Дарвин изменил представления «чистых» ученых о биологии. Что же касается прикладников, то, если их представления и претерпели какие-то изменения, это, по крайней мере, не нашло отражения в их деятельности.
Подход исследователей-аграрников к улучшению культур едва ли как-то менялся вплоть до 1890 г., когда (почти полстолетия спустя после опубликования «Происхождения видов») были повторно открыты и обобщены законы наследственности Менделя. Именно работа Менделя захватила фантазию ученых. Они были заинтересованы скорей в использовании наследственности для улучшения культур, чем в экологической ценности идей Дарвина. Уделяя прагматическому вкладу Менделя больше внимания, чем унификационным концепциям Дарвина и того же Менделя, они вели себя так, будто сельское хозяйство могло быть истолковано исключительно в их собственных понятиях. Законы наследственности просто вооружили их необходимыми знаниями, позволяющими лучше манипулировать популяциями культурных растений и домашних животных, т. е. аграрными подсистемами, а не экосистемами.
Легко понять, почему эти ученые полагали, что сельское хозяйство можно истолковать в собственных понятиях. После 10000 лет (или более) существования сельского хозяйства разведение культурных растений и домашних животных оказалось настолько однозначно сориентировано на узкие цели человека, что их роль и место в прежних экологических отношениях были большей частью забыты.
Однако проблема стала еще глубже. Подобно одним видам, мы имеем довольно специфичные потребности в пище, но в отличие от других видов обладаем способностью радикально менять окружающую нас среду для удовлетворения этих потребностей. Главным образом, поэтому мы стали проблемой для Земли и всех населяющих ее живых форм, причем именно тогда, когда начали подменять разнообразие экосистем монокультурами. Окультуренные земли отвечали нашим запросам лучше, чем естественные экосистемы, особенно в регионах с умеренным климатом.
Мы редко отдаем себе отчет, насколько в действительности узки наши потребности в пище. Из 35 тыс. видов растений дикой природы лишь чуть больше двух десятков используются в пищу, причем 14 относятся к одному из двух семейств — злаковых или бобовых. Ниже приведены основные виды этих растений, сгруппированные по семействам (нумерация в скобках — соответственно их важности).
Помимо того, Homo sapiens в значительной мере зависит от используемых на мясо позвоночных, которые, в свою очередь, сильно зависят от используемой на корм травы. Не секрет, что степные штаты США — от Огайо до Скалистых гор и от границы с Канадой до Техаса — дают основную часть продовольствия стране и важнейшую долю ежегодного гигантского экспорта. Именно злаковые более, чем какое-либо другое семейство растений, поддерживают нас, когда возникают проблемы с производством продуктов питания в количествах, отвечающих основным потребностям. Именно поэтому большая часть наших посевных площадей отведена под злаковые.
Поликультуры играют важную роль у жителей тропических и восточных регионов, а также у американских индейцев, выращивающих кукурузо-тыквенно-бобовые ассоциации, и, тем не менее, на посевных площадях мира доминируют монокультуры. Это объясняется тем, что в большинстве случаев мы лучше умеем обращаться с популяциями, чем с экосистемами.
Почти все вышеперечисленные культуры, особенно наиболее хозяйственно ценные, выращиваются в монокультуре, и лишь некоторые — в очень упрощенных поликультурах, таких, как кукурузо-тыквенно-бобовые ассоциации. В целом наиболее обобщенные представления на уровне выше популяции сводятся к тому, что культура — это представитель какого-то семейства, а не компонент экосистемы. Однако, если мы всерьез озабочены созданием экологически сбалансированного сельского хозяйства, нам следует воспринимать растения как часть экосистемы и как сородичей дикорастущих видов, сохранивших в целости свои экологические гены. Осмысливая, с одной стороны, структуру вегетативной массы основных культур, а с другой — структуру дикой экосистемы, можно прийти к двум основным типам «окультуренных» экосистем, которые кормят человека: к сильно упрощенным прериям и сильно упрощенным маршам.
Структура вегетативной массы культур, выращиваемых на большинстве площадей США, даже на лесистых пространствах страны, напоминает структуру прерий в большей мере, чем любой другой естественной экосистемы. В штатах Кукурузного пояса поля представляют собой монокультуру высокорослых злаков, которой мы заменили растительность высокотравных прерии, бывшую типичной для этих регионов до начала повсеместного внедрения кукурузы. Поля пшеницы — это монокультура средневысоких злаков, заменившая аналогичную прерию, однако в отличие от последней она требует полива или ранних паров.
Экосистемы типа маршей — зоны с интенсивным круговоротом биомассы. Неудивительно поэтому, что рис, возделываемый на культурных маршах высокоурожайный злак, играет роль основной культуры в наиболее густонаселенных частях мира. Проблема состоит в том, что если бы в зонах выращивания риса и пшеницы природа «распоряжалась» по своему усмотрению, то сложившееся многообразие растительных форм было бы поколеблено. Мы гомогенизируем окружающую среду, с тем чтобы получить продовольствие с очень узкоспециализированных прерий и маршей. Наша жизнеспособность поддерживается не только рисом и пшеницей, однако мы уже находимся в неуютной близости с такой перспективой. Чтобы удовлетворить нужды и потребности растущего населения, наша среда обитания должна, видимо, стать еще более однородной, чем сейчас.
Ограничь мы свои продовольственные потребности главным образом злаковыми и бобовыми — и все могло бы быть в порядке. Однако, чтобы увеличить стабильность экосистем, следует позаботиться о сохранении лучших сортов, принадлежащих к этим двум семействам. Того разнообразия, которое мы здесь имеем в настоящее время, достаточно для оправдания маршей и прерий, поставляющих большинство ингредиентов нашего рациона. Нам повезло, что прерии — это главным образом сообщество злаковых. Естественная растительность прерий Канзаса на 95 % состоит из злаковых, а половина из оставшихся 5 % — бобовые. В прериях Висконсина злаковые составляют только 60 % и тем не менее доминируют. Бобовые же, не являясь преобладающими ни в одной из основных экосистем, демонстрируют широчайшее родо-видовое разнообразие. Поэтому никак нельзя считать, что еще рано думать о создании сельского хозяйства, демонстрирующего устойчивость на уровне экосистем, а не культур и популяций, и способного отвечать одновременно и потребностям человека, и условиям сохранения почвы. Нам повезло, что существуют природные экосистемы, в которых преобладает одно из важных для нас растительных семейств. С нашей стороны нелепо полагать, будто можно обеспечить стабильное будущее, оставаясь на популяционном, а не на экосистемном уровне биологической организации. Мы должны благодарить природу за то, что, по крайней мере, злаковые демонстрируют нам возможность манипуляций на уровне экосистем.