпод, который поют, стоя перед алтарем, как гимн божеству. С ним я сравниваю этот заключительный отдел и потому назвал его этим именем».
Это одно из самых поразительных мест в истории биологии, заслуживающее быть поставленным наряду с замечаниями Гиппократа в книге «О священной болезни».
«Что касается болезни, называемой священной» (эпилепсия), «она кажется мне не более божественной, чем всякая другая болезнь, и как всякая другая болезнь представляется мне происходящей от естественных причин. Люди считают природу этой болезни божественной в силу невежества и удивления, ибо болезнь эта является особенной и нелегко доступной пониманию. Если признать ее божественной только потому, что она необыкновенна, тогда вместо одной надо было бы признать много священных болезней… Священная болезнь происходит, как и все прочие болезни, от вещей, которые входят в тело и покидают его, как-то: холод, солнце и ветры, которые никогда не бывают в покое и всегда меняются. Божественны эти вещи или нет, это безразлично, и нет надобности создавать различия в природе, ибо все вещи одинаково подобны и божеству и человеку».
Когда Гален писал эти слова, в его представлении рисовался, вероятно, мраморный и увенчанный гирляндами алтарь Диониса в афинском или пергамском театре, но эти слова в такой же мере приложимы и к алтарю христианской базилики с епископом и его священниками, отправляющими богослужение. Что может быть многозначительнее этого? К концу античной эры все биологические школы — кротонская, акрагантская, косская, книдская, афинская, александрийская, римская — слились воедино и расположились у входа в святилище христианства. Это был поворотный момент, по терминологии Шпенглера: от аполлоновской цивилизации — к фаустовской культуре. Слова Галена тем более знаменательны, что с ним кончается, — сам он вряд ли мог предвидеть это, — длинный ряд экспериментаторов, начало которого относится к VI в. до н. э. Но это было именно так, потому что, начиная с этого времени, и экспериментальные исследования и теоретические обобщения в области биологии заглохли, если не считать случайных проявлений. Этот застой продолжался до 1453 г., когда город Византия, подобно созревшему плоду, разбрасывающему свои семена, рассеял своих ученых по всему Западу и, оплодотворив науку того времени, создал почву для расцвета Ренессанса.
Источник: Джозеф Нидхэм. История эмбриологии. Пер. с англ. А.В. Юдиной. Гос. изд-во иностранной лит-ры. Москва. 1947