Все, что имеет отношение к половой жизни, люди стремятся обычно рассматривать с точки зрения человеческих отношений и человеческой морали. Однако мы воздержимся от этого и попытаемся сделать в этой области чисто деловое обозрение фактов, имеющих значение для сохранения вида. Вспомним сначала, что у большинства видов птиц сильно развитые ко времени брачного периода половые органы позднее настолько уменьшаются в размерах, что с трудом могут быть найдены в брюшной полости близ почек, а в связи с их увеличением и уменьшением в размерах изменяется и поведение каждой отдельной птицы, причем настолько сильно, что многие из них кажутся зимой чуть ли не бесполыми.
В это время не может быть и речи о «супружеской верности», т. е. о сохранении составленных весною пар, так как зимой нет, в сущности, полов и нет половой жизни. Это относится, в особенности, к большинству наших перелетных птиц, которые часто ночью в одиночку улетают в тропические страны, а весною самцы прилетают на старые места на 1—2 недели раньше самок. Такие птицы, следовательно, ведут «супружескую жизнь» только в течение четверти года и вовсе не заботятся о том, чтобы на следующий год соединиться с тем же самым партнером. Для них это совершенно безразлично; им нужно только обеспечить один или два выводка в лето. Единственная верность, которая проявляется при этом, это — привязанность к месту. Ласточки, например, с мая по август делают две или три кладки, иногда в новом составе пары. Для сохранения вида важно только одно, чтобы каждый год подросло 8—10 птенцов, так как вид этот подвержен гибельному влиянию непогоды и имеет немало врагов. Высокая ежегодная смертность требует, следовательно, и высокой рождаемости. Вопрос же, с кем та или иная ласточка спаривается каждый раз и воспитывает птенцов, не имеет при этом никакого значения. Но все должно идти быстро, так как лето коротко, а зимнее время непригодно для вывода птенцов: зимой происходит линька. Отсутствие верности между полами зависит, вероятно, от того, что оба родителя приходят после первого выводка в необходимое для следующей кладки состояние неодновременно и каждый должен искать себе нового партнера, находящегося в одинаковой с ним стадии полового цикла. Тысячекратное кольцевание ласточек показывает нам во всяком случае, что у них происходит частая смена партнеров. О том же свидетельствует и основательно проведенное кольцевание аистов. Крестьянин может клясться, что каждый год на крыше его дома гнездится одна и та же пара аистов, но наука должна зачеркнуть эту трогательную легенду об аистах после того, как тысячи птенцов их были помечены кольцами, номера на которых могут быть прочтены издали в хороший бинокль. В общем, дело происходит так. Способный к размножению, т. е. трех — или четырехлетний самец появляется в конце марта или в начале апреля у своего гнезда в одиночку. Оттуда он отлетает только изредка и на короткое время за кормом, следя, чтобы старое гнездо не было занято кем-либо другим. Позднее, через одну-две недели, прилетает второй аист — самка, которая приветствуется оживленным треском клюва и так же отвечает на это приветствие. Вскоре они спариваются, и затем следует, как только отложена полная кладка, попеременное насиживание, причем самец сидит больше днем, а самка ночью. Различать пол у аистов очень трудно, и в газетах часто пишут об «аистихе», вероятно на том основании, что у человека мать бывает больше занята с детьми, нежели отец. Нередко наблюдается, что помеченный кольцом самец, который в прошлом году имел неокольцованную самку, видит на следующий год прилетающую окольцованную и принимает ее столь же радостно, как в предыдущем году принимал другую. Отсюда следует, что для аиста самое существенное — это гнездо и затем кладка и воспитание молодых. Кто ему при этом помогает, аисту безразлично. Точно так же и самка, возвращаясь на родину, подыскивает себе гнездо с подходящим самцом, не считаясь с тем, кого она имела в прошлом году. Если случится, что сюда же прилетит гнездившаяся здесь раньше самка, то между ними (так же, как это происходит и у цапель) происходит драка не на жизнь, а на смерть. Сидящий на гнезде самец взирает на происходящее безучастно. Результат ему безразличен, была бы только какая-либо самка, обеспечивающая продолжение рода. Конечно, старый самец цапли или аиста не имеет никаких мыслей относительно продолжения рода и тому подобных вещей, но все протекает так, что существование вида обеспечивается, если самец принимает первую же красавицу, которая выскажет стремление с ним гнездиться. У других птенцовых, одиночно гнездящихся птиц, которые не совершают перелетов, подобное явление не наблюдается: пара воронов держится также и зиму вместе, рассматривая гнездо как центральное место своего большого участка.
Во время воспитания одного определенного выводка виды, привязанные главным образом к месту (например, сорокопут), и виды, привязанные к гнезду (ласточки), проявляют за немногими исключениями единобрачие; они знают друг друга персонально и не терпят третьей птицы вблизи своего гнезда, но в сущности, вопрос здесь не ставится так, как это делают многие, — однобрачна птица или многобрачна; центр тяжести лежит собственно в том, образует ли птица семью, способна ли она к «браку», или же насиживанием и выкармливанием птенцов занят только один из родителей, а тогда о семье не может быть и речи. Если нужно приносить корм (т. е. у птенцовых птиц), семья образуется почти всегда, так как один только родитель не в состоянии вывести птенцов и обеспечить их достаточным количеством корма.
У выводковых птиц, у которых птенцы сразу же получают известную самостоятельность, также может быть семья и почти всегда единобрачная. Но между обоими полами может и не быть вообще сколько-нибудь длительного общения; в ряде случаев они встречаются лишь для спаривания, а затем остальную часть года проводят раздельно друг от друга. Это в большинстве случаев те птицы, у которых существует настоящий ток и у которых оба пола сильно различаются и по внешнему виду и по размерам.
Сказанное можно пояснить двумя примерами. Рябчики и глухари живут почти круглый год без самок, соединяясь в непостоянные стайки. К началу периода размножения каждый самец выискивает себе определенное место и начинает ток, во время которого он делает себя заметным своеобразными движениями и особыми звуками. На зов самца прибегают находящиеся в возбуждении самки, и самец спаривается с одной из них или с несколькими. Затем самки рассеиваются, откладывают яйца, насиживают и ходят с выводком. Самцы вновь соединяются в стайки, совершенно не думая о потомстве и о всех связанных с ним заботах. В следующую весну повторяется та же история, и если самка подойдет к тому же самому петуху, то это только случайность. Говорить здесь о браке и, в особенности, об одно — или многобрачии, по-моему, совершенно неверно, так как связи между петухом и курицей, кроме как в момент совокупления, нет никакой.
Теперь — обратное. Полуторалетний гусак начинает ухаживать за какой-либо избранной им гусыней, издалека принимая уже гордые позы и изгибая вниз шею. Но, поскольку он не принадлежит к той же самой семье, он не смеет подходить ближе, так как будет заклеван другими членами семьи и изгнан. Он, следовательно, должен суметь привлечь к себе намеченную им самку, переманить ее на свою сторону. В конце концов это ему удается. Они образуют затем в течение зимы пару, но пока без полового сближения. Когда они, прогнав какого-либо противника, выражают совместно свои чувства в характерном для гусей триумфальном гоготании, «обручение» можно считать окончательно состоявшимся: они выступают теперь по отношению к окружающему их внешнему миру совместно. Гусак охраняет и защищает свою невесту, а затем супругу с большой верностью и являет собой образец «трогательного» отца. Пара остается обычно соединенной на всю жизнь, не разлучаются они, в отличие от многих певчих птиц, также и зимой. Все это находит свое основание в том, что гусята, имея мало врожденных приемов поведения, должны находиться под опекой своих родителей почти целый год, в сущности до тех пор, пока следующей весной не начнется новое гнездование. Подобная пара связана, следовательно, не только половой жизнью; эта связь сохраняется иной раз даже некоторое время после смерти одного из «супругов». Персональная привязанность играет в данном случае столь большую роль, что овдовевший гусь надолго остается вдовым и не образует новой пары. Люди видят в этом нечто глубоко моральное, на деле же — это тупик, противоречащий требованиям сохранения вида путем размножения.
В тех случаях, когда пары не образуются вовсе, о кладке и потомстве заботится только один родитель, это может делать как отец, так и мать.
Так, у южноамериканских тинаму, у эму, казуара, нанду или американского страуса, у трехперсток и различных куликов насиживает яйца и водит птенцов исключительно самец, который у этих видов много меньше и неприметнее, чем самка. В противоположность этому, у обладающих ярко выраженным половым диморфизмом куриных и утиных птиц вся забота о потомстве падает исключительно на долю менее ярко окрашенной самки.
Некоторое исключение в этом смысле представляют собой благородные и нырковые утки: селезень у этих птиц часто уже с осени выбирает себе определенную уточку и долгое время держится с нею вместе; однако в гнездовых делах и в заботе о потомстве он не принимает никакого участия, так что совместная жизнь этих птиц длится только с осени до весны. Селезни некоторых видов уток имеют, кроме того, своеобразную особенность, а именно, примерно с марта они начинают преследовать чужих самок и пытаются покрыть их, однако без какого бы то ни было намерения вступить с ними в совместную жизнь. Это заходит иногда так далеко, что по отношению к своей собственной, с любовью приступающей к нему самочке они держатся очень воздержанно. Преследуемые самки проявляют необычайную верность: они изо всех сил стараются избавиться от чужого селезня и, пожалуй, скорее позволят убить себя, нежели уступят ему.
Почти во всех больших городах средней Европы кряковая утка превратилась, как известно, в своего рода парковую птицу, что в сильной степени облегчает наблюдение за нею. При этом она не обнаруживает большого страха перед человеком, в противоположность большинству постоянно настороженных диких животных. Прогуливаясь в богатых водою парках больших городов, как Берлин, Мюнхен или Лейпциг, можно с середины марта до поздних чисел мая увидеть иногда в небе трех кряковых уток, пролетающих друг за другом. Передняя самочка издает при этом несколько протяжный крик испуга «квэк», за ней следуют два селезня. Не зная, в чем дело, можно подумать, что пришло брачное время и два самца преследуют одну самку. Но дело обстоит вовсе не так. Это самка, принадлежащая к давно уже составленной паре, избегает преследования чужого самца, а ее самец волей-неволей принужден лететь следом, чтобы знать по крайней мере, где же эта дикая гонка окончится и он сможет вновь найти свою супругу. Самка, принадлежащая к паре настойчивого преследователя, ничуть не заботится о происходящем: она остается на месте, где началась эта сцена, и больше думает о пище, которой ей нужно очень много, чтобы в течение 13 дней произвести столько же яиц. Наконец, так и не добившийся своей цели, чужой селезень прекращает преследование и, сделав высокую дугу, возвращается к своей самке обратно. Удивляются, что такая самочка узнает своего селезня еще издали в воздухе и тотчас же с ним соединяется, тогда как чужого селезня она боится и стремится уйти с его глаз, всплыв тихонько на воду или прокравшись в кусты. Нужно, однако, отметить, что все эти существа различают прекрасно «в лицо» то, что с нашей точки зрения выглядит совершенно одинаково.
Многие благородные утки приступают к спариванию начиная уже с сентября. Побудительная роль в этом случае принадлежит самке; селезень же, зачастую еще не перелинявший, не имеет пока соответствующего «настроения» и, если можно так выразиться, под всяким благовидным предлогом уклоняется от сближения: то он должен заняться изгнанием воображаемого противника, то чисткой своего оперения или еще чем-либо подобным. Указанные совокупления, естественно, не имеют ничего общего с подлинным процессом размножения, так как половые органы у обоих полов остаются до самой весны совершенно неразвитыми. Преследование чужой самочки в осеннее и зимнее время, понятно, невозможно; зато происходят скопления птиц в небольшие группки, во время которых утки выражают свои отношения друг к другу определенными движениями, а оставшиеся еще без пары самки пытаются громко издаваемым «куак, куак, куак, куа-куак» привлечь к себе кого-либо из пролетающих самцов. С началом весеннего времени подобные призывы, естественно, уже не приходится больше слышать, так как соединившиеся в пары самки остерегаются чужих селезней. Так как подобные осенние и зимние «обручения» происходят часто очень далеко от гнездового местообитания, скажем, где-нибудь на Голубом Ниле, то может случиться, что, например, утка, выведшаяся в Англии, следует за своим возлюбленным потом в Сибирь, или наоборот. Вследствие этого происходит постоянное перемешивание популяций северных уток, а это препятствует возникновению у них географических рас, в противоположность тому, что имеет место у многих отлетающих далеко в Африку, но верных месту своего рождения, птиц. У последних каждая птица возвращается на свою гнездовую родину независимо от партнера и только там соединяется, наконец, в пару. Примером этому служат легкокрылые стрижи и зимующие в Восточной Африке сорокопуты.
Между количеством откладываемых птицей яиц и частотой спаривания нет никакой зависимости. Так, сипы, спаривающиеся в продолжение месяца и через короткие промежутки времени, тем не менее откладывают всего только одно яйцо. С другой стороны, индюку достаточно только один раз покрыть индюшку, и она откладывает 12—15 оплодотворенных яиц. Дикий индюк принадлежит, подобно нашим лесным куриным птицам, а также павлину и аргусу, к птицам, не образующим пар, т. е. петухи у них имеют определенные «часы встреч», но никогда не ищут самки. Самочка приходит сама, если она как раз находится в «охоте»; при этом готовность свою она выражает совершенно особыми, своеобразными движениями.
В общем, можно сказать, что на длительное время образуют пары те птицы, у которых оба пола заботятся о потомстве и которые охраняют свой участок и во внегнездовое время, что мы видели уже на примере гусей и ворона. Это относится и к домашнему голубю. Общественная жизнь этих птиц, а также их исходной формы — сизого голубя, основана вовсе не на взаимной дружбе их, а на чувстве безопасности, которое создается в стае, и на выгоде совместных поисков пищи и водопоя. В остальном же отдельные особи этого вида вовсе не стремятся к взаимному общению, и тем более бросается в глаза привязанность друг к другу членов одной пары: они не перехватывают один у другого корм, охотно сидят вместе и выражают свою нежность, подсовывая голову под шейное оперение партнера. Между чужими голубями этого никогда не происходит: они садятся всегда на расстоянии, не позволяющем получить удар клювом. После того как заботы о выводке счастливо закончены, та же пара приступает к новой кладке, и так продолжается весь год.
Семейная жизнь голубя протекает примерно следующим образом. Созревший голубок выискивает себе, не без драки, место для гнезда, т. е. какой-нибудь темный угол, садится там и приступает к однотонному, часами длящемуся воркованию: «ру, ру, ру». Одновременно он не пропускает случая во время пауз проделать около какой-либо самочки свои характерные движения ухаживания: раздувает шею, распускает хвост, часто также вертится вокруг самого себя и издает хорошо всем известное: «ванг, ванг, руку». Так продолжается до тех пор, пока та или иная холостая самка, привлеченная его ухаживанием, не последует за ним к гнездовому месту. Первоначально, однако, голубь прогоняет ее, но она возвращается вновь и вновь, пока, наконец, голубь не «стерпится» с ней; тогда она занимает гнездо, впрыгивая в него совершенно своеобразным движением, причем распущенный хвост ее волочится по земле. Таким образом, пара создана, и они сидят теперь около получаса в гнезде, ласкаясь друг к другу. Чужие голуби к гнездовому участку не подпускаются; дело доходит при этом до ожесточенных драк. Оба голубя и в стороне от гнезда держатся вместе и следят друг за другом взглядами, что вообще у голубей имеет очень большое значение. Вскоре голубь начинает гонять голубку, следует за ней по пятам, клюет ее, если та останавливается, мешает собирать пищу и пить. С нашей, человеческой, точки зрения это может выглядеть чем угодно, но только не проявлением любви: самочка не знает просто, как ей спастись. Если, однако, ей удастся «отвязаться» от голубя и тот прекращает преследование, самочка все же не улетает прочь, но оглядывается на самца, пока он не возобновит преследования. Только когда самка водворится в гнездо, самец, наконец, успокаивается, и они вновь ласкаются. Когда они сидят у летка, самец вдруг поднимается и начинает летать вокруг с большой энергией, шумно хлопая крыльями; если все в порядке, самка следует за ним, но только несколько менее шумно. Через несколько дней, во время описанного уже выше преследования, самка вдруг останавливается, и начинается прелюдия к спариванию, во время которой они осматривают друг друга, самец водит клювом и головой по спине самки — под одно из ее крыльев. Затем самка приближается к голубю, и они проделывают клювом движения, характерные для кормления птенцов, т. е. самка засовывает свой клюв в клюв самца, а последний делает движения отрыжки. Это длится вперемежку несколько минут. Наконец, самка пригибается, и следует спаривание. Иногда приходится наблюдать, что подобная игра вскоре повторяется снова: самец пригибается, а самка кроет его по всем правилам. У некоторых австралийских голубей — это обычное и часто повторяющееся явление. После действительно происшедшего совокупления самка отбегает на несколько шажков с распущенным и поджатым к земле хвостом, а самец летит за нею. Вся эта возня продолжается примерно с неделю, затем самец начинает носить материал к гнезду, а самка сидит в это время в лоточке и подсовывает под себя солому и веточки. Это продолжается несколько дней, и, наконец, самка откладывает в поздние послеобеденные часы первое яйцо, которое охраняется обоими родителями до появления через день в полдень второго яйца, после чего начинается продолжающееся 17 дней насиживание. Голубь сидит с утра до вечера, самка — все остальное время. Свободное от насиживания время голуби посвящают поискам корма, так как у них, в противоположность тому, что наблюдается у попугаев и некоторых певчих птиц, насиживающие птицы не кормят друг друга. Среди голубей встречаются пары, которые придерживаются указанного порядка очень строго, подобно тому, как это наблюдалось у кваквы; между ними есть такие, которые, встретив в свое свободное время подругу вне гнезда, считают это как бы нарушением порядка, летят тотчас же к гнезду и, хотя время смены еще не настало, приступают к насиживанию.
Если с кем-либо из пары произойдет несчастье и птица не возвращается больше к гнезду, оставшаяся продолжает насиживание еще около двух суток в одиночку, а затем покидает гнездо. Все это делается совершенно инстинктивно, т. е. без участия сознания. Мне пришлось однажды самому видеть, что голубка лежала мертвой у самого гнезда, а голубь, тем не менее, продолжал насиживание еще два дня. Представления о смерти голубь не имеет. Оставшаяся после подобного несчастья в живых птица составляет в ближайшие весенние или летние месяцы новую пару, если подыщется подходящий партнер.
Если голубь во время почти десятидневного периода спаривания оказывается не на высоте положения, то пылкая самочка дает покрыть себя другому самцу. Каждый не сидящий на яйцах самец при виде ненасиживающей голубки проделывает около нее некоторые движения ухаживания, что означает, впрочем, немногим больше, чем «добрый день, глубокоуважаемая». Во всяком случае, если птица продолжает спокойно следовать своей дорогой, он не досаждает ей своими приставаниями. Если же пылкая голубка, неожиданно присев, выскажет готовность идти навстречу подобным, более для видимости сделанным предложениям, то озадаченному галантному кавалеру понадобится некоторое время, чтобы прийти в необходимое для спаривания состояние, которое происходит теперь без обычных для настоящих супругов проявлений нежности. После этого самка отправляется удовлетворенная в гнездо и остается во всем прочем верна своему супругу. Они вместе насиживают и выкармливают, как будто ничего не случилось. Подобные «измены» можно наблюдать при совместном содержании различно окрашенных птиц, причем это никак не отражается на окраске потомства.
Для всех голубей земного шара характерно выделение в зобах у родителей особого питательного вещества, которым и выкармливаются совсем еще маленькие птенцы. Незадолго до вылупления птенцов в зобу обоих родителей начинает образовываться беловатое кашицеобразное вещество из соответственным образом измененных эпителиальных клеток. Маленькие, покрытые желтоватым пухом, совершенно беспомощные и слепые птенцы вводят свой очень большой клюв в глотку родителя, чтобы получить это «зобное молоко», которое отрыгивает им в клюв взрослая птица. Примерно через пять дней к «молоку» присоединяются также размягченные в зобу зерна; выделение молока продолжается, в общем, примерно 18 дней. Указанные сроки действительны только по отношению к домашним голубям. У многих диких голубей птенцы выкармливаются чистым зобным молоком значительно дольше. В результате этого получается, что многие дикие виды могут быть выведены под домашними голубями, но выкормить их последние не в состоянии. Птенцы погибают от воспаления в зобе, так как не переносят питания зернами в таком раннем возрасте, как домашние голуби и как, вероятно, их дикие прародители. Еще долгое время после вылета из гнезда, даже когда они научились уже самостоятельно клевать, птенцы голубя кормятся частично из родительского рта. По этой причине пространство между глазом и клювом оперяется у них очень поздно (в противоположном случае перо будет склеиваться). То же наблюдается и у баклана.
Не только домашние голуби, но и наши дикие насиживают с весны до разгара лета одну кладку за другой, так что, если все идет удачно, вяхири, например, и клинтухи выводят за лето птенцов четыре раза. Старики согревают молодых примерно одну неделю, а затем приступают к поискам нового места для гнезда; опять начинается ухаживание, преследование, а потом и постройка нового гнезда. В разгар периода размножения подобная пара голубей имеет, таким образом, в одном гнезде оперенных, но еще не лётных птенцов, а в другом — лежат уже яйца. И только к тому времени, как из последних выведутся птенцы, первые, ставшие уже лётными, предоставляются, наконец, самим себе. Естественно, что размножение хорошо выкармливаемых и содержимых в тепле домашних голубей идет еще интенсивнее, нежели у диких видов, значительно больше зависящих от условий погоды и покидающих нас осенью ради более теплых в зимнее время мест.
Само собой разумеется, что процесс размножения у птиц может протекать и иначе, чем в только что описанных здесь отдельных примерах. Во всяком случае, надо остерегаться поспешного обобщения отдельных наблюдений.