История морфологии, равным образом история биологии в целом, включает как периоды засилия метафизики так и периоды торжества диалектики.
И в прошлом, и в настоящем времени борьба мнений, столкновение различных мнении и научных течений в морфологии составляли и составляют непременное условие развития науки. В одних случаях эта борьба выражала антагонистические противоречия в научной идеологии, в других — содержанием дискуссии был поиск истины, поиск новых путей, более совершенных, более прогрессивных теорий, способных повести вперед мысль исследователя, помочь овладению законами строения, развития, движения и бытия материи во всех ее видах.
Вся история морфологии в нашей стране проникнута духом борьбы за внедрение в нее философии диалектического материализма, за ленинские принципы партийности в науке, направляющие идеологическую борьбу на осуществление программы коммунистического преобразования общества. В ходе истории предлагались различные теории, рождались оригинальные идеи. Одни из них, являвшиеся результатом глубокого проникновения в сущность жизни, овладевали массами исследователей, продвигали вперед науку, другие уводили ее в сторону. Поколения советских морфологов отвергали чуждые духу истинного ученого ложные концепции, демагогические декларации. Как сознательные сторонники учения Дарвина, как последовательные материалисты-диалектики они активно развивали идеи эволюционной морфологии. Все попытки антиисторического, метафизического, автогенетического понимания проблем морфологии, истолкования новых, ранее неизвестных фактов встречали в трудах советских естествоиспытателей решительный отпор. Конечно, развитие морфологии сопровождалось внутренними коллизиями, временными отклонениями от генеральной липни развития, острыми дискуссиями. Догматизация некоторых субъективных теорий тормозила движение морфологии в направлении новых открытий. По нежизнеспособные теории неотвратимо отмирали, а научно обоснованные теории продолжают свое шествие, ведя за собой практику. Так, занимает почетное место теория филэмбриогенезов А. Н. Северцова, популяционная генетика С. С. Четверикова, теория биологической организации генов Н. К. Кольцова, теория онтогенетической дифференциации И. И. Шмальгаузена, теория устойчивого неравновесия Бауэра и т. д. Эволюционное учение представляет, как и в недалеком прошлом, арену идеологической борьбы. Поиск новых теорий в биологии приводил и приводит к идеалистическим антидарвинистским направлениям, к механистическим извращениям дарвинизма. Отрицательную роль сыграла в нашей стране, в частности, школа Т. Д. Лысенко, противопоставившая классическим положениям Дарвина эклектическую антиэволюционную методологию.
Эволюционная морфология, общая биология, экология, генетика — фундаментальные науки, но им по необходимости приходится становиться на рельсы прикладных наук, решать многие практические задачи. Особенно важно участие этих наук в изыскании путей овладения законами взаимодействия человека и природы. Именно в планировании такой целевой задачи становится очевидной необходимость комплексирования исследований, объединения усилий специалистов разных профилей. Здесь биологам и медикам предстоит взять на себя бремя ответственности за разработку прогнозов и перечня мер по обеспечению сохранения природных богатств, по устранению угроз. Своевременные научные рекомендации нужны для того, чтобы предотвратить антропогенный экологический кризис, с одной стороны, и опасные последствия безудержного вторжения в природу для человечества, — с другой.
Интеграционные процессы в науке в настоящее время отчетливо обозначились и имеют тенденцию к усилению. Они направлены против созерцательности теоретических знаний и против кабинетного экспериментаторства. Непременное условие интегратизма — познание сложных явлений, целостных конструкций, многоплановых проблем. Путь к этому лежит через внедрение в науку системного подхода, гарантирующего теоретическое воет произведение существа и масштабов исследования с использованием унифицированных определений и упорядоченных понятий.
Представляется абсолютно назревшей задача объединения ряда исследований, проводимых морфологами в области медицины, и исследований, выполняемых в русле эволюционной морфологии. Это было бы конкретным выражением интеграции смежных наук. Сравнительная анатомия и анатомия человека связаны генетически, они всегда сотрудничали и обогащали друг друга. В Советском Союзе до 30-х годов всероссийские и всесоюзные съезды морфологов собирали представителей биологии, медицины, животноводства. Затем произошло размежевание, в чем нельзя не видеть уход одних специалистов в сферу теории, других на службу прикладным направлениям.
Возвращение к более тесному сотрудничеству научных обществ, несомненно, приведет к расширению панорамы науки, к возрастанию ее теоретического потенциала. Но общественный; сектор науки — это еще не все. Необходима координация научных сил и по линии государственного или, по крайней мере, межведомственного планирования. Приведем один пример. Два научно-исследовательских института, расположенные в Москве: Институт морфологии человека АМН СССР и Институт эволюционной морфологии и экологии животных АН СССР, — ведут поиск творческих контактов и намечают области сотрудничества.
Иначе и не может быть. Экология животных все в большей степени становится в зависимость от деятельности человека. В свою очередь, и медицина, объектом которой является человек, неотделима от естествознания. Биологическая природа человека познается на основе эволюционной теории. Таким образом, почва для интеграции анатомии и гистологии человека, как медикобиологических наук, с эволюционной морфологией существует. На этой почве должны развиваться и новые синтетические теории.
Социальная экспансия по отношению к природе приобрела глобальный характер. Равновесие в природе нарушено. Сужение ареалов обитания многих животных приводит к элиминации ряда видов животных. Становится под угрозу явление полиморфизма живых существ, обязательное и универсальное условие жизнеспособности фауны. Полиморфизм, как и мультиполярность, характеризует единство и целостность сообществ. Полиморфизм необходим для отбора, для приспособления. Не будь его, природе не было бы из чего выбирать не только для будущего, но и для настоящего, т. е. для нормального функционирования биоценозов. Неповторимость форм свидетельствует о многоканальности филогении. Из небольшого числа элементов природа создавала множество комбинаций. Из них отбирались лучшие образцы, наиболее приспособленные к жизни. Именно в этом заключалась направленность эволюции.
Применительно к человеку критерий полиморфизма остается важнейшим в антропологии. Его происхождение в прошлом легко отнести за счет географической обособленности, связать с климатическими условиями. На современном этапе антропогенное влияние среды, социальных факторов, например урбанизации, профессиональных вредностей, трапспланетарных миграций требует новых подходов к оценке полиморфизма. Нет причин и оснований считать, что эта тема утратила свое значение.
Общность интересов естествоиспытателей и медиков заставляет еще и еще раз подчеркнуть необходимость комплексирования исследований, обращенных к процессам, происходящим в природе. Уместно иллюстрировать высказанное соображение одним свежим примером. Известный патоморфолог А. П. Авцын в 1972 г. опубликовал оригинальный труд «Введение в географическую патологию». Без преувеличения можно утверждать, что автор открыл новую страницу в систематике факторов эволюции. Он обосновал значение патологии в эволюционном процессе и, таким образом, с помощью новых аргументов подтвердил место патологии в системе биологических наук.
Рассмотрим внимательно сложившееся положение. Поклонение готовым истинам, догматизированное разграничение сфер влияния не может удовлетворить живую науку. Рубежи традиционной биологии перешли такие науки, как физика, химия, генетика, кибернетика. В связи с этим существенно изменилась информация о пространственной определенности живых объектов, об их вещности. В новом свете предстали такие истины, как способ организации объектов (структура), соподчиненность организации временным факторам (возраст, биоритмы), субстратное выражение движения, в котором сталкиваются изменчивость и устойчивость.
Взаимное сотрудничество морфологов разных школ, переплетение интересов анатомов, гистологов, цитологов, зоологов — свидетельство вторжения системного подхода в практику научных исследований. Эта теория предполагает не только взаимопроникновение конкретных научных исследований, но и их теоретическое совершенствование. Рожденный как неизбежное следствие сложности и комплексности научных исследований, поставляющих необозримый конвейер фактов, системный метод становится универсальным инструментом глубокого освоения науки.
С применением системно-структурного подхода значение морфологии, изучающей законы организации, неизмеримо возросло. Потребовались новые усилия в расшифровке исторического становления живых систем. Сам процесс развития живой природы в силу внутренней необходимости стал темой специального рассмотрения с позиций способов его организации.
Имеются многочисленные доказательства преодоления кризиса в морфологии, о котором говорили некоторые недальновидные теоретики. Обратимся к идее соответствия организации живого объекта и его оптимального функционирования. Эта идея неоднократно обсуждалась в литературе, поскольку с нее начинается анализ функционального аспекта эволюции. Непременный атрибут материи — ее организация, означающая отбор модели из бесконечного числа вариантов. Закрепление организации происходит в порядке непрерывного приспособления структуры к требованиям системы. Соподчиненность функционирования организации синхронна с соподчиненностью организации требованиям функционирования. Это и есть единство формы и функции, о котором писал Ф. Энгельс.
Степень совершенства организации не имеет нулевой точки. Все совершенно в организме индивида, если он приспосабливается и выживает. Все совершенно в популяции, если она развивается. С другой стороны, закрепление организации не исключает полиморфизма — этой универсальной характеристики живой природы, поскольку единство многообразия предопределяет и многообразие единого.
Соотношение структуры и функций рассматривается сейчас в строгом соответствии с уровнем организации материи и с временем. Изменение функций на уровне клетки сопряжено с цитоморфологическими изменениями. Накопление клеточных преобразований в органе приведет к параллельным изменениям структуры и функций органа. С другой стороны, твердо установленные феномены гетерохронии в развитии не означают опережающего изменения (созревания) функций и отставания (ретардации) структуры. Примеров диалектического разрешения спорных вопросов морфологии достаточно. Однако нерешенных проблем еще больше. Отсюда и вытекает срочность конструктивных мер по интенсификации и оптимизации исследований.
Отставание в выдвижении новых теорий, равно как и разобщенность научных направлений и школ в морфологии, порождали неоправданно острую полемику, в курсе которой трибуну занимали и апологеты фразы. До настоящего времени одной из платформ для дискуссии является прогнозирование отмирания некоторых морфологических наук. В частности, перемещение центра тяжести с макроуровня на субклеточный уровень вызвало у некоторых медико-биологов нигилизм по отношению к макроанатомии. Было высказано мнение о вырождении анатомии.
Когда говорят и пишут, что анатомия как наука исчезает, на ум приходят высказывания В. И. Ленина по поводу концепции об исчезновении материн. Не наука исчезает, а исследователи теряют перспективу, не поднимаясь на новую ступень в своем росте, не выдвигая новых методов и идей. Истинных же ученых вдохновляют ленинские слова о всесилии человеческого ума, который открыл и откроет еще немало нового в природе и увеличит власть человека над ней.
Истинное научное познание человека возможно только на основе исторического подхода. Поэтому эволюционный принцип в изучении анатомии и физиологии организма человека, его клеток и тканей является обязательным. Лишь при этом условии возможен уход от каталогизирования фактов. Историческое рассмотрение человека как живой системы высшего порядка служит и всегда будет служить эффективной и плодотворной разработке биолого-теоретических основ медицины.
Перед анатомами стоит задача выяснить конкретно-историческое место изучаемой формы через раскрытие условий, опосредований, причинности морфологических процессов. Для решения этой задачи привлекается диалектический анализ, который отличается от структурного тем, что он является синтетическим анализом. Он помогает понять не только каждую деталь конструкции, но и то, что не может быть увидено или измерено обычными приемами. Как правило, таким путем складывается теория, определяющая место каждого факта, установленного при проведении структурного анализа.
Ожидание новых теорий в морфологии может затянуться надолго, если не будет конкретизирована программа творческого поиска. Необходимо преодолеть затруднения, которые стоят на пути систематики явлений, на пути классификации структур в зависимости от уровней организации. Каузальные связи и субординации органных, тканевых и клеточных форм нуждаются в новом теоретическом освещении. Теория функциональной обусловленности эволюции открывает дорогу плодотворным исканиям. Перспективы оригинальных экстраполяций открывают расширение фонда фактологических находок в области палеофауны.
Приходится сожалеть о том, что обилие фактологической информации не всегда приводит к крупным теоретическим обобщениям в морфологии. Фундаментальные теоретические исследования в этой области знаний составляют гордость отечественной и советской биологии. Сегодня же не так легко увидеть ясную нацеленность морфологических исследований на решение глобальных задач, способных увлечь поколение молодых энтузиастов. Вероятно, одна из причин такого положения — снижение уровня общебиологической подготовки руководителей выполняемых работ. Следует обратить внимание на недооценку эпциклопедичности и биологического образования современных специалистов-морфологов. Заражающее молодежь стремление к техническим новинкам, несомненно, должно поощряться. Без исследовательской аппаратуры нет новых фактов. Но без эрудиции нет теории. Таким образом, подготовка кадров является непременным условием открытия новых теорий.
На самом деле. Наука стоит перед созданием общей теории индивидуального развития. В повестку дня вписывается теория соотношения микро — и макрофилогенетнческого развития. Вынашивается теория фенотопологии с феногеографией, для нее должны быть подготовлены количественные характеристики популяций и биоценозов. Реализация столь огромной программы исследований требует широко образованных исполнителей и их руководителей. А так ли, как надо, ведется рекрутирование свежих сил на главные участки работы?
Ломка традиционных устоев науки закономерна и неизбежна. Понимая это, ученые, как правило, не теряют оптимизма. Хуже выглядит ситуация, когда научные работники не замечают или не хотят замечать трудностей роста, чураются методологии науки. В таких условиях за рубежом пышно расцветают реакционные теории, псевдонаучные спекуляции. Современные неопозитивисты уже не так откровенно отбрасывают методологические подходы к оценке научных фактов, тем не менее доминирует прагматическая направленность научных исследований, противопоставление эмпиризма теоретическим знаниям. Механистический детерминизм, вооруженный новой фразеологией, выступает в одеждах инструментализма, структурализма, оптимизма. Исследователи становятся рабами мифа всемогущества техники в моделировании биологических процессов, игнорируя историческую детерминацию и специфику живого.
Каждое новое открытие в биологии, снабженное общетеоретическими научными абстракциями, приводит к постановке философских проблем в естествознании. Самый простой и яркий тому пример — дарвинизм. Абстракция, конечно, может увести в сторону от истинного характера отношений и взаимодействий, уместно при этом сослаться на телеологию. Повышенное внимание к ней или к ее дочерней концепции — телеономии есть следствие внедрения в науку системного подхода. Естественно, что вина здесь не самого подхода, который является полностью прогрессивным в принципе, а заблуждения его апологетов.
Вряд ли сегодня найдется убеждённый защитник ламаркистского толкования телеологии, так сказать, в чистом виде. Но попыток приспособить так или иначе идею целеустремленности жизненных процессов к объяснению неясных вопросов нет числа. Если Эймер в теории ортогенеза объяснял изменчивость как внутреннее предрасположение, то сегодня ортодоксальные телеологи Zielstreibigkeit находят в запрограммированности геномных потенций реально очерченную цель. Само собой разумеется, что современные телеологи отвергают на словах антропоморфизацию природных процессов, хотя переносят кибернетическое понимание цели в биологию. По Винеру и Розенблюту, «объект должен направляться целью». Астафьев (1973 г.) относит целесообразные реакции организма на воздействие внешней среды к «телеологическим факторам». Рууз называет анахронизмом функциональные, а не телеологические объяснения биологических феноменов. Крайнее выражение телеологии — финализм, согласно которому эволюция есть стремление к конечной цели, ориентация на нее.
Давно известно, что в процессе приспособления организация живой системы становится более сложной, уровень дифференциации и интеграции повышается. Эволюционные преобразования живых существ не направлены к какой-то цели, они складываются в силу законов адаптации. И целесообразны они не сами по себе, а потому, что обеспечивают выживание вида в условиях борьбы за существование.
Любой уровень гомеоморфоза (постоянства материальной организации системы), как и гомеостаза, несет в себе историю своего складывания, включающуюся в информацию о самом себе. Эта информация как бы предрешает путь, по которому надлежит следовать для того, чтобы добиться адекватного результата. Таким образом, в информации содержится «цель», предопределяющая развитие и функционирование. Вовсе не требуется понимать ее как предписанную или возникающую из внутреннего стремления. Она закодирована в наследственной информации как отражение объективного опыта живой системы за все время ее существования с момента возникновения. Целеосуществление в живой природе никак не идентично телеологическим предначертаниям.
Далеко не все антидиалектические концепции зарубежных ученых получают должный отпор со стороны специалистов-биологов, в том числе и морфологов. Весьма характерно в этом плане указать на отсутствие выступлений в советской морфологической литературе по поводу реакционных философских выступлений Жака Моно. Этот крупный французский генетик объявил диалектику природы не более чем «анимистским проецированием», несовместимым с наукой. Он провозгласил независимость морфогенеза и господство телеономии. Принципиальную критику теории Моно дала советская философская пресса, с обстоятельными разоблачениями его взглядов выступил в ГДР Германн Лей. Молчание советских биологических журналов определенно обескураживает.
Не составляет труда убедиться в том, что еще жив социалдарвинизм, перекрашивающийся в маскирующие одежды. Напомним о высказываниях Петера Корнинга относительно роли политики в мире животных. Групповую инстинктивную деятельность животных автор обозначил термином «политика». Например, защита пингвинов против холода в Антарктике, по его мнению, есть политика. Отличие животных от человека автор видит в том, что у первых репертуар политического поведения лимитирован и стереотипен.
Подведем некоторые итоги. Раскрытие законов организации живого материального субстрата в статике и динамике должно представлять главную задачу морфологических исследований. Таково русло мультипотенциальной теории строения. Рядом с ней сосуществует неразделимо теория развития, начавшая свой путь от идеи развития органического мира и возвысившаяся до уровня материалистической диалектики как науки о развитии со своими общезначимыми законами. Далее на передовые позиции выдвигается теория управления. Изыскание путей управления морфогенезом как конечная цель морфологии является движущим и вдохновляющим стимулом уже на данном этапе истории естествознания. Теорию управления морфогенезом следует рассматривать как соподчиненную теории управляемой эволюции, о чем пишут современные эволюционисты, заключая такое определение пока еще в кавычки. Но так или иначе необходимость прогнозирования судеб биоценозов и биосферы в целом становится очевидной. Вполне своевременной кажется и актуальность антропофутурологии.
Сегодня жизнь требует не просто накопления новых знаний. Такую задачу решала наука прошлого. В век научно-технического прогресса, когда наука стала производительной силой общества, получение новой информации требует скорейшего приведения ее в действие. Добываемые знания должны оказывать влияние на ход событий в сфере практической деятельности, послужить удовлетворению запросов жизни.
С неотвратимой неизбежностью рождается потребность в интеграции знаний в расшифровке законов жизнедеятельности целостных систем, в приближении исследований к биосоциальной обусловленности строения организма человека. Как бы ни были велики успехи в биологии, обращенной к формам организации живой материи на низших уровнях, они никогда не компенсируют отставания в познании биологии человека. Пределом мечтаний передовых морфологов сегодня является создание института прогнозирования физического развития человека.
Ратуя за поиск новых теорий в морфологии, я, разумеется, ничуть не оспариваю заслуг рядовых ученых, занятых поиском новых фактов, установлением новых связей. Известно, что корифеи естествознания — великие основоположники новых теорий, рождались на той же почве, на которой произрастали, появлялись и исчезали тысячи безвестных тружеников науки. Они не сделали эпохальных открытий, но их труд сопровождался переплавкой многих тонн исследовательской руды. Их доля участия в создании науки бесспорна, «…новейший диалектический материализм,— писал В. И. Ленин,— стоит на той точке зрения, что Дарвин и Геккель, как бы ни была высока их заслуга, не были первыми и единственными, сумевшими создать такие кристаллы. «Жалкие» музейные зоологи и гербарные ботаники также оставили нам частицу настоящей науки…».
Совершенно очевидно, что собирая крупицы науки, исследователи должны были приобщаться к теории, ибо как только мы переходим от феноменалистической функции науки к объяснительной, мы тотчас же погружаемся в мир мысли, в мир абстракций, в святое святых теории. Без нее не может быть ни объяснения, пи тем более эвристических и прогностических функций науки. Прогресс ее требует непрерывного накопления фактов, но вместе с ними должны следовать обобщения. Только так может происходить бесконечное углубление понимания процессов.
Если накопление фактов в науке происходит перманентно по горизонтали и вертикали, то значит теоретическое мышление также не может стоять на месте. Иначе говоря, с переходом от одной сущности к другой теория неминуемо изменяется. Отсюда ее зависимость от уровня организации изучаемого объекта и от степени овладения законами его бытия. Сказанное имеет и обратную зависимость: если теория не изменяется, значит не происходит движения от менее глубокой сущности к более глубокой, значит не достигается более верного и более полного отражения природы в сознании исследователей.
Когда звучит призыв к интеграции двух наук — морфологии человека и морфологии животных, вспоминается гениальный прогноз Карла Маркса и Фридриха Энгельса. В ранних своих произведениях они писали: «…впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука».
Абсолютной силой и заслугой науки является ее способность сообщать накопленным знаниям материальную действенность, демонстрировать воочию соединение идеального с материальным. Одновременно наука обретает могущество превращать эмпирические данные и практические наблюдения в теоретические проблемы.
Теоретическое мышление каждой эпохи есть исторический продукт. Это значит, что смена общественно-экономической формации должна сопровождаться преобразованием теоретического мышления. Дислокация научных направлений и их структура зависят не столько от новых методов, сколько от господствующих идейных течений. Наука развивается не по прихоти личностей, существует социально-историческая обусловленность родословной науки. Передовые теории — закономерный результат передовой эпохи. Это ярко демонстрируют, например, общественные науки социалистических государств. Очередь за современной биологией.