Среди художников эпохи Возрождения Леонардо был не единственным, кто интересовался анатомией: Микель Анджело, Рафаэль, Дюрер, Мантенья и Вероккио — все они производили вскрытия, чтобы обогатить свои познания о человеческом теле. Но Леонардо с большей любознательностью, нежели они, вникал в биологию и навсегда останется одним из величайших биологов, так как он первый ввел в биологию количественный метод исследования. В этом он почти на четыреста лет опередил свою эпоху.
Эмбриология Леонардо содержится в III томе его дневников «Quaderni d’Anatomia», изданных в 1911 г. в виде факсимиле благодаря исключительному труду трех норвежских ученых: Вангенстена, Фонана и Хопстока. Эти дневники представляют собой удивительное и поистине обаятельное сочетание анатомических рисунков, физиологических диаграмм, архитектурных эскизов, чертежей по механике и записей, вроде следующих: «рубашки, штаны и сапоги…», «пойти проведать мессера Андреа…» «простудился…», «величайшие безумцы — это некроманты и заклинатели…».
Страница из анатомических дневников («Quaderni d’Anatomia») Леонардо да-Винчи (около 1490 г.)
Результаты произведенных им вскрытий беременной матки и ее оболочек прекрасно зарисованы, как показывают приведенные здесь рисунки. Ему было известно о существовании амниона и хориона; он знал, что пуповина содержит только сосуды, хотя он, по-видимому, считал, что человеческая плацента состоит из ворсинок. Один из его рисунков, по мнению издателей, изображает развитие куриного яйца. Однако мне кажется, что последнее предположение неправдоподобно. Действительно, Леонардо больше занимался наблюдениями над зародышами млекопитающих, чем над развитием цыпленка, хотя есть указания и на последние наблюдения. «Смотри, как птица питается внутри яйца», говорит он в одном месте, быть может для того, чтобы напомнить самому себе о возможности экспериментов, и в другом: «Цыплята выводятся при помощи огненных печей». И дальше: «Спроси жену Бьяджино Кривелли (была ли это Лукреция Кривелли, портрет которой Леонардо писал?), как петух высиживает яйца курицы, когда он сильно возбужден», — факт, недавно вновь открытый Лиенхартом. «Прежде чем показать разницу между печенью взрослого человека и печенью зародыша, вскройте насиженное яйцо». Леонардо разделяет вековечный предрассудок, утверждая: «Яйца округленные производят самцов, а длинные — самок».
О зародыше млекопитающих он говорит: «Вены ребенка разветвляются не в веществе матки его матери, но в плаценте, которая служит как бы сорочкой, одевающей матку изнутри, с которой последняя связана, но не соединена непосредственно при помощи ворсинок». Таким образом, в одном и том же замечании Леонардо допускает ошибку, утверждая, что плацента человека состоит из ворсинок, но в то же время констатирует факт, доказательство справедливости которого потребовало всей изобретательности XVII в., а именно, что кровяное русло плода нигде не сообщается с кровяным руслом матери, так как плацента только связана со стенкой матки, но не соединена с ней непосредственно.
«Ребенок, — продолжает Леонардо, — покоится в матке, будучи окружен водой, ибо тяжелые предметы весят меньше в воде, чем в воздухе, и тем меньше, чем более вязка и мутна вода. И эта вода распределяет свой собственный вес и вес плода по всему телу матки и по всем ее сторонам». Склонность Леонардо к количественным и математическим объяснениям выступает здесь со всей очевидностью.
А вот следующие записи: «Заметь, как зародыш дышит и как он питается пуповиной, и вникни в то, почему одна душа управляет двумя телами, ибо вы видите, что мать требует пищи, а ребенок вследствие этого оказывается отмеченным определенным приростом. Авиценна утверждает, что душа производится душой, а тело телом. Per errata!» («Что за ошибки!»).
«Дитя, — говорит далее Леонардо, — выделяет мочу, еще будучи in utero, и содержит в своем кишечнике экскременты: на четвертом месяце утробной жизни в его желудке содержится хилус, образовавшийся, может быть, из менструальной крови. Но он не имеет голоса in utero».
«Если женщина говорит, что иногда она слышит, как ребенок в матке плачет, то это скорее звуки известных ветров».
«Он также не дышит в матке». Утверждая это, Леонардо противоречит самому себе: «Ребенок не дышит, пока он находится в теле матери, ибо он покоится в воде, а тот, кто дышит в воде, немедленно тонет». «Дыхание не необходимо для зародыша, ибо он почерпает жизнь и пищу от жизни и пищи матери». И сердце зародыша не бьется. Для нас утверждение, что в матке не происходит дыхание, — явно ошибочно, но мы подразумеваем в данном случае тканевое дыхание, между тем как во времена Леонардо, говоря о дыхании, имели в виду исключительно легочное дыхание. Следовательно, Леонардо был совершенно прав, отрицая, что плод дышит, как это утверждали некоторые анатомы до него.
Его единственное замечание о душе гласит: «Природа помещает в тела животных душу, образующую тело, т. е. душу матери, которая еще во чреве образует очертания тела человека и в должное время пробуждает Душу, долженствующую стать его обитательницей. Эта душа вначале спит, опекаемая душой матери, питающей и животворящей через пуповину». Это звучит не очень революционно. Но Леонардо был первым эмбриологом, производившим количественные наблюдения над эмбриональным ростом. Так, например, он определяет длину совершенно сформировавшегося зародыша в один локоть (braccio), а взрослого — цифрой втрое большей. «Дитя, — говорит он, — увеличивается за день гораздо быстрее, пока оно находится в утробе матери, чем когда оно находится вне ее тела, и это учит нас, почему в продолжение первого года своего существования вне тела матери, или, вернее, в продолжение первых 9 месяцев, оно не удваивает размера, приобретенного им за те 9 месяцев, пока оно находится внутри ее тела, и даже через 18 месяцев оно не удваивает размера, который оно имело спустя 9 месяцев после рождения. Следовательно, за каждые 9 месяцев оно уменьшает величину прироста до тех пор, пока не достигнет своего окончательного размера». Здесь Леонардо затрагивает одну из наиболее современных количественных проблем эмбриологии, и мы вправе были бы ожидать, что он даст графические иллюстрации этих положений, если бы не вспомнили, что он жил за 200 лет до Декарта и за 500 лет до Майнота.
Уменьшение скорости роста (в проц.) с увеличением возраста у мужских человеческих зародышей (из Майнота)
Его цифровые данные, по-видимому, касались и относительных размеров частей, а в замечании: «печень у зародыша относительно гораздо крупнее, чем у взрослого» можно усмотреть зачатки направления, которое успешно развивают в наше время Скэмон и Калкинс. Другие цифровые данные касаются длины кишечника у зародыша, например лаконическое: «20 локтей», или утверждение: «длина пуповины у человека, но не у животных, всегда равняется длине тела зародыша».
Леонардо получил бы большое удовлетворение от статистических исследований Фога, изучившего 8000 пупочных канатиков.
Леонардо мало сказал о наследственности: в одном месте он упоминает о связи итальянки с эфиопом и говорит, что родившийся от этой связи ребенок был для него доказательством того, что черный цвет вызывается не непосредственным действием солнца и что «при зарождении семя самки столь же действенно, как и семя самца». Наконец, лучшим примером широты его кругозора является замечание: «Во всех семенах есть пуповина, которая разрывается, когда семя созреет. И подобно этому в них есть матка и оболочки, как показывают травы и все семена, произрастающие в кожуре». Мы уже встретились с этой идеей у. Гиппократа и снова найдем ее у Натаниела Хаймора.
Не случайно, что рисунки зубцов, грузов и блоков встречаются в записях Леонардо рядом с рисунками зародыша. Как говорит Хопсток, «Леонардо приходит к выводу, что существует только один естественный закон, управляющий миром. Этот закон — необходимость. Необходимость — это властелин и страж природы, необходимость создает вечные законы». Если Аристотель является отцом эмбриологии как отрасли естествознания, то Леонардо — отец эмбриологии как точной науки. Он умер в 1519 г.
Источник: Джозеф Нидхэм. История эмбриологии. Пер. с англ. А.В. Юдиной. Гос. изд-во иностранной лит-ры. Москва. 1947