Мы видим, что действительно научный подход к изучению, пониманию и объяснению поведения диких животных мог возникнуть лишь после того, как биология пережила два важнейших революционных переворота.
Первый — появление и внедрение в умы теории видообразования. Второй — распространение статистического и популяционного стиля мышления. Инстинктивное поведение будет для исследователя набором непонятных иероглифов до тех пор, пока он будет изучать поступки одной особи, в отрыве от жизни популяции и вида, и пока он не попытается распутать нить возникновения и развития инстинкта в ходе эволюции. А сделать это можно лишь на основе дарвиновской идеи о родстве ныне живущих видов между собой. И первым, кто заявил об этом во всеуслышание и подтвердил собственными блестящими исследованиями по поведению уток, был Конрад Лоренц. Его по праву можно считать основателем эволюционной, или сравнительной этологии — науки, которая ответвилась от молодого ствола эволюционной теории и не замедлила щедро отблагодарить свою alma mater. Сейчас сравнительная этология является одним из столпов современной синтетической эволюционной теории.
Немало воды утекло, прежде чем биологи свыклись с мыслью, что особь есть не более как отдельный член единого сообщества — популяции. Не сумев встать на эту точку зрения, мы никогда не поймем принципов действия естественного отбора. Но, кроме того, популяционный подход открывает целый ряд новых, увлекательнейших проблем в изучении поведения.
Еще в 20-х годах внимание Лоренца привлекли некоторые виды птиц, ведущих сугубо групповой образ жизни. В своем саду, в Альгенберге, близ Вены, молодой ученый создал нечто вроде зоопарка, но зоопарка необычного, всем обитателям которого была предоставлена полная свобода. Жемчужиной этого райского сада была большая стая диких гусей — диких по происхождению, а отнюдь не по поведению. Птицы были абсолютно ручными — они настолько свыклись с новой обстановкой, что ежегодно гнездились в саду, пополняя стаю новыми юными членами. Если серые гуси господствовали на земле, то крыши и чердаки принадлежали другим любимцам хозяина — орде крикливых галок.
Каждая птица носила на ноге цветное кольцо, имела родословную и собственное имя. Нетрудно представить себе, сколько неожиданных и удивительных фактов могли дать ежедневные многолетние наблюдения за их жизнью. Лоренц приходит к выводу, что и стая гусей, и колония галок — это не случайные группировки отдельных индивидуумов, а организованные сообщества с четкой внутренней структурой. Взаимоотношения между членами такого сообщества регулируются на основе неписаной субординации. Эта «Табель о рангах» действенна не только при разрешении всевозможных конфликтов, но даже — как это ни кажется невероятным, при заключении брачных союзов.
Эти работы, результаты которых были подытожены в двух больших статьях, опубликованных в немецком «Орнитологическом журнале»: «Об этологии общественных видов врановых птиц» (1928 г.) и «Компаньон в птичьем мире» (1935 г.) — положили начало еще одной ветви современной этологии — зоосоциологии.
Зоосоциология тоже имеет дело с инстинктом, ибо все способы действий, к которым прибегает животное при выяснении отношений с себе подобными, базируются на врожденной основе. Это утверждение содержит в себе гораздо больше удивительного, чем может показаться на первый взгляд. Дело в том, что взаимоотношения между особями в популяции регулируются подчас при помощи сложной и разнообразной системы сигнализации. На каждый случай жизни в наследственном фонде «припасены» те или иные звуки, те или иные ритуальные позы.
Когда с наступлением первых холодов молодые овсянки, сбившиеся в стаи, впервые начинают испытывать нехватку корма, каждая из них в ответ на приближение слишком назойливого соседа пригибается к земле, взъерошивает спинное оперение, широко раскрывает клюв и издает неприятную сухую трель. С наступлением весны стая разбивается, и молодые самцы впервые в жизни уединяются на собственном участке. Если здесь же рискнет появиться другой самец, хозяин летит к пришельцу, садится рядом с ним и в одно мгновение из стройной птички превращается в пушистый желтый шар. На голове появляется блестящий хохолок, хвост развернут наподобие веера, вздрагивающие крылья подняты вертикально вверх. Впервые в жизни птица проделывает все эти движения столь же «совершенно», как в десятый или в сотый. Чтобы доказать, что здесь не требуется обучения, можно взять птенца овсянки из гнезда, вырастить его в клетке, а спустя несколько месяцев поставить клетку перед зеркалом. Увидев свое отражение, молодая овсянка тут же устроит для вас этот забавный спектакль.
В нашем опыте существенно то, что реакция наступает лишь в ответ на появление особи своего вида или ее изображения. Иными словами, уже сам облик «компаньона» закодирован в наследственном восприятии животного. Однако точнее будет сказать, что у большинства видов закодирована лишь четкая тенденция к восприятию этого облика, которая может быть ослаблена или сведена на нет путем искусственного вмешательства в развитие молодого животного.
Когда я несколько лет назад изучал поведение птиц южного Приморья, меня особенно интересовал довольно редкий в нашей стране вид кулика — так называемый уссурийский зуек. Долгое время я безуспешно разыскивал гнездо этой птицы, а о том, чтобы увидеть пухового птенца, мог только мечтать. Когда же гнездо было найдено, успех превзошел все ожидания. Четыре пестрых яйца, лежавших на подстилке из мелких камешков прямо посреди галечниковой отмели, были сильно наклюнуты, и из-под скорлупы шел отчаянный писк. Итак, в моих руках сразу оказалась и кладка, которую я сфотографировал и измерил, и птенцы: они вот-вот должны были вылупиться. Но это могло случиться и через час, и через пять часов. Поэтому я взял одно яйцо с собой и весь остаток дня носил его в полусжатой ладони, заменившей инкубатор. Пока и ужинал, яйцо лежало в безопасном месте, потом я снова зажал его в кулаке и улегся спать. Только среди ночи птенец, наконец, вылупился. Когда у меня в руке зашевелилось крошечное существо, я проснулся.
Утром зуек с третьей попытки съел небольшого мучного червя, за ним вскоре последовал второй и третий. Проблема питания была решена. Куличата, как и цыплята, уже через два-три часа после вылупления из яйца могут бегать и разыскивать пишу. Родители не кормят птенцов и не «учат летать» — они лишь оберегают их от хищников, предупреждая об опасности особым криком. В ответ птенец автоматически ложится плашмя и замирает — пока не прозвучит «отбой». Кроме того, взрослые птицы согревают, своих отпрысков. Когда куличонку холодно, он бежит к матери и забирается под пушистое оперение ее брюшка. Точно так же и мой зуек, как только ему становилось прохладно, бежал к моей руке и залезал в полусжатый кулак. Вот типичный пример «запечатления». Проведя очень короткий период времени после вылупления в кулаке, куличонок отныне считает своей матерью кисть человеческой руки. Руку от локтя до плеча он просто не замечает, а человек, стоящий перед ним во весь рост, внушает ему страх и заставляет обращаться в бегство. «Запечатление» возможно лишь в очень краткий период, непосредственно следующий за моментом рождения, когда восприимчивость к внешним стимулам особенно обострена.
Запечатление играет жизненно важную роль в существовании гнездовых паразитов. Молодая самка кукушки, впервые в своей жизни приступающая к размножению, откладывает яйца в гнезда птиц того вида, которые ее воспитали. Именно этим объясняется сходство подкинутых яиц с кладкой хозяина. Очевидно, запечатление на облик приемных родителей происходит у кукушки в пору раннего детства, когда она постоянно видит своих кормильцев и слышит их голоса. Но прежде чем отложить яйцо, самка-кукушка должна спариться с кукушкой-самцом. Следовательно, реакция на облик и голос особей своего вида у кукушки всецело врожденная.
Несколько иначе обстоит дело у африканских паразитических ткачиков-вдовушек (это отдаленные родственники наших воробьев). У них запечатление на приемных родителей происходит и у самца и у самки еще в пору их пребывания в гнезде. Самец в это время обучается всем звукам, составляющим словарь его кормильцев. Но, кроме того, он имеет и собственный видовой лексикон. Что касается песни, которую самец распевает в период любви, то она состоит из двух частей: одна — собственная песня ткачика, другая заимствована им у хозяина, в гнезде которого он вырос. Руководствуясь этой песней, самка находит не просто самца своего вида, но именно такого, который воспитан теми же птицами, что и она.
Вот прекрасный пример того, каким образом тот или иной генетический признак, обеспечивающий жизненный успех вида, сохраняется им тысячелетиями. Внутри каждого вида вдовушек существуют так называемые биологические расы. Каждая такая раса — это популяция, приспособившаяся в ходе эволюции к паразитированию на том или ином хозяине. Действие естественного отбора приводит к тому, что у каждой расы паразита окраска скорлупы яиц, полости рта птенцов и их поведение имитируют соответствующие, признаки хозяина, чтобы служить для него действенными «релизерами». Именно тот факт, что самка, готовая к размножению, разыскивает самца своей собственной расы, обусловливает поддержание генетической чистоты этой расы и сохранение столь важных для нее подражательных признаков.
Точно так же в ходе эволюции поддерживается и самостоятельность отдельных видов. Самка находит своего самца и спаривается только с ним, игнорируя самцов других видов, хотя нередки случаи, когда представители совершенно различных видов чрезвычайно сходны друг с другом по внешнему облику. Некоторые даже получили название видов-двойников. До недавнего времени американские энтомологи считали, что на территории восточных штатов обитает всего 2—3 вида светляков. Но когда X. Барбер оставил музейные коллекции и перенес свои исследования в живую природу, чтобы изучить образ жизни этих ночных насекомых, он обнаружил чрезвычайное разнообразие, их световых вспышек. Оказалось, что на самом деле среди них существует не 2 и не 3, а целых 18 видов. И резкие различия в их световой сигнализации как раз и поддерживают самостоятельность видов, позволяя самкам правильно опознавать самца своего же вида.
Несмотря на свой сравнительно молодой возраст, современная этология завоевала прочное и почетное место в дружной когорте наук, объединивших свои усилия, чтобы вырвать у природы тайны ее эволюции. Союз этот в последние годы становится настолько прочным, что подчас нелегко найти те грани, которые еще совсем недавно отделяли одну отрасль биологии от другой. Физиологи, нейрофизиологи и кибернетики в своих попытках понять внутренние механизмы поведения — так сказать, принцип «работы машины» — не в силах обойтись без этологии. Загадка возникновения того или иного инстинкта в ходе эволюции, издавна занимавшая зоологов и анатомов, может решаться лишь теперь, под эгидой этологии и в союзе с зоогеографией и систематикой. Генетика не сможет постичь тайны врожденного поведения и способы передачи его от поколения к поколению, если не воспользуется достижениями этологов. Столь же плодотворен контакт этологии и экологии в изучении популяции, ее внутренней структуры, социального поведения, способов сосуществования видов. Немало уже сделано этим прекрасным содружеством, но это не более как начало длинного, трудного и увлекательного пути.