Это одна из очень интересных частей работы. К сожалению, ее приходится строить на весьма недостаточном материале. Притом, поскольку мне самому не удалось совершить полный годовой цикл наблюдений жизни бобров, во многом приходится полагаться на опросные данные. Упомянутые материалы использовать оказалось, к сожалению, нецелесообразным, с одной стороны, потому, что они сами в основном составлены по опросам, которые делать лично было гораздо надежнее, а во-вторых, ряд крайне сомнительных утверждений, которые мы в них находим, заставляют относиться с осторожностью к таким источникам.
Наиболее ценным и важным дополнением к собранным мною Материалам по данному разделу служат наблюдения Е. С. Жбанова, которые он, с характеризующей его любезностью, сообщил мне в частных письмах, предоставив их в полное мое распоряжение. Сообщения его настолько интересны, что я в большинстве случаев помещаю их целиком, подвергнув лишь некоторой переработке и комментированию.
Зависимость от физико-географических условий
Поскольку каждое животное живет в непосредственной зависимости от окружающих условий, развивается под влиянием ландшафта, вне познания которого изучение его невозможно, мы постараемся рассмотреть данный вопрос, притом в первую очередь.
Рельеф. Наблюдениями В. К. Хлебовича в пределах Воронежского заповедника установлена большая связанность местных бобров с крутыми, берегами (376, стр. 71). Нашим бобрам такая особенность, видимо, не свойственна. Бобровые поселения в описываемом очаге встречаются в условиях самого разнообразного рельефа. Если, например, в устье р. Нюруха, или особенно р. Уха, мы встречаем их в низменной, весною сплошь затопляемой пойме, то на р. Пбтлохе они живут среди высоких, холмистых берегов, среднего течения или низменной согры верховий. Наиболее же в общем концентрируются они в верховьях рек, что особенно выражено по притокам р. М. Сосвы. Последнее вызывается возможно тем, что эти места не подвержены наводнениям; что же касается притоков р. М. Сосвы, то нижние течения их, как мы видели, характеризуются полосой более или менее чистых ельников — насаждений, неблагоприятных в отношении кормов. Различие в отношении нашего грызуна к рельефу в здешних местах сводится к характеру собственного строительства: в крутых берегах он роет норы, у низменных возводит сооружения. Только на высоких берегах, типа яров, мы встречаем временные норы.
Почва. Из-за отсутствия специальных наблюдений, мы лишены возможности судить о таком важном факторе в жизни бобров как почва, вторая, после воды среда их обитания. Отметим только, что чисто песчаных почв они решительно избегают, создавая в них только временные убежища. Наоборот, илы, глинистые почвы наравне с растительными остатками служат им необходимым материалом для всех построек: все осмотренные плотины и хатки построены были именно из такого материала. Да песок как таковой и не может, вероятно, служить для цементирования построек. Котлованы спущенных старых прудов, осмотренные на р. Тать-Егане, были сделаны в болотистого характера почвах, и только остатки разрушенных плотин затянула илистым песком отмывшая более легкие части вода.
Водоемы и их особенности. Как уже указывалось выше, бобры нашего очага, за редчайшим, быть может, исключением, селятся только на реках. Нужно думать, что озера и болота, на которых охотно поселяются эти грызуны в более южных широтах, не пригодны для них здесь в силу более мощного промерзания и позднего их освобождения от ледяного покрова.
Ширина реки не оказывает видимого влияния на пригодность места для поселения. Мы находим бобров, живущих как на ручьеподобных истоках, так и в широких устьях рек (реки Нюрух, Ух) и даже на р. Конде, где, как, например, близ Печераха, река достигает и в малую воду многих десятков метров. Различие лишь в том, что на широких реках бобры не воздвигают плотин, необходимых на ручьях.
Глубина — важный фактор. Она должна быть такой, чтобы затопленный корм не вмерз в лед. Поэтому в местах мелких и строятся плотины, и корм затапливается в наиболее глубоких местах, обычно специальных котлованах на пруду. На более Широких речках избираются для поселения достаточно глубокие омуты, которые часто прилегают к лесным завалам, во множестве встречающимся по таежным речкам.
Скорость течения. Как показывают непосредственные наблюдения, бобры избирают для своих поселений только тихие участки рек. Равным образом, воздвигая запруду, они сами создают себе стоячие водоемы на быстро текущих ручьях. В движении же своем бобры свободно противостоят самому быстрому течению, и их путешествия удается проследить по оставляемым погрызам на десятки километров.
Изменение уровня воды — фактор большой важности. Весеннее половодье — пора резкой смены образа жизни, период дальних кочевок. В то же время бобры умеют противостоять даже сильным наводнениям. Так, например, при очень высоком уровне вешнего паводка на р. Конде в 1941 г. (близком к максимуму, каковым практически является уровень 1914 г.) в устье р. Уха была обнаружена жилая, очевидно, детная хатка. Стоявшая по осени на сухом берегу, она теперь была затоплена почти на метр. В момент осмотра (11 июня) хатка носила следы интенсивной работы: была произведена надстройка здания, и оно было сильно укреплено. У нас, к сожалению, нет наблюдений над влиянием летних паводков, которые бывают так высоки, что могут вызвать катастрофу. Что же касается меженных вод, то в тех местах, где это нужно, бобры умеют поддерживать должный уровень устройством последовательного ряда плотин. Удачно пользуются эти грызуны также водорегулирующей ролью завалов, о которой упоминалось выше и которая особенно развита на р. Конде.
Особое значение имеет несомненно происходящий на наших глазах процесс обмеления р. Конды, и на этот вопрос должно быть обращено специальное внимание. Ледовый покров, сковывающий реки местности почти на полные 7 месяцев (за 1939 и 1941 гг. р. М. Сосва была подо льдом несколько менее 200 дней), имеет важнейшее значение для бобров. Начало замерзания знаменует собою наступление полного плена бобров подо льдом и переход на питание однообразным кормом. Однако заключение это не абсолютно. Как показывают случаи неудачного зимнего промысла в прошлом, бобр сохраняет подо льдом значительную свободу движения, позволяющую ему иногда далеко уходить от норы. Может бобр выходить зимой и на поверхность через полыньи при наличии последних; он делает это, правда, очень редко, при недостатке, а может быть порче пищи. Весной бобр нормально появляется на дневной свет через забереги. Начало весеннего появления бобров на притоках р. Конды местные жители связывают с образованием прочного наста и прилетом лебедя. Ледовый покров может принести бобру большой, даже губительный вред в случае промерзания до дна занятого им водоема или когда вмерзнет в лед заготовленный корм. Теоретически гибель бобров при этом неизбежна, но фактов такого рода для нашего очага неизвестно.
Температура. В связи со сказанным находится и отношение бобра к температуре. В этом направлении мы можем только установить неожиданно высокую стойкость бобров к низким температурам. Во время весенних, правда кратковременных, выходов бобрам приходится встречаться с серьезными морозами. В холодные, уже морозные ночи конца сентября нам приходилось постоянно слышать звуки систематической работы бобров у поселений.
Показателен, наконец, результат «опытов», производившихся В. В. Васильевым в заповеднике, когда бобров извлекали из нор для «питомника» в жесткие январские морозы; несчастные звери не погибали сразу, а некоторые даже выдерживали.
Свет. Бобр считается по преимуществу ночным животным. Хотя А. В. Федюшин (368, стр. 288) и указывает, что строгой суточной цикличности в жизни бобра нет и там, где его беспокоят мало, он отчасти активен и днем, но по новейшим исследованиям В. К. Хлебовича (376, стр. 52) бобру свойственно определенно отрицательное отношение к дневному свету, особенно солнечному. У кондо-сосвинских бобров мы, однако, видим другое. Дело в том, что под 62—63° с. ш. в течение длительного периода весны и начала лета ночной темноты не бывает и бобру приходится приспосабливаться к заменяющим ее прозрачным сумеркам. Вероятно, в связи с этим находится гораздо большая дневная активность бобров нашего очага, в сравнении с их более южными собратиями. Последнее не может не заметить всякий, занявшийся сибирским бобром. Дневная деятельность бобров проявляется здесь во всякое время лета. Так, основной промысел жителей р. Конды на бобра — тормование — был, как увидим ниже, построен на стрельбе бобров в светлую пору суток. Особенно же обращают на себя внимание наблюдения Я. Ф. Самарина (отчет), сталкивавшегося на р. Есс не раз с бобрами, находившимися на поверхности воды и даже на берегу в солнечные сентябрьские дни.
Здесь уместно будет остановиться на вопросе об отношении бобров к искусственному свету, что имеет весьма важное значение в деле постановки наблюдений над их жизнью. Во время работы в заповеднике я не имел возможности провести интересовавшие меня опыты такого рода. Поскольку же этот вопрос неясен, я позволю себе привести личное сообщение Ф. С. Попова, наблюдавшего бобров на р. Булган в Западной Монголии в 1946 г. Он рассказывает, что его автомобиль стоял на самом берегу протоки Булгана, около поселения бобров. Заслышав ночное плескание бобров и возню их на берегу, Ф. С. Попов включал фары и на зверей падал яркий электрический свет. Оказалось, что бобры не пугались внезапного освещения и продолжали свою деятельность как ни в чем не бывало. В то же время они очень чутко реагировали на шум, особенно на шорох и хруст шагов.
Жилище и другие постройки бобров
Из всего, что касается жизни бобров, наибольшей известностью пользуются, несомненно, их постройки, искусством возведения которых они превосходят всех животных нашей фауны. Нельзя не думать, что именно этим способностям бобры в значительной степени обязаны очеловечиванию их, следы которого мы, в той или иной степени, встречаем едва ли не у всех народностей.
Действительно, отказавшись полностью от признания за бобрами разума и высшей психической жизни, свойственных только человеку, учитывая, что все его особенности целиком укладываются в рамки современных учений о физиологии животных, мы должны признать строительные инстинкты этого грызуна изумительными и заслуживающими глубокого исследования. «Ясно, впрочем, само собой, что мы не думаем отрицать у животных способность к планомерным, преднамеренным действиям» (Маркс К. и Энгельс Ф., 204, стр. 460).
Бобрам кондо-сосвинского местообитания свойственны самые различные проявления «инженерного искусства», и мы рассмотрим их, начиная с простейших.
Оседлые животные, тем более заготовляющие такое большое количество тяжеловесного корма как бобры, неминуемо должны оставлять в местах своей деятельности бросающиеся в глаза следы. И действительно, кроме белеющих издалека погрызов, кроме скрывающихся иногда в траве, но чаще хорошо заметных, характерно заостренных пней, мы всегда можем обнаружить около поселения различные дороги бобров. Длина их и разнообразие зависят от удобств транспорта кормов на данном участке и тем больше, чем труднее они достаются.
В простейшем случае это лазы из воды на берег, к ближайшим деревьям. Они хорошо заметны даже на обрывистом, приглубом берегу. При этом в большетравье образуется своего рода туннель. Лазы удлиняются в тропы, которые по нашим наблюдениям достигают 30—50 м, а по опросным данным бывают и в 100—120 м длиной. Будучи проложена по вязкой почве, особенно близ гнезд, обитаемых издавна, углубившаяся тропинка превращается в канаву — канал, по которому в меру наличия воды тащить тяжелые обрубки очевидно легче. Отметим только, что лично нам не пришлось встретить таких значительных каналов, какие описываются для более южных районов. Углубление тропинки, превращение ее в канавку приходится чаще видеть лишь в конечном участке. В случае использования бобром прилежащих к его водоему озерков, болотцев, истоков или просто луж, что он делает при каждом удобном случае, лазы и тропинки соединяют водовместилища в наиболее узких и низких местах, образуя тщательно выбранные волоки. Таковы «пути сообщения» бобров в местах поселения и заготовки кормов. Странствующие бобры обычно не оставляют на берегах ясно заметных следов своих посещений и о них приходится судить по срезанным талинкам, осокам, а главное — более заметным погрызам деревьев. Последние бобрами всегда оставляются во многих пунктах, посещенных при обычных весенних странствованиях, но, как можно судить по свежести, а главное по высоте над водою, очень редко в другую пору года. Кое-где на илу удается отметить характерные лапчатые следы бобров.
Простейшим типом убежищ бобра служат лежки на берегу, на которых он отдыхает, когда чувствует себя в безопасности. На крутых берегах р. Есса в сентябре 1940 г. Я. Ф. Самарину приходилось поднимать бобров с их лежек даже днем. Примитивную лежку с подстилкой из стружек работы бобра мне удалось осмотреть в сентябре 1940 г. на р. Тать-Егане. По опросным данным лежки иногда бывают «многопостельными», с запасцем кормов и со следами длительного посещения их хозяевами. В этом можно видеть нечто подобное описанным И. К. Тарнани (347) «постелям» бобров или «логовищам на открытом воздухе», о которых вскользь упоминает В. К. Хлебович (376, стр. 91).
Следующим по сложности устройства типом убежища будет временная нора — пещерка, вырываемая бобрами на пути их кочевок или вблизи поселений, в меру наличия удобных для копания нависших над водою берегов. Пещерка роется в форме мешка, по размеру тела бобра и он лежит в ней головой вперед, готовый или отразить нападение мощными резцами, или одним прыжком покинуть убежище и скатиться в воду. В таких пещерках имеется обыкновенно и небольшой запас пищи. В начале июня 1941 г. я обследовал такую пещерку на р. Конде, плесах в 20 ниже р. Шоушмы, в песчаном увале, возвышающемся над водой. Дно пещерки находилось метрах в 1,5 над уровнем разлива, уже опавшего в то. время сантиметров на 30 против максимума. Высота пещерки была 20—25, ширина 30, глубина около 50 см. Подстилка — рыхлый песок. Запас пищи представлен необлупленным еще огрызком тальника, толщиною в 3 и длиной в 30 см.
Постоянные жилища бобров: норы, ложные хатки и хатки воздвигаются главным образом в зависимости от характера водоема. Если берега высоки и достаточно крепки — строится обычно нора, вернее несколько нор. Здесь дело в том, чтобы камера могла быть расположена выше наивысшего уровня воды.
Ложная хатка или «полухатка» есть по сути простое видоизменение норы. Именно, если овод гнездовой камеры ненадежен, например не опирается на корни деревьев, бобры принимают меры к его укреплению путем натаскивания в должном порядке ветвей, остатков пищи и т. п. Таким образом возникает несложное сначала перекрытие, которое может быть со временем превращено в крышу хатки. В нашем очаге этот тип жилищ встречается довольно редко.
Хатка — наиболее совершенная из бобровых жилых построек. Это солидное, полого коническое, вернее копнообразное сооружение, сложенное из ветвей и стволов деревьев, иногда достигающих 2 м длины при 10, даже 15 см толщины. Впрочем, основная масса материалов более облегчена. Так, например, старая хатка, вскрытая на р. Нюрухе, одной из своих опор имела обгрызенный, положенный наискось ствол, длиною около 3 м и свыше 15 см толщиной, в остальном были более или менее тонкие палки, от 20 до 250 см длиною. Деревянный «каркас» цементируется грязью — илом, взятым со дна или с берегов. Иногда грязь смешана с травой и корнями. Строительные материалы, насколько можно судить, нагромождаются в беспорядке, и жилище оформляется изнутри. Случается, что хатка опирается на деревья или пни, корнями которых скрепляются стенки камеры: это особенно в тех случаях, когда хатка приурочена к холмикам — кочкам в согре, которые обычно бывают увенчаны крупными деревьями. Центр хатки занимает логовище, которое в некоторых случаях (личное сообщение М. М. Овсянкина для р. Онжаса) может быть двухэтажным, т. е. иметь вполне выраженными верхнюю и нижнюю камеры.
Из ряда промеренных нами, наиболее характерные хатки таковы:
1. Постройка на холмике — большой кочке — в согре, на пруду, близ плотины (р. Потлох, верхнее течение, сентябрь 1940 г.). Хатка обитаемая, 16 сентября еще следы достройки. Вся на сухом бугорке, окруженная водою обширного бобрового пруда. Размер 6X4 м. Высота над землей около метра. Выход на восток, в сторону ближайшей воды.
2. Постройка на более или менее возвышенном берегу большой реки, в отсутствии пруда. Р. Конда, в 11 плесах ниже устья р. Уха, ровный берег, островок негустой уремы, кругом, видимо, луг. В момент осмотра (11 июня 1941 г.) затоплена более чем на 75 см. Хатка многолетняя, известна как таковая местному населению и обитаемая. Носит следы интенсивного ремонта и надстройки: свежие ветви и огрызки, несколько молодых березок с неувядшими еще листьями, блестящая на солнце грязь незасохшей обмазки… работа, видимо, производилась спешно. На этой хатке была хорошо заметна грязевая «дорожка», о которой упоминают многие авторы (см., например, 237, стр. 171). Высота сооружения более 2 м, поперечник около 5 м.
3. Хатка в верхнем течении р. Нюруха — вне плотины, среди согры. Занимает небольшой холмик, точнее кочку, увенчанную двумя елями. Хатка старая, занятая ондатрами. Вскрытие ее показало следующее: холмик, окруженный с одной стороны согрой, с другой — рекой, высота хатки над нормальным уровнем реки более 3 м; выше максимального уровня воды 1941 г. около 1 м. На вершине кочки две ели, толщиною около 20 см, по краям кусты и большетравье. Между елями хатка. Логово, покрытое сводом в 65 см толщины, углублено в землю и с одной стороны опирается на погрызенные, с другой — на целые корни; размеры его 120 X 50 см. В сторону реки уходит пологий, воронкообразный от логова ход, отчасти завалившийся, почему установить с точностью длину его трудно. Ниже по р. Нюруху была осмотрена еще одна хатка, стоявшая на бугорке высокого берега, удачно разрезанная пополам береговым обвалом. Хатка весьма старая. Обращает на себя внимание величина логова: высотою более метра и более 1,5 м в поперечнике.
Постройка новых и ремонт старых хаток, равно как и устройство нор, вне особой необходимости, происходит во второй половине лета, по окончании периода странствований. Исключение мы видели на описанном примере интенсивной достройки хатки, застигнутой наводнением в начале июня.
К этому вопросу вплотную примыкает суждение о том, как бобры создают камеры в хатках. Тот же пример весенней надстройки убеждает нас, что работа, — подъем свода, расширение и углубление логова, — происходит изнутри, за счет вновь нагромождаемого материала. В данном случае наводнение заставило хозяев сильно поднять хатку, в которой, очевидно, находились бобрята. В более редких случаях таким же порядком возникают «двухэтажные» хатки.
Несколько иначе освещает вопрос о жилищах кондо-сосвинских бобров Е. С. Жбанов. Он классифицирует их, исходя из особенностей, свойственных бобрам разного пола и возраста, и выделяет: а) гнезда плодовые или семейные, б) гнезда холостяков или перестарков, в) гнезда лончаков, г) гнезда сеголетков, д) летние гнезда-норы. Он пишет: «Плодовые или семейные гнезда отличаются большими размерами и систематически увеличиваются по той причине, что бобры постоянно вытаскивают на вершину новые стройматериалы.
Если на данную весну в семейном гнезде нет молодняка, то это гнездо не подвергается весеннему ремонту, если же молодняк есть, то гнездо обязательно ремонтируется, причем на вершину его добавляется главным образом торф и тщательно замазываются все щели верхней гнездовой камеры. Это делается во избежание простуды молодняка, а также с тем, чтобы воспрепятствовать выходу бобрят через отдушины верхней гнездовой камеры. Такой несвоевременный выход может привести их к гибели, так как они еще не могут нырять и потому беззащитны. Наконец, такая мера обеспечивает большую безопасность молодняка, так как ему может в это время быть опасной даже ласка, если ей удастся проникнуть через щели в верхнюю камеру. При такой системе ремонта вероятно, что по разрезу гнезда можно определить, сколько лет оно существует и сколько выводков молодняка в нем было».
Правильность данного интересного утверждения Е. С. Жбанова доказывается с нашей точки зрения фактом наличия старинных, очень больших хаток, обитаемость которых известна местному населению за полвека. В то же время они противоречат наблюдениям В. К. Хлебовича (376, стр. 103) над воронежскими бобрами, у которых, по его словам, «связи между ремонтом и появлением молодняка не установлено».
Осенний ремонт гнезда отличается от весеннего по составу и назначению стройматериалов. Осенью бобры возвышают гнезда из-за необходимости поднятия верхней гнездовой камеры над уровнем воды. При этом в качестве стройматериалов идут главным образом береза и торф, реже осина и еще реже тальник. Весной же бобр употребляет тальник, черемуху и случайные предметы (обглоданные зимой обрезки, сухие ветки, колышки, а однажды был обнаружен даже кусок весла). Осенью бобр не ощущает надобности в случайных предметах, так как в его распоряжении и изобилии имеются березовые ветки и другие остатки «осенних заготовок». Здесь мы отметим, что, как показывает приведенный пример с хаткой на устье р. Уха, береза может иногда итти в ремонт и весной; хотя нужно сказать, что в этом случае надстраивалась затопляемая постройка. Кроме того, укажу, что в числе материалов, обнаруженных мной в свеже достроенных хатках осенью 1940 г., преобладали березовые обрезки. Летом бобры гнезд не чинят и заботы о них никакой не проявляют, странствуя вдали от зимних поселений.
«Следует указать на одну особенность семейных гнезд. Выход из них в воду сначала идет полого (скатом), затем обрывается почти вертикальным колодцем, спускающимся на значительную глубину, после чего оканчивается горизонтальным рукавом к выходу — «челу». Такое устройство имеет то важное значение, что бобренок до тех пор не может выйти из гнезда, пока не будет в состоянии хорошо нырять. Обстоятельство это особенно существенно, так как бобрята перед выходом из норы находятся без родителей».
«Гнезда холостяков и перестарков отличаются от плодовых тем, что растут в высоту только 3—4 года, пока растет сам бобр. Кроме того, отличаются отсутствием следов весенней починки, просты по устройству и не имеют более двух камер. Заготовки кормов у таких гнезд производятся осенью очень поздно, количество их не покрывает зачастую потребностей даже одного бобра, что вынуждает его преждевременно выходить весной на поверхность. По сообщению опытного охотника Н. В. Храмцова, он, промышляя в 1939 г. на р. Еготье, постоянно видел недалеко от своей, избушки бобра, который приступал к заготовкам лишь после рекостава. Бобр был вынужден таскать березник по льду и спускать его в полынью. Когда она покрылась льдом, бобра он больше не видел. Гнезда холостяков и перестарков, как правило, расположены ниже плодовых гнезд, из которых они происходят».
«Гнезда лончаков расположены обычно недалеко от плодовых и являются тем, что называется «полухатками», половина жилища устроена в земле, сверху оканчивается конусообразной крутой хаткой, высотою не более 50—60 см. Полухатки встречаются одиночные и парные (на двух особей). В последнем случае здесь появляется и первый приплод, о чем можно судить прежде всего по признакам весенней починки гнезда. Впоследствии такая полухатка превращается в плодовое гнездо, ежегодно увеличивающееся в размере. Если же полухатка совершенно не растет в высоту, за исключением необходимой осенней починки, можно заключить, что бобр продолжает оставаться без пары».
«Гнездо сеголетка по существу представляет собою нору, вырытую самим сеголетком в непосредственной близости семейного гнезда. Лишь изредка над небольшой гнездовой камерой, которой и оканчивается нора, можно видеть кучку хвороста в 10—12 см высотой. По числу этих нор можно определить и количество зимовавших сеголетков. Особое значение для сеголетка приобретает эта нора как убежище в то время, когда у взрослых бобров начинается брачный период и самец выгонит сеголетков из родительского гнезда. В виду малого размера трубы, нора сеголетка недоступна для взрослого и он не может до него добраться. Это обстоятельство спасает сеголетка от возможной гибели в период гона, когда самцы свирепы и драчливы».
«Летние гнезда-норы представляют собою открытые ямы-углубления, без всяких ходов, вырытые в обрывистом речном скате. Размер их зависит от величины хозяина. Здесь бобр отдыхает, высунув наружу голову, а в случае опасности моментально скатывается в воду. В такой норе можно встретить скромную подстилку из расщепленных обглоданных веток. Все лето бобр живет в таких постройках, сооружая их по мере надобности и где потребуется. В виду незамысловатого устройства и расположения в крутых берегах, эти углубления легко замывает дождями и полой водой в они обычно не сохраняются даже до следующего года».
Изложенные замечательно интересные наблюдения Е. С. Жбанова не только дают очень много для далеко еще не законченного изучения бобровых жилищ, но и освещают вопрос по-новому. Во всяком случае они показывают известную специфичность сибирских бобров и, в частности, неприложимость к ним утверждения А. В. Федюшина о том, что «разница в выборе жилья у бобров, т. е. норы или хатки всецело зависит от экологической и экотопической обстановки, в которой живут бобры» (368, стр. 185). Во второй половине прошлого столетия К. Ф. Кесслер указывал, что для возведения сложных построек бобрам нужны простор и спокойствие. Поэтому, поскольку в его время в Киевской губ. бобров жестоко преследовали, они жили там только в норах. Полвека спустя Э. В. Шарлеман (390, стр. 54), найдя в той же губернии участок, где бобры в течение некоторого времени жили в покое, обнаружил, что они вернулись к высшим формам своего строительства Эти наблюдения наводят на мысль о том, что живущие в первобытной обстановке и, как увидим ниже, в условиях исконной охраны человеком, бобры Кондо-Сосвинского очага сохранили в неприкосновенности инстинкт построек и порядка обитания жилищ, искаженный у их европейских сородичей близким соседством и постоянным хищническим преследованием человека.
Не менее замечательными, чем хатки, бобровыми постройками можно считать их плотины. Строятся они для того, чтобы создать нужную глубину для затопления кормовых запасов и вместе с тем возможно увеличить площадь водной поверхности для облегчения транспортировки корма. Получение нужной глубины достигается еще и рытьем котлована, который всегда создаётся позади плотины в результате выемки земли для цементирования постройки. Плотины строятся только на небольших речках и ручьях, так. как большие и загородить трудно и надобности в этом нет.
Простейшие плотины представляют собою прямые, 1—2 м длиною сооружения, преграждающие путь воде и поднимающие ее вровень с берегами. Плотины этого типа обычно служат добавочными к главному сооружению и размещаются или выше по речке, для ослабления напора воды, или — редко — ниже, для подъема воды в транспортных целях.
Более сложные плотины строятся там, где необходимо создать обширный пруд, а следовательно, они должны выдерживать весьма большое напряжение. В этом случае мы различаем «головное» сооружение, преграждающее самое русло и «дополнительные» или крылья — отводы плотины. Головное сооружение сохраняет прямизну только в том случае, если русло узко и края прочно опираются на берега; в противном случае плотина обязательно имеет прогиб по течению. Крылья идут фестонами (реже прямыми линиями) в стороны и располагаются выше, а иногда и ниже головного. Головное сооружение построено прочно, из различного, размера палок, воткнутых в дно и сцементированных грязью и собственной тяжестью. Дополнительные на столько легче, на сколько слабее напор воды в данном месте и на краях представляют иногда простые валики грязи.
Сток воды строго регулируется бобрами путем наслаивания плотины и устройства желобков в малоугрожаемых местах. На речках мощных (например, плотина на р. Потлохе) это солидный, постоянный слив, шум которого слышен за километр. На ручьях (например исток р. Тать-Егана) это несколько желобков на крыльях плотины. При наличии большого подъема воды она уходит и вокруг плотины, кустами, но если нужно, то и здесь преграждается валиками. Постоянное регулирование достигается наложением валика по всей плотине. Насколько точно следят бобры за уровнем пруда, можно убедиться, повредив намеренно где-либо верхнюю обкладку плотины — бобры починят ее в первую ночь, а где им спокойно, то и засветло.
Площадь затопления может достигать двух и более гектаров. Высота и протяженность подпора воды зависит от крутизны падения русла и тем более, чем оно положе.
Приведем описание наиболее характерных из осмотренных нами плотин:
1. Основное поселение на р. Тать-Егане, занимающее левый его исток. Осмотрен 10 сентября 1940 г. Головная часть имеет 5 м длины, 1,5 ширины и 1,30 высоты. Стока нет. Вода стоит в уровень с краем плотины. Правое крыло идет фестончиками, укрепляемыми между кочек и деревьев на 60 м, а далее, за большой кочкой, еще на 1 м, до коренного берега. Правый сток на 17-м, два маленьких на 38-м и один маленький на 52-м метре. Левое крыло до 250 м, из коих более половины естественные преграды. Стоков на нем нет, так как все давление воды принимает на себя правое крыло. В связи с подъемом воды по всей плотине следы интенсивной работы по укреплению ее и подъему. Общая площадь затопления много более гектара. В конце пруда добавочная, почти затопленная плотина. Уровень второго пруда почти равен главному.
2. Основное поселение на р. Потлохе. Длина главной плотины около 15 м, она прямая, но построена под углом в 15—20° к течению. Ширина ее до 1,2 м, высота около 1,5 м. Правое крыло представлено несколькими добавочными плотинами между кустов и кочек; расположены они ниже головного сооружения на 50—60 м. Левое крыло идет между кочками непроходимого калтуса. Главный слив справа от плотины, двумя мощными, до метра шириной, шумящими потоками, через кочку — холмик правого берега речки, на которую опирается главная плотина. Площадь затопления более 1 га. Вода в русле поднята на расстояние около 1 км.
Интересно отметить различия описанных плотин. Первая из них выстроена на слабом ручье. Воды недостаточно, ее нужно экономить, и главное внимание обращено на укрепление крыльев и сжатие стоков, а поверху всюду лежит предохранительный валик. Вторая плотина преграждает довольно мощную реку. Воды избыток, она свободно идет не только по главному стоку, но мало охраняется и на крыльях сооружения. Предохранительный валик отсутствует.
Плотины — очень крепкие и долговечные сооружения бобров, что можно видеть во многих местах очага, где они свидетельствуют о былом пребывании бобра. Размываются они с трудом. При этом характерно, что древесные части плотины держатся так крепко, что когда смыта вся верхняя обмазка, вода журчит через кучу хворостин, полностью сохраняющих свое изначальное расположение. Чаще всего, будучи прорванной по той или иной причине, потеряв свое прямое назначение, плотины постепенно погребаются наносами. В этом случае они сохраняются бесконечно и могут быть приняты за сооружения доисторического человека, как это случилось на р. М. Патоме (154, 11).
Размножение и жизнь семьи
Данная сторона жизни бобров, наиболее трудная к непосредственному наблюдению, далеко не вполне выяснена даже для хорошо изученных американских или относительно исследованных европейских бобров. Что же касается бобров Кондо-Сосвинского очага, то непосредственным и серьезным их изучением в данном направлении занимался до сих пор только один Е. С. Жбанов. Ему и принадлежат наиболее интересные из приводимых ниже сведений, поставленные в кавычки. Мои наблюдения в этой области невелики и я базировался на опросных данных.
Опрошенные старожилы, неоднократно добывавшие бобров, утверждают, что беременных самок им приходилось бить с половины апреля и до конца июня. Некоторые же считают, что к первым числам июня все бобрята уже родились. По наблюдениям Е. С. Жбанова, к 15 июня уже заканчивается лактация. Согласно литературным данным (376, стр. 111), беременность бобров протекает 105—107 дней. Американский бобр, согласно материалов, опубликованных Г. В. Брадтом (437, стр. 486), имеет четырехмесячную беременность. Г. В. Брадт приводит случай беременности, длившейся 128 дней. Исходя из сказанного, спаривание бобров в нашем очаге, вероятно, происходит между декабрем и февралем, в самый разгар зимы. Такое положение, даже если. признать, как это утверждает Е. С. Жбанов (личное сообщение), бобров строгими моногамами, заставляет говорить об исключительных трудностях, которые должны встречать бобры при спаривании. Для особей изолированных, в силу ли естественных причин, или по случаю истребления ему подобных, становится невозможным добиться спаривания и они обрекаются на целибат. Сказанная особенность должна определять свойственную бобрам медлительность размножения и заставляет с особой. осторожностью относиться не только к допущению чрезмерного использования, но и самому разрежению поголовья.
Вдаваясь в гипотезы, мы не можем не отметить вероятность того, что бобрам свойственна затяжная беременность. Такое допущение, при учете дальних весенне-летних кочевьев бобра (причинность которых нам сейчас неизвестна), позволяет по крайней мере объяснить длительное существование изолированных колоний бобров, разбросанных по верховьям некоторых рек (например р. Него-Супр-Еган) на огромном расстоянии от себе подобных.
Количество бобрят, которое я смог установить по многим фактам добычи и наблюдений, колеблется от одного до трех, в крайнем, случае до четырех. Указание на большее число недостоверно, так как передавалось с чьих-то чужих слов. По мнению Е. С. Жбанова (личное сообщение), бобрят приходится в среднем по два на самку.
Для сравнения приведем данные по американским бобрам. Так, Ц. Е. Джонсон (442, стр. 601), опираясь на данные обширной литературы и опросы охотников, говорит о количестве детенышей от 1 до 8. Последнюю цифру он, впрочем, оговаривает как мало вероятную. Наиболее обычным он считает выводок в 4 экз. и полагает, что первый раз самка приносит только 1—2 детенышей, а в последующие годы 4 или более. Г. В. Брадт (436, стр. 151), проанализировав 65 выводков, обнаружил в них 242 щенка, что дает в среднем 3,72 на гнездо.
Покидать нору бобрята начинают на р. Конде к двадцатым числам июня. Живут молодые в семье долго, вероятно до половой зрелости, которая, по литературным сведениям, наступает в два года. После этого они организуют особые семьи. В связи с этим в семье бобра могут быть в наличии три генерации: родители, двухгодовики и годовики.
Это подтверждается личным сообщением М. М. Овсянкина, который 12 апреля 1933 г. в одном поселении обнаружил 6 бобров именно указанных возрастов. Матка при этом была беременна, и, очевидно, что прежде чем двухгодовики могли бы получить возможность выселиться, семейство должно было бы обогатиться представителями четвертой генерации.
Продолжительность жизни отдельной колонии на определенном месте может быть очень значительной. Так, по словам старожилов, в устье р. Уха постоянно обитаемом бобрами, им были известны хатки, остававшиеся жилыми более полувека.
Е. С. Жбанов по вопросу о размножении и семейной жизни бобров в нашем очаге сообщает следующее. «На Конде и Сосве бобрята появляются на свет между 1 и 5 июня. В иные годы возможны отклонения на 5—6 дней, причины которых нам неизвестны».
«Новорожденный бобренок покрыт слабым, нежным пухом и очень редкой остью. Зубы едва наметились, они белые и мягкие, коготки также мягкие, как бы резиновые на ощупь. Голова опушена слабо. К самостоятельным действиям детеныш, видимо, неспособен. Такой именно вид имел бобренок, найденный мною 2 июня 1940 г. в разрушенной половодьем хатке. В эту весну появление молодняка в указанные сроки отмечено в 1Г гнездах по р. Еготье».
«На 7—10-й день бобренок уже хорошо опушен, зубы и когти вполне окрепшие. Резцы оранжево-коричневого цвета и настолько остры, что легкое прикосновение к ним ранит палец до крови, С этого времени бобрята могут принимать растительный корм; Кормление молоком становится затруднительным для матери и она начинает приучать детей к новой пище. Нужно отметить, что перемена рациона дается щенкам не просто. Дело в том, что при достаточной крепости резцов, коренные остаются у бобренка совсем мягкими, и пережевывать растение, даже самое мягкое, он не может. Следует предположить, что бобриха кормит в это время детей изысканной пищей. Косвенным доказательством этого служит и то, что в данный период пища матери состоит из нежных молодых побегов и коры тальника, и как раз на этот корм переходит бобренок, когда зубы у него окончательно окрепнут. Как бы то ни было, с, 7—10-дневного возраста бобренок начинает получать растительный корм, а на 12—15-й день самка вынуждена покинуть гнездо, чтобы сохранить свои сосцы. С этого времени она появляется в гнезде лишь для того, чтобы принести молодняку пучок тальника с нежными листьями и выбросить, обглоданные бобрятами ветки. Следовать за матерью детеныши в это время еще не способны, так как не умеют нырять, почему и выбраться из гнезда не могут. Выходят они из гнезда не ранее 20-го дня, и с этого начинается их самостоятельная жизнь. Они продолжают держаться выводком и спят вместе внутри или вне гнезда, последнее особенно в хорошую погоду. Если летовки родителей недалеко, они, по-видимому, посещают детей, но изредка. Для ночлега вне гнезда бобрята забираются на хатку, а чаще выкапывают себе лунообразную ямку в обрывистом песчаном скате, под деревом, убежище подобное летней норе взрослого бобра. В случае опасности они падают в воду с обрыва в 70—120 см высотой. Заставать бобрят на берегу мне случалось в этот период неоднократно. Однажды, выехав в лодке для вечерних наблюдений, я встретил в норке у песчаного ската двух бобрят. Третий был по соседству на берегу. Увидев меня на воде, зверьки: несколько мгновений меня рассматривали, а затем, поняв опасность, нырнули под лодку. Одного из них я успел поймать, схватив за хвост».
«Вышедший из гнезда бобренок большую часть времени проводит на суше. Вода служит ему в этот период лишь для защиты от врагов, которых у него очень много. Ему опасны: ласка, колонок, норка, горностай, соболь, лисица, ястреб тетеревятник. Крупные хищники имеют менее шансов навредить бобрятам. Волк и рысь находятся на других стациях, а медведь в эту пору занят преимущественно лосями. Вполне реальную опасность представляет для маленького бобра ворона, так как черепная его коробка в первое время не крепче чем у зайчонка — обычной добычи вороны. Вред ондатры, кроме возможной передачи инфекций, заключается в причиняемом бобрятам большом беспокойстве».
«На суше бобрята, подобно своим родителям, ориентируются главным образом на слух. Приведем такой пример. Наш лагерь стоял на р. Еготье, на ровной площадке в 100—120 м от реки, в частом смешанном подлеске. Четыре отловленных ранее сеголетка были выпущены мною в палатку погулять и по недосмотру убежали. По освобождении все четыре направились прямо к реке и были найдены при помощи лайки у самой воды. Чем руководствовались они, избрав это направление? Несомненно слухом, хотя тайга шумела от ветра и говор речки для человеческого слуха был различим едва ли более, чем на 10—15 м. Общую ориентацию на слух показывает и устройство летних убежищ».
«На суше бобрята довольно подвижны. В предвечерние часы они выходят на жировку в кусты тальника или молодой поросли осины на гарях. Сеголетки жируют воем выводком. Они проделывают довольно торные тропы, длина которых колеблется в пределах 10—100 м вдоль берега и 10—70 м вглубь ровной речной долины. Время жировок и отдыха у бобрят распределяется примерно так. Утром они кормятся от восхода солнца часов до десяти. После кормежки проводят 2—5 мин. в воде, снова выходят на берег и отдыхают до вечерних часов. В 4—5 часов пополудни бобрята снова на 5—10 мин: выходят на воду, после чего жируют на берегу до полуночи, точнее до наступления ночного холода, столь характерного для всей долины рек Конды и Сосвы. Движения сеголетков в воде по сравнению со взрослыми бобрами менее уверенны и энергичны. Бобрята избегают плавания против течения, а будучи вынуждены к этому, двигаются вдоль самого берега, выбирая заводи и омутки. Ныряют они довольно слабо и так неглубоко, что с берега видны их движения в воде (они напоминают движения нырнувшего человека). Погрузиться камнем, подобно взрослому бобру, бобренок не в состоянии. Прежде чем нырнуть, он 3—5 раз хлопает хвостом по воде, а затем уже неуклюже переворачивается головой вниз».
«Пищей сеголетков в этот период служат листья и кора тальника, а где она есть, то и кора молодой (2—3-летней) осины. В связи с этим и места их жировок приурочиваются к зарослям этих пород в прибрежной полосе и гарях в долине реки. Потребления в пищу каких-либо других растений мне установить не удалось. Замеченные два случая поеди лютика едкого принадлежали взрослому бобру».
«При появлении опасности поведение сеголетков бывает двояким. Если вода близко, то бобренок, как и взрослый бобр, услыхав подозрительный звук, на несколько мгновений замирает и, лишь осознав опасность, стремительно бросается в воду. Если беда застала сеголетка далеко от воды, он делает несколько шагов и затаивается в густых зарослях. После этого никакой шум не стронет его с места. Можно даже наступить на него, и если увидишь (что довольно трудно), то и взять в руки. Если же обнаружишь затаившегося взрослого бобра, он, невзирая ни на что, бросается в воду, даже если при этом ему приходится бежать навстречу людям. Именно такой случай был со. мною на р. Еготье».
Пища бобра
Вопрос питания — важнейший в познании жизни бобра, тем более в пределах описываемого обитания. Дело в том, что расположенное в достаточно высоких широтах, оно может обеспечить бобру только чересчур, быть может, однообразные корма. В противоположность более южным местообитаниям, на реках Конде и Сосве растением, на котором строится прокормление стада, служит береза. Березой определяются кормовые возможности водоемов, из нее же состоит подавляющая часть запасов бобра.
Следует, однако, подчеркнуть, что ни в данном очаге, ни во всей Сибири, мы не можем установить наличия прямой зависимости между распространением бобра и границами какой-либо древесной породы, как это имеет место в Северной Америке в отношении его и осины. Про американского бобра В. Г. Гептнер говорит (75, стр. 296): «строгую связь с кормовыми растениями обнаруживают и некоторые специализированные стенофаги-фитофаги из позвоночных и даже млекопитающих, как, например, бобр в Америке». На следующей странице он приводит карту распространения бобра на этом континенте, из которой видно, что северная его граница удивительно точно совпадает с таковой осины. Не то в Сибири. В этой стране повсюду северная граница бобра не связана с распространением осины. В то же время она повсеместно отстает и от березы, которая везде уходит дальше на север.
Из всех лиственных пород местности, береза наиболее распространена. В виде сплошных насаждений она главным образом встречается по старым гарям, а на некоторых речках на большом протяжении представляет единственную растительность берегов. Пример такой речки р. Нюрух, богатство березой которой мы уже отмечали выше, р. Потлох в среднем течения и другие. В остальном береза представляет примесь к другим породам, особенно ельникам, среди которых она избирает обычно хорошо освещаемые солнцем излучины и мысы. Наконец, угнетенный, болотный березняк встречается почти всюду по сограм, хотя и не представляет большой кормовой ценности. Совершенно лишены березы только незначительные участки особо глухих ельников и кедрачей, безлесные болота, в которых зарождаются многие из бобровых рек, да подходящие местами вплотную к речке чистые сосняки. В целом запасы березы на водоемах данного очага огромны и говорить о недостатке этого вида кормов нет никаких оснований. Другое дело вкусовые и пищевые качества березы; Вопрос этот — один из существенных — еще не подвергался изучению, но несомненно, что бобры обладают высоковыраженной избирательной способностью, и не только отдельные березы, но и целые рощи бракуются бобрами, вне зависимости от удобства их расположения.
Вторым в ряду важных для бобра растений следует считать тальник. В местной флоре ивы представлены несколькими видами, притом только в кустарниковой форме. Тальники распространены по всем водоемам, но спорадически, и нигде не образуют особо значительных массивов. Заросли их сосредоточены по излучинам больших рек, как р. М. Сосва и меньше р. Конца, а кроме того (особые виды) по сограм, речным вершинам и истокам. Основное значение для бобров имеют преимущественно последние. В противоположность березе, запасы ив далеко не могут быть названы неисчерпаемыми. Наоборот, усиленно потребляемые бобрами, они местами явно деградируют возле их поселений; кроме того, тальники страдают от многочисленных лосей. Впрочем, абсолютно ничтожное количество бобров не может иметь отрицательного влияния на тальниковые заросли. Но в бассейне р. Концы мы сталкиваемся с более серьезным фактором, враждебным для этой породы. Местами тальники хиреют, сохнут с корня, без всякого видимого участия животных. Отдельные участки оказываются сплошным сухостоем, с немногими живыми побегами, а в большинстве зарослей все сколько-нибудь старые стволики оказываются погибшими. Это явление стоит скорее всего в зависимости от происходящего изменения водного режима почвы, от процесса общего обмеления бассейна р. Концы, о котором мы говорили выше.
Осина — основа бобрового питания в южных районах — порода, которой они оказывают несомненное предпочтение и в наших пределах, распространена, как мы видели, выше, очень мало. Распределение ее по некоторым водоемам наводит на мысль, что причиной исчезновения осины из приречных насаждений в некоторых случаях могли быть бобры.
Из других пород только черемуха может быть выделена как имеющая более или менее заметное значение для бобра; при этом нужно сказать, что при обширности запасов этих кустарников, особенно в системе р. Конды, потребление их бобрами совершенно ничтожно. Из других кустарников бобры употребляют таволгу, реже ольху и рябину. В заготовках на зиму эти породы роли не играют, хотя присутствие последних двух и не исключается. Нередко употребляет бобр и шиповник.
Особняком стоит вопрос об использовании бобром хвойных деревьев. Из них имеют место погрызы пихты, реже ели, еще реже кедра и, как исключение, сосны (погрызы молодых сосенок обнаружены были, например, в сентябре 1940 г. Я. Ф. Самариным на р. Ессе). В заготовках хвойные не встречаются, хотя однажды на р. Тать-Егане среди старых бобровых огрызков в плавнике я обнаружил кусок нетолстого ствола ели, дочиста обгрызенного и как будто бы бывшего в заготовках. Употребление бобрами хвойных неравномерно, непостоянно (главным образом весной и, вероятно, осенью) и носит характер погрызов, притом обычно небольших. Знакомясь с бобровыми погрызами по р. Конде, я обратил внимание, что по ней самой и ее притокам погрызы хвойных (притом больших и даже старых стволов) встречаются несравненно чаще, чем на знакомых мне притоках р. М. Сосвы. Вполне вероятно, что употребление в пищу коры хвойных имеет лекарственное значение и может быть заменяемо тем или иным видом травянистых растений. Что касается последних, то, хотя количество употребляемых бобром видов и велико, изучен состав травянистых его кормов крайне слабо. По личным наблюдениям, отметим частые поеди осоки, хвоща, иван-чая, особенно калужницы. По опросным данным бобр охотно поедает цикуту.
В отношении сезонности поедания кормов, год бобра разделяется на два периода. Зимнее время — от конца вегетации до появления зелени — исключительно древесный корм, это то, что заготовлено затопленным в воде. Вегетационный период — разнообразный зеленый корм, в котором древесная кора уже не играет роли. Несомненно, что такие повороты в питании не могут не вести за собой изменений в физиологических отправлениях организма, а в связи с этим и потребности в лекарственных веществах. Быть может на поиски этих недостающих элементов и отправляются в странствование перезимовавшие оседло бобры.
Заготовка кормов и их потребление. Заготовки кормов на зиму начинаются в конце августа — первых числах сентября и продолжаются до наступления настоящих морозов. Продолжительность работ данной колонии зависит от условий транспорта и местонахождения заготовляемого корма. Говоря об этом, необходимо подчеркнуть то громадное значение, которое имеет не столько самое обилие, но именно доступность кормов для бобра. Посуху бобр редко уходит за кормом далее 18—20 м. Зато водой, особенно по течению или в спокойной воде своего труда, он сплавляет корм за километр и более. Чтобы добраться до удаленных деревьев, бобр использует ручейки, болотца, озеринки, — норовя перетаскивать тяжесть через кратчайшие волоки. Бывают случаи, когда богатейшие запасы кормов, приуроченные к реке и потенциально неисчерпываемые, практически мало или вовсе недоступны для бобра. Характернейший пример сказанного мы имеем в среднем течении р. Потлоха. Здесь река проходит среди возвышенных, холмистых берегов, довольно круто спускающихся к речке. Холмы поросли Сплошным березником. Однако чтобы добраться до берез, бобру приходится уходить за 40, 50 и до 60 м. Даже используя многочисленные истоки и болотины, он не может к ним приблизиться более, чем на 25—30 м. В результате наблюдается непомерно большая вывалка деревьев при ничтожном их использовании; не только стволы, но даже и ветви растасканы мало, причем многие брошены уже расчлененными на куски. В смысле напрасной затраты труда бывает также неблагоприятна валка деревьев в чаще, особенно среди елей. В одном месте на р. Потлохе мы на маленьком участке подсчитали более 12 деревьев, застрявших вершинами и потому пропавших даром, для срезавших их бобров. Отметим, что при учете кормовых ресурсов бобров обследователь должен обращать внимание на указанную сторону вопроса.
Бобр заготовляет пищу, срезая нужное мощными своими резцами, вне зависимости от толщины дерева. Стволики толщиною до 4, даже 5 см отсекает, видимо, одним ударом, так что место среза можно отличить от сделанного ножом только по слегка вогнутой поверхности наискось отхваченного пенька. Стволы потолще обрезываются постепенно, причем, как правило, кругом. Направление падения зависит от случайных причин, равно как и время, в которое заканчивается рубка (от одной-двух ночей до года и более). Иногда начатое рубкой дерево забрасывается вовсе, даже будучи срезанным до половины. Упавшее дерево разгрызается на части. Срезаются ветви, и если ствол слишком толст или лежит далеко от воды, то употребляются только они. Часть коры иногда поедается на месте. Все подлежащее транспортировке разделяется на удобные к переноске отрезки; длина их зависит от толщины, форм и условий перетаски, а выдающиеся, могущие зацепиться по дороге сучки тщательно отсекаются. Доставленные на место, куски затопляются и закрепляются на дне.
Количество заготавливаемых кормов пропорционально размерам колонии. На одного бобра в зиму требуется 8—12 деревьев. Но количество это не постоянно и зависит от многих причин: толщины деревьев, полноты их использования, а главное запасаемых одновременно кустарников.
Переселения и кочевки
Этот вопрос есть одна из загадок плохо изученной жизни бобра. Всё данные такого рода основаны более на домыслах, нежели на фактах.
Переселение. В части расширения ареала мы можем говорить только о трех фактах. Именно, на р. Муломье, по словам местных жителей, около четырех лет тому назад основалось бобровое поселение там, где ранее его никогда не было. В этом случае мы не можем, однако, предполагать, что бобр переселился издалека — выше мы видели, что наши грызуны живут издавна на некоторых притоках этой реки. Второй факт — это появление бобров на р. Тугр, в то время когда нам известно, что в бассейне р. Ем-Егана они уничтожены не менее чем 5 лет тому назад. И, наконец, бобр, живущий в завале у д. Печерах на р. Конде, поселился там сравнительно недавно. Два последних случая доказывают, что бобры могут переселяться, с одной стороны, вниз по течению на несколько десятков километров (Печерах) и через водораздел, в свободную речную систему. В официальных документах заповедника встречаются утверждения о том, что за время его существования бобры заселили бассейн р. Тапсуя; выше изложенный материал показывает, что, однако, р. Тапсуй заселена бобрами искони.
Зато мы убедились выше в том, что продолжает прогрессировать вековой процесс сокращения бобровых местообитаний, но опять-таки не в силу склонности к перемене мест, а совсем по другим причинам.
Бобр по природе своей оседлое животное, что вполне объясняется образом его жизни в смысле необходимости обеспечения на зиму солидным помещением и громоздкой заготовкой корма. Насколько можно судить, переселение его бывает следствием, перенаселения данного (хотя бы небольшого) участка. В условиях же сокращения ареала, запустения рек, падения численности мы не можем и ожидать проявления склонности к освоению новых местообитаний.
Мы не можем утверждать, что кондо-сосвинским бобрам свойственен присущий их американским родичам обычай изгнания двухлетков (436, стр. 157—161). Однако рассмотрение имеющихся фактов заставляет предполагать нечто подобное. Процесс этот не выражен ясно и, быть может, потому, что, как увидим ниже, нормальное развитие семьи до самого последнего времени грубо нарушалось человеком.
Кочевки. В силу причин мало известных, быть может, изменения водного режима, большая часть бобрового поголовья (возможно все) в период весеннего половодья снимается с мест и некоторое время странствует по рекам, забираясь иногда в очень удаленные участки и запечатлевая следы своего пребывания погрызами на избранных деревьях. Окончание этих кочевок местные охотники определенно связывают с падением вод до летнего уровня, что оправдывается моими наблюдениями. Действительно, все как и свои, так и опросного порядка конкретные случаи встреч кочующих бобров падают именно на это время. Кроме того, изучение погрызов, сделанных кочующими бобрами, которыми можно считать все сделанные вне обычных поселений, показывают следующее. На березах, нависших над рекой, обычно помечаемых бобрами, погрызы сделаны на высоте доступной грызуну только в полую воду. Выделяются те, которые могли быть сделаны в период максимального уровня. На затопляемых берегах погрызы также слишком высоки для обычных (этот факт нельзя путать с встречаемыми высокими погрызами около поселений, которые сделаны по снегу), а в то же время на краях разлива можно найти погрызы нормальной высоты, но лежащие вне пределов достижения бобров посуху.
Во время этих кочевок бобры изменяют даже своей исконной привязанности к водоемам и удаляются от них иногда далеко. Так, наблюдатель заповедника Сумрин сообщил, что весной 1940 г. он с помощником обнаружил крупного бобра в наполненной водой рытвине в нескольких километрах от реки. Вода убежища, куда бобр забрался, очевидно, от преследования собак, едва покрывала половину его тела, а попадись он в этом положении более опасному врагу, гибель была бы неизбежной.
Кочуя, бобры могут преодолевать и очень большие пространства. Так, А. А. Насимович сообщил мне случай, замеченный им в Лапландском заповеднике, когда бобр перебрался из одной речной системы в другую через высокий каменный хребет. Данный и подобные ему факты показывают, что кочевки эти вызываются импульсами чрезвычайной силы, каковые может порождать только половой инстинкт.
Но кочевки эти не влекут за собой оседание кочевников на новых местах, что теоретически не исключено. Наблюдениями местных жителей и появлением погрызов установлено ежегодное появление бобров по р. Конде вплоть до Турсунтского Тумана, по р. М. Сосве вниз почти до устья, но оседания на этом пространстве не происходит.
В заключение добавим, что бобры имеют обыкновение довольно часто менять свои местообитания в пределах тех же угодий. Факты этого рода свидетельствуют не о склонности к переселениям, но лишь только о том, что бобры обладают широкой выборочной способностью к кормам. Они указывают и на глубину влияния этих грызунов на изменение окружающих их природных условий, о чем будем говорить ниже.
Стации бобра
Возможность обитания бобров в природе определяют два условия: вода и древесно-кустарниковая растительность, с непременной примесью лиственных пород (хотя бы, как мы видели выше, это были уремные заросли в безлесной степи). При этом в нашем очаге бобру обязательно требуется проточная вода. Комбинацией этих особенностей и определяется целиком разнообразие бобровых угодий.
Намечая ниже краткую схему бобровых стаций обследованного района, нужно отметить следующее. Прежде всего строительные способности бобров и особенности их питания, резко отражающиеся на растительности, позволяют бобрам сильно влиять на стации в сторону их изменения, а иногда приспособления для своих нужд, о чем подробнее скажем ниже. С другой стороны, причины связанности бобров с теми или иными участками иногда решительно не поддаются объяснению. Иной участок как бы создан для бобров: корма в избытке, берега очень удобны для нор, русло благоприятно, а бобров нет. Они предпочли для поселений другой участок, на наш взгляд гораздо менее подходящий. Широкий поиск бобров по угодьям вокруг колоний, погрызы берез, показывают, что бобры весьма тщательно выбирают места для своих поселений.
Типы стаций кондо-сосвинских бобров лучше всего поставить в зависимость от уровня и характера берегов, учитывая, как сказано, непригодность для их обитания хвойных лесов без примеси кормовых растений и совершенно открытых участков; последние весьма редки по таежным речкам данного очага.
1. Берега высокие, крепкие, незаливаемые половодьем. Река многоводна. Роль кустарников в кормах ничтожна. Бобры живут в норах, не нуждаясь в ирригационных сооружениях. Стация свойственна более среднему и нижнему течению рек. Пример — поселение в среднем течении р. Потлоха.
2. Берега низменные, болотистые. Заняты согрой, заливаемой полой водой; во время половодья остаются незалитыми только отдельные участки типа кочек. Роль кустарников в кормах выше, чем в предыдущей стации. Река многоводна. Бобры живут в хатках, реже в норах. Запруд не делают. Пример — среднее течение р. Нюруха.
3. Берега низменные, болотистые. Половодьем не заливаются, так как оно не захватывает этих участков, свойственных верховьям. Роль кустарников в кормах самая значительная. Бобры живут наичаще в хатках и как правило возводят плотины, так как воды недостаточно. Пример — истоки р. Тать-Егана.
4. Заливные участки в поймах рек. Единственное место, где выражены до некоторой степени заливные луга. Роль кустарников значительна. Бобры живут по наиболее крепким берегам, обычно строя хатки. Пример — устье р. Уха.
Наконец, напомним указанную роль в жизни бобров лесных завалов, столь распространенных по речкам очага и служащих серьезным водорегулирующим фактором. Свободными от «заломов» остаются: р. М. Сосва, кроме самых верховий, среднее и нижнее течение р. Нюруха и относительно редки они (всего 9) на р. Конде, ниже устья р. Нюруха.
Круг жизни бобра
Год бобра разделяется на две неравные части: период явной летней активности и внешнего зимнего покоя, возможность которого, при отсутствии спячки, обусловливается усиленной заготовительной деятельностью осени.
Начало летнему полугодью или переход к нему кладут редкие сначала выходы на лед через забереги и полыньи. Делаются они главным образом для обновления запасов пищи, имеют место наичаще (во всяком случае, самые ранние) лишь при неблагополучии с затопленным кормом и потому есть явление не вполне нормальное. Переломным месяцем нужно считать апрель.
Со вскрытием льдов, которое происходит в течение мая, и с наступлением половодья бобровое поголовье отправляется в странствование, а беременные самки заняты выводом и выращиванием потомства. Уровень вод выравнивается к концу июня. С этим заканчиваются кочевки (лишь отчасти имеющие место позднее) и начинается период интенсивных работ: ремонт старых и закладка новых жилищ, а с конца августа — заготовка кормов (более ранние заготовки — исключение). Корма запасаются вплоть до рекостава — до начала, половины октября — после которого бобры окончательно покидают дневной свет и до весны скрываются подо льдом.
Подледный образ жизни бобров известен нам очень мало. Во всяком случае он не пассивен. Интенсивно продолжается питание, причем самое доставание кормов из складов, перетаскивание в нору и очистка нор от остатков пищи требуют немало труда. Кроме того, не вполне исключена возможность, что в этот период должен происходить гон и во всяком случае вынашивание и рождение детей — важнейший жизненный процесс. Наконец, в целях стачивания резцов, бобр постоянно грызет куски дерева, причем получаются разнообразные, затейливые фигурки, которые случается в большом разнообразии находить в логовищах. Фигурки эти, коим фантазия человека присваивает форму и значение отдельных предметов людского обихода, играют не малую роль в построении тех легенд и поверий, связанных с бобром у разных народностей, о которых мы будем говорить в своем месте.
Итак, под толстым слоем снега и льда, незримо, но полнокровно протекает зимняя жизнь этих замечательных животных.