Страшные погибельные места. Такую нелестную оценку дат в конце XIX столетия заволжским болотам большой знаток этих краев П. И. Мельников-Печерский.
Изображение их в известном романе («В лесах») производит сильное впечатление. Достаточно прочитать хотя бы вот это: «Вот на несколько верст протянулся мохом поросший кочкарник. Саженными пластами покрывает он глубокую, чуть не бездонную топь. Это — «мшава», иначе — моховое болото. Поросло оно мелким чахлым лесом, нога грузнет в мягком зыбуне, усеянном багуном, звездоплавкой, мозгушей и белоусом. От тяжести идущего человека зыбун ходуном ходит, и вдруг, иногда в двух-трех шагах фонтаном брызнет вода через едва заметную для глаза продушину. Тут ходить опасно, разом попадешь в болотную пучину и пропадешь ни за денежку…
Вот светится маленькая полынья на грязно-зеленой трясине. Что-то вроде колодца. Вода с берегами вровень. Это — «окно». Беда ступить в это окно — там бездонная пропасть. Не в пример опаснее окон «вадья» — тоже открытая круглая полынь, но не в один десяток сажень ширины… Ее берега из тонкого торфяного слоя, едва прикрывающего воду. Кто ступит на эту обманчивую почву, нет тому спасенья. Вадья засосет его в бездну.
Но страшнее всего «чаруса»… Изумрудная чаруса с ее красивыми благоухающими цветами, с ее сочной свежей зеленью — тонкий травяной ковер, раскинутый на поверхности бездонного озера. По этому ковру даже легконогий заяц не сигает, тоненький, быстрый на бегу, горностай не пробежит. Из живой твари только и прыгают на ней длинноносые голенастые кулики, ловя мошек и других толкунов, что о всякую пору днем и ночью роями вьются над лесными болотами».
Писатель очень доходчиво обрисован грозные болотные ловушки, умело замаскированные природой. «Чертовы пропасти» — так их иногда называют в народе. Окно, вадья, чаруса — эти термины широко вошли и в научный обиход. Ими широко пользуются болотоведы, геологи, географы и другие исследователи. Да и каждому из нас не грех помнить о таящихся в болотных хлябях неприятных сюрпризах, чтобы ненароком не попасть в беду. Это ведь как на минном поле: может проскочишь, а может (что чаше всего!) — нет. На случай рассчитывать не стоит. Я вспоминаю в этой связи предостережение М. Пришвина, адресованное героям повести-были «Кладовая солнца». Характеризуя особенности огромного Блудова болота и его самое коварное место, он, в частности, пишет: Слепая елань (топкое место в болоте)… было место погибельное, и тут на веках немало затянуло в болото людей и еще больше скота. И уж, конечно, всем, кто идет в Блудово болото, надо хорошо знать, что это такое, Слепая елань».
Только местным охотникам ведомы потайные тропки среди смертоносных трясин и топей. Впрочем, и они бывали бессильны. Певец Урала Д. Н. Мамин-Сибиряк отмечал, что многие уральские болота, возникшие на месте заросших озер, летом решительно недоступны и охотникам. Более того, опасности подстерегают человека и зимой: сохранившиеся кое-где озерные «окна», полузатянутые осокой и лапушником, не берут даже самые лютые морозы.
Самый большой болотный массив в мире — Васюганье — именуют в народе не иначе, как адские тони. Площадь его — пять миллионов гектаров. Это настоящий исполин даже по растяжимым сибирским меркам. Целая болотная страна, равная по территории девяти Франциям. Посетить укромные ее места удается лишь с помощью вертолета. Лучше всех это знают исследователи. Изучение болот всегда было нелегким делом. И сейчас такие изыскания сопряжены с немалым риском, — считают Н. Березина, О. Лисе и С. Самсонов (1983). Вот что пишут они о тяжком труде болотоведов: «Никакая техника не в состоянии спасти человека, если над ним сомкнулась болотная топь. И потом, о какой технике может идти речь в полевых условиях? В летнее время, когда ведутся экспедиционные работы, в глубину заболоченных районов можно добраться лишь по воздуху или по воде и только до определенного пункта. Дальнейшее продвижение — с помощью вьючного транспорта и пешком. Не удивительно, что до сих пор существуют заболоченные пространства, в глубь которых проникнуть не удается. Топи оказываются непроходимыми и упорно хранят свои тайны».
Известный российский ученый, работавший с растительностью болот Черноземья, доктор биологических наук К. Ф. Хмелев как-то поведал мне в дружеской беседе: «Однажды пришлось исследовать крупное болото в Воронежской области. Больше всего нас интересовал расположенный в его глубине остров. Там могли быть реликтовые, редко встречающиеся в наш век, растения. Но как туда пробраться? Со всех сторон его обступала непроходимая топь. После долгих мучительных поисков и барахтанья в болотной купели все же удалось угадать верный маршрут. Вычислить его помогли растения-индикаторы, указатели тех или иных глубин и прочих жизненных условий. Пробираться пришлось тем не менее по довольно высоко стоящей воде. Местами она доходила до подбородка, и даже я со своим почти двухметровым ростом, оступившись, порою окунался с головой.
На острове, густо поросшем болотными травами и кустарником, нас ждал большой сюрприз. Правда, не ботанический, а военный: покрытые мохом землянки и развалины шалашей, проржавевшее оружие и истлевшее обмундирование. Все спешно когда-то покинутое. Это была одна из тайных баз Антоновского движения в Тамбовской и Воронежской губерниях в 1920—21 гг. Возможно даже его штаб. Некоторые фрагменты достаточно хорошо сохранились. За 60 лет, прошедших после восстания, сюда ни разу не ступила нога человека. Кому охота соваться в такую пропасть? Даже нам, болотоведам, с таким трудом удалось найти единственный путь которым, наверняка, пользовались и антоновцы».
В Европе мрачной славой гиблых мест испокон весов пользовались необъятные болота, расположенные в долине Припяти и ее многочисленных притоков. Низкий рельеф, мягкий, обильно напитанный влагой грунт; множество рек, речек, ручейков и озер вкупе с дикими тесными зарослями делали этот край труднодоступным, порою и вовсе недоступным для человека. Это отмечал мне «отец истории» Геродот. По его рассказу, персидский царь Дарий Гистасп предпринял около 515-го года новой эры поход против скифов Северного Причерноморья. Те, отступая, заманили его в глубь страны. Там перед воинами, привыкшими сражаться в степях, открылись вязкие, опасные для людей и коней, болота. Сыны знойных краев были несказанно удивлены видением огромных мокрых просторов. Не менее изумлен был и сам царь. Незнакомую, сочащуюся влагой землю, он назвал «страною вод и туманов». Дарий вынужден был прервать тот неудачный поход, потеряв в войнах со скифами и негостеприимной чужой природой значительную часть своего 700-тысячного войска.
От седой древности продвинемся ближе к современности. Может быть, прошедшие века изменили болота? Нет, ничуть. Вот какими увидел их под Пинском в начале XX столетия Якуб Колас: «За широкой блестящей лентой реки (Пины) лежат, как море, необозримые пространства болотных зарослей, где все сглажено, закрыто ровной стеной необычайно высокого тростника с бурыми метелками на концах. Словно живой ковер висит-колышется над трясинными топями бескрайних болот, где не пройти человеку, где только может с трудом пробраться легкий челн либо чайка-душегубка, вдавливая болотный покров, на который набегает вода. Не знакомому с местными болотами человеку опасно забираться и эти дебри: потеряешь дорогу, закружишься, запутаешься и не сумеешь выбраться отсюда, — ведь, кроме густого тростника, да неба над головой, ничего не увидишь. Пропадешь, если не спасут люди. На этих бескрайних болотах попадаются узкие, черные, как расплавленная смола, полосы воды, страшные своим мертвым безмолвием и глубиной» (Якуб Колас. «В полесской глуши»).
Таинственное, туманное, веками мокнущее от избытка влаги Припятское Полесье — уникальное природное образование, поражающее прежде всего своими размерами. Это многие тысячи квадратных километров. Правда, не все они наши. Неторопливая Припять делит низменную равнину на две части, большая из которых принадлежит Украине. Но и меньшая, белорусская, вовсе не малая: 132 тысячи квадратных километров, что примерно равно территории современной Греции. Очень даже приличный кус земли, где до недавнего времени безраздельно властвовала госпожа Природа. О явлении двуногого Царя на этих почти нетронутых просторах и результатах его деятельности мы поговорим отдельно. «Полесские болота неизмеримы, как небо, — отмечает наблюдательный современник К. Паустовский. — Я бывал там и на всю жизнь унес память об этих угрюмых днях, об этих лабиринтах воды и трясин, где смерть, безлюдье и мертвая тишина на каждом шагу на многие километры».
Собственно пинские болота, самые знаменитые на Европейском континенте, простираются далеко за пределы окрестностей Пинска, захватывая Речицкий, Мозырский, Лунинецкий. и добрую часть соседних районов. Чередуясь с заболоченными лесами, они тянутся здесь почти сплошной полосой на сотни километров, то сливаясь воедино, то снова ненадолго разделяясь.
Многие из них до сих пор трудно проходимы. Из крупных наиболее известны: Выгоношанское (около 35 тыс. га), Гричин (около 33 тыс. га). Звонец (около 16 тыс. га), Дикое (более 15 тыс. га) и ряд других. А Альманские болота, захватывающие и часть Украины, раскинулись вообще на необъятной территории. Они занимают площадь в 94 тысячи гектаров!
Происхождение такого большого болотного массива в самом центре Европы породило множество интересных легенд. Вот одна из них: когда-то, давным-давно, море Геродота (Черное море) простиралось до берегов Припяти. Но один из киевских князей распорядился раскопать горы, что позволило воде уйти от прежних берегов. В результате на полесской части бывшего моря возникло огромное болото. По чистой случайности это красивое народное поверье оказалось очень правдоподобным. Геологи полагают, что в прошлом море не раз затопляло эти края, но… задолго до появления людей на Земле. Так что даже самые первые «полесские робинзоны» могли видеть лишь болота, не более того. Болота, возникшие в значительной мере из-за географических особенностей территории, собирающей обильный сток многочисленных рек и речек бассейна Припяти.
В весеннее половодье пинские болота не узнать. Даже теперь, после основательной мелиорации, они приобретают в такую пору вид моря. Проезжая по шоссе Пинск—Лунинец, в районе Ясельды можно видеть живописную картину весеннего разгула воды. Берегов как таковых не разглядеть. Они теряются где-то вдали за широченным водным зеркалом, над которым кое-где возвышаются редкие вершины кустов, да чернеют купы полузатопленных деревьев. С высоты зрелище еще более впечатляюще: раздвигается горизонт, открываются новые водные глади, над которыми пляшет ослепительное весеннее солнце. Все живое, сухопутное, держится от этой лавины воды подальше. Лишь вездесущие птицы осмеливаются пересекать безбрежное водное покрывало.
В былые годы весеннее, осеннее, а иногда и летнее (в пору ливневых дождей) половодье делало многих полешуков островитянами. Сообщение приютившихся на песчаных гривах деревень с большой землей осуществлялось на лодках или таким экзотическим транспортом, как лодка, запряженная волами. Роман коренного полешука Ивана Мележа «Люди на болоте», если помните, так и начинается: «Хаты стояли на острове… Вокруг гнила кочковатая трясина да шумели вечно мокрые леса». В другом его полесском романе «Дыхание грозы» подробно описывается типичный для Полесья характер местности: «Сразу у обочины гати млела трясина, зыбкая, зеленая, с буйной травой: ступи — не выберешься, затянет, засосет навек. Долго тянулись то купы зарослей, то высокая мокрая трава, то ряска с лягушками, то черный, осклизлый валежник. Болото — зеленая погибель — сколько видит глаз, на много километров, до синей полоски кудрявого леса.
Время от времени болота сменял лес, такой же мокрый, с болотной травой, с осклизлым валежником. В нем еще острее чувствовался смрад гнили, еще назойливее лезло в глаза, в уши комарье, что набрасывалось целыми тучами. Болото, мокрый лес, снова болото».
Помнит Полесье и такие времена, когда сильная жара побеждала упрямо держащуюся в земле влагу и на недоступных прежде участках пробовали высевать даже просо — типично сухолюбивую сельскохозяйственную культуру. Длилась такая перемена обычно недолго. Осенние дожди вновь возвращали болотам их привычный мокрый статус. В более продолжительную сушь случалось и вовсе невероятное — торфяные пожары (еще один парадокс мокрых мест!), которые месяцами, а то и годами не в силах был потушить ни человек, ни Всевышний. К этой теме мы еще вернемся.
В очерке работ западной экспедиции по осушению болот (1873—1898), составленном ее руководителем военным геодезистом И. И. Жмлинским, есть любопытная сноска: «Говоря о проводившихся в Полесье изысканиях, нельзя умолчать о тех громадных затруднениях, какие приходилось преодолевать при этом. Проводя иногда целые недели вне человеческого жилья, среди вредных болотных испарений, некоторые инженеры до того расстроили здоровье, что должны были оставить службу в экспедиции; другие рисковали даже жизнью и только счастливою случайностью были избавлены от опасности утонуть в жидком болоте».
Это, конечно, правда, но не вся. Генерал забыл или не захотел упомянуть также о гибели людей. А такие случаи, наверняка, были. Ведь чтобы обозначить трассу будущего канала, надо было обязательно пройти через трясины. Пронивелировать их, как выражаются специалисты. Вне зависимости от того, опасны они или нет. Изыскатели гибли и во вторую, самую широкую мелиоративную кампанию, проведенную уже в советское время. Это могут подтвердить те, кто выжил на трудных болотных маршрутах. В печати, разумеется, об этом не сообщалось. Принято было говорить только о победах, а не о том, какой ценой они достаются. Болото навек укрывало свои жертвы в холодной пучине, не оставляя никаких следов на поверхности. Как в море — даже креста нельзя было поставить!
В аспирантские годы я однажды встретил зимой у входа в минский вокзал коллегу из Института мелиорации и водного хозяйства Петра Черника. С рюкзаком за плечами и большим буром в руках он направлялся к поезду. «Неужели на рыбалку в такой лютый мороз?» — поинтересовался я поздоровавшись. «Какая там рыбалка, — махнул рукой приятель. — Еду брать пробы торфа и сапропеля на болотном урочище. В другое время туда ни на чем не добраться. Разве что зависнуть над нужным местом на вертолете. Да кто же его даст». Позже, уже будучи заместителем директора этого института, он рассказал, как, увязая в трясине, таскали тяжеленные ящики с монолитами болотных грунтов будущий профессор А. Ф. Печкуров, кандидат наук М. В. Маковский и многие другие. Работа каторжная, не позавидуешь. Но такова уж специфика объекта. Доступен далеко не всегда и уж, конечно, не тогда, когда тебе хочется.
Большинство теперешних полесских болот уже далеко не те, с которыми имели дело наши предки и даже наши современники. Они стали более проходимыми. Но утонуть невзначай можно, конечно, и сейчас — в сплавинах, зарастающих озерах и в других гиблых местах. На знаменитых Альманских болотах, кроме того, высока вероятность купания в глубоких искусственных воронках, оставшихся после взрывов авиабомб. Все это нужно учитывать как исследователям, так и будущим туристам.
Имеются на Полесье также особые низинные болота по рекам Вилия, Турья, Ведричь, Брагинка и др. Они опасны тем, что под торфом залегает сапропель и здесь, действительно, легко можно провалиться. В таких местах нужна большая осторожность. Но тут уж как кому повезет. Известный белорусский географ В. Н. Киселев тринадцать лет (с I960 по, 1972 год) все изыскания в полесских краях провел в легкой обуви. В редких случаях — в сапогах. Существенное потепление, уменьшение осадков и осушительные мероприятия в эти годы значительно снизили фактор риска. Тонуть пришлось всего один раз. То было зарастающее озеро в карстовой воронке. Встречались на его болотных тропах и такие узкие полосы, где шест уходил в глубину на двенадцать и более метров. Но уже через пару шагов снова начиналась мелкоторфяная залежь на песчаной подушке, характерная для Полесья. Происхождение таких образований до сих пор толком не ясно. Можно лишь предположить, что это оставшиеся следы ледниковых клиньев.
Конечно, и в наши дни нельзя пренебрегать «чертовыми пропастями», которые кое-где еще существуют. По свидетельству моего институтского коллеги доктора биологических наук И. М. Степановича, особенно много их на витебских болотах, где можно встретить и «окна», и микроозера «без дна», и многое другое, упоминавшееся выше.
После последней мелиорации опасных мест на болотах, разумеется, поубавилось. Да и прежнего страха перед ними нет. Особенно у местных жителей. К болотным трудностям им не привыкать. К тому же родина есть родина. Она всегда прекрасна, какой бы ни была!