Фонд охотничьих угодий, т. е. территорий и акваторий, пригодных для обитания охотничьих животных и ведения на них охотничьего хозяйства, в СССР огромен.
По Д. Н. Данилову (1972), он составляет свыше 2200 млн. га и в процентном отношении подразделяется следующим образом: леса и кустарники — 46,1%, сенокосы и пастбища — 16,9, пахотные земли — 10,2, болота — 5,4, водопокрытые площади — 3,9, прочие угодья (тундра, каменистые россыпи, пески) — 17,5%. Вышеприведенное подразделение угодий по крупным, не сходным друг с другом категориям угодий, объективно, но, конечно, не достаточно детально, чтобы служить основой для ведения охотничьего хозяйства. Слишком разнообразны по своим природным и экологическим свойствам леса, открытые пространства и водоемы, чтобы им можно было дать какие-то обобщенные оценки.
Поэтому в деле познания угодий первым этапом явились попытки разработки их типологии.
Необходимо было выделить такие таксономические единицы угодий, которые в территориальном, экологическом и хозяйственном планах отвечали бы требованиям охотничьей отрасли. Наибольший вклад в решение этой задачи был несомненно внесен Д. Н. Даниловым. Схему типологии охотничьих угодий он строил на фитоценологическом принципе, утверждая, что наилучшим выразителем всей совокупности природных условий, в том числе кормовых и защитных свойств, является растительность. Особенно детально им и его последователями разработана охотохозяйственная типология лесов, в основу которой была положена типология, принятая в лесном хозяйстве. Последняя в соответствии со спецификой охотничьего хозяйства значительно упрощена. Лесоводы подразделяют лесонасаждения по возрасту на классы с интервалами в 10 (для лиственных пород) и 20 (для хвойных), лет. Для охотничьего хозяйства такая детализация чрезмерна.
По кормности, защитности и гнездопригодности для животных наиболее реально отличаются друг от друга три сукцессионные стадии леса: молодняки, средневозрастные и старые лесонасаждения. Первые из них характеризуются тем, что образующие их деревья невысоки и, следовательно, имеющиеся на них ветви и побеги доступны животным дендрофагам. С другой стороны, эти же ветви еще тонки и садиться на них для обклевывания хвои, почек или сережек, составляющих зимнее питание таких птиц, как глухарь, тетерев и даже рябчик, неудобно. Деревья не плодоносят, а значит, ничего не сулят тем животным, которые питаются семенами или плодами. Но под еще не сомкнувшимся пологом молодняков хорошо развиваются растения травянистого покрова, в том, числе и ягодники, в изобилии встречаются насекомые. Все это создает благоприятные условия для летнего и осеннего питания боровой дичи.
Средневозрастные леса, особенно находящиеся в стадии так называемых жердняков, в кормовом отношении наиболее бедны. Кроны деревьев поднялись в них уже настолько высоко, что ветви и побеги не доступны даже таким крупным животным, как лоси. Ветви все еще не окрепли, и жировка на них крупным птицам затруднена. Насаждения по-прежнему не плодоносят, а затенение почвы, связанное со смыканием древесных крон, ведет к обеднению и исчезновению растений в покрове. Единственное, что привлекает сюда многих животных — это высокая защитность. В чаще жердняка, с одной стороны, легко укрыться, с другой — легко заметить приближение опасности.
Наконец, в старых лесах экологическая ситуация вновь меняется. Образующие их деревья начинают давать семена и плоды. Ветви легко выдерживают вес садящихся на деревья птиц. Происходящее с возрастом изреживание древостоя способствует развитию подроста, подлеска и растений покрова, так что по сравнению с жердняками запасы древесно-веточных и других видов кормов тут заметно увеличиваются. Считается, что к молоднякам относятся насаждения в возрасте до 20 лет, к средневозрастным лесам — от 20 до 40 лет, а все насаждения старшего возраста относятся к группе старых лесов. В отдельных случаях такое подразделение условно, так как в различных условиях произрастания 15-летний древостой может по характеру приближаться к жердняку, 25-летний — выглядеть чуть ли не молодняком, а 35-летний — плодоносить. Тот или иной характер лесов разного возраста помимо условий их произрастания определяется сомкнутостью древесного полога. Чем плотнее смыкаются кроны деревьев, тем меньше света и тепла проникает к почве, тем слабее развиваются нижние ярусы леса и беднее в них фауна беспозвоночных. Лесоводы выделяют 10 градаций сомкнутости от 0,1 до 1,0. Охотоведам достаточно по этому признаку делить леса на три группы: густые, среднесомкнутые и изреженные, т. е. по лесоводственным нормативам с полнотой от 0,1 до 0,4, от 0,5 до 0,7 и от 0,8 до 1,0.
Характеризуя породный состав лесов, работники лесного хозяйства используют специальную формулу, где цифры обозначают долю участия данной породы в составе древостоя, а буквы соответствуют той или иной породе деревьев. Так, формула 10Е — соответствует чисто еловому насаждению, формула 5С3Б20с говорит о том, что в данном древостое 50% (или 0,5 состава) составляют сосны, 30% березы и 20% осины и т. д. Вариаций породного состава лесов в природе бесконечно много. Поскольку лесоводственные и лесоэксплуатационные ценности отдельных древесных пород весьма различны, лесоводы по составу выделяют также очень большое количество его разностей. Для нужд охотничьего хозяйства такая дробность подразделения лесов по образующим их породам не нужна. В работах, посвященных типологии лесных охотничьих угодий, считается достаточным старые и средневозрастные леса подразделять только на две группы: хвойные и лиственные. При этом насаждения с равным процентом участия хвойных и лиственных пород относятся к хвойным лесам, так как хвойные породы сильнее влияют на условия, образующиеся под пологом древостоя. Насаждения некоторых пород, имеющих особое значение для тех или других представителей фауны (дуба, кедра, сосны, и т. д.), могут выделиться в отдельные типы. Так же по породам подразделяются и молодняки, поскольку их роль в жизни животных очень велика, а отдельные породы деревьев имеют весьма различную кормовую ценность.
Аналогичен принцип подразделения на типы и безлесных угодий. В основу кладется состав естественной (на необрабатываемых площадях) или производной (состав сельскохозяйственных культур) растительности, дополненный зачастую сведениями о характере использования соответствующих площадей (сенокос, выгон, неудобные земли).
Водопокрытые угодья помимо общей их характеристики (река, озеро, пруд) подразделяются по типу зарастания. Он может быть: прибрежно-зональным, когда растительность постепенно меняется от берега к центру (у берегов тростники, камыши или рогозы, а далее зона растений с плавающими листьями, еще ближе к центру — зона растений с погруженными листьями); зарослевым, когда высокие надводные растения образуют сплошные или мозаичные заросли; сплавинным, когда у берегов водоема, а иногда и по всей его площади образуются сплавины из вахты, белокрольника, тростника, камыша или рогоза и корневищных осок; ковровым, когда вся водная поверхность покрыта листьями кубышки, кувшинки, рдестов, водяного ореха или нимфейника; подводно-луговым, образованным растениями, целиком погруженными в воду; водорослевым (преимущественно в соленых и высокогорных озерах).
Нередко как типы водных угодий рассматриваются участки водоемов, характеризующиеся разным характером зарастания. Так, на достаточно крупных озерах и реках можно выделять чистые глубоководные плесы, плесы, заросшие погруженной растительностью или растениями с плавающими листьями, заросшие осоками мелководья, плотные тростниковые, рогозовые или камышовые заросли и т. д.
В практике охотоустройства водные угодья чаще всего подразделяются на: открытые глубоководные плесы, мелководные, заросшие водной растительностью плесы, тростниковые крепи, прибрежные тростниково-осоковые заросли и сплавины.
Фитоценологический подход к типологии угодий нашел широкое применение в современном охотоустройстве и при работах экологического плана. Тем не менее к типологии охотничьих угодий пытались подойти и с других позиций. Так, В. Н. Скалой и Н. М. Красный (1970) предлагали идти от вида животных, являющихся главным объектом охоты, выделяя угодья соболиные, беличьи, ондатровые и т. д. Однако, отказываясь на словах от выделения типов угодий по границам растительных ассоциаций, авторы фактически уйти от этих границ не смогли. Так, «соболиные кедровники возмужалые», конечно, выделились в границах выделов старых кедрачей. «Беличьи лиственнички» совпадали с выделами старых листвягов и т. д. Это понятно, так как стоит нам в деле инвентаризации угодий отказаться от растительных группировок и выделения границ типов угодий в натуре, определение их площадей и картирование обосновать будет нечем. Последнее целиком относится и к попыткам подойти к типологии угодий с позиций ландшафтного принципа. Трудность выделения в натуре границ отдельных ландшафтов и их частей ведет к тому, что сторонники этого метода в конце концов предлагают выделять типы угодий по фитоценологической схеме, а уже потом на границы этих типов накладывать границы подурочищ и ландшафтов.
Практика показывает, что типология охотничьих угодий, построенная на фитоценологическом принципе, полностью себя оправдывает. Она дает возможность четко выделить границы отдельных типов угодий, нанести их на карту, определить площадь полученных выделов. Правда, вопрос о том, какие таксономические единицы целесообразно выделять в тех или иных условиях, до конца не разработан. Дело в том, что перед нами стоит задача выделения таксонов, которые можно было бы оценить сразу для нескольких видов животных, каждый из которых предъявляет к качеству угодий свои собственные и зачастую противоречивые требования. Так, для лося очень важно тщательно подразделить на типы категорию лесных молодняков. Они являются основными стациями пребывания этого вида в наиболее трудный для него зимний период года, и на их состав, сомкнутость и высоту лось реагирует очень чутко. Достаточно сказать, что плотность населения лося в молодняках разного типа сильно варьирует, В то же время в различных типах старых лесов, резко различающихся между собой по составу древостоя и сомкнутости, плотность населения лося меняется мало, и почти все их типы можно было бы объединить в группу сходных по качеству угодий.
Однако при разработке типологии тех же самых угодий для белки необходимо тщательно детализировать подразделения на типовые группы именно старых лесов. Делать это приходится потому, что старые плодоносящие насаждения являются основными беличьими угодьями и любое изменение их состава, высоты и сомкнутости сказывается на ценности этих лесов для обитания белки.
В кедровниках, ельниках и пихтарниках плотность населения белки почти в пять раз выше, чем в сосняках и лиственничниках, а по годам в первых более стабильна, чем во вторых. Для белки очень важно также изменение высоты, сомкнутости, развитая крона в насаждениях одной и той же породы. Так, в низкобонитетных (заболоченных или произрастающих на каменистых почвах) лесах, будь то ельники или сосняки, белки всегда в 2—3 раза меньше, чем в лесах тех же пород, но приуроченных к местам с богатыми условиями произрастания.
В то же время лесные угодья категории молодняков для лося, подразделяемые на целый ряд типов, для белки почти одинаково малоценны при любом их составе. Для большинства видов охотничьих животных все старые насаждения ели можно рассматривать как единый тип угодий. Однако для глухаря такое объединение оказывается неудачным. Зимой этот вид тесно связан с присутствием в древостое сосны, хвоей которой он питается. Поэтому для него, например, ельники с составом 7Е3Б и 7Е3С далеко не равноценны. Несомненно, что, поскольку, каждый вид охотничьих животных предъявляет к качеству охотничьих угодий свои собственные и зачастую весьма специфические требования, повидовые типологии угодий должны заметно отличаться друг от друга.
Общее количество типов, выделяемых в расчете на лося или глухаря, кабана или тетерева, вероятно, было бы близким, принципы же объединения типологических разностей в типы угодий: были бы различными.
Если при научных исследованиях, направленных на изучение того или иного вида животных, разработка типологии угодий именно для этого вида полностью оправдана, то для ведения охотничьего хозяйства этот путь неприемлем. Охотничье хозяйство нуждается в единой типологии, пригодной для работы со всеми имеющимися в нем представителями охотничьей фауны. Именно поэтому нам приходится мириться с тем, что для каждого отдельно взятого вида животных типология охотничьих угодий оказывается в ряде случаев излишне дробной. Границы различных растительных ассоциаций в природе выражены достаточно четко, в этом, одновременно и достоинство, и опасности фитоценологического подхода. О положительных его сторонах уже говорилось. Опасность же заключается в том, что имеется полная возможность беспредельно детализировать типологию угодий, доводя ее чуть ли не до точности выделения геоботанических разностей. При внешней стройности и обоснованности такое дробное подразделение по сути своей окажется бесполезным. Мы не достаточно глубоко пока знаем экологию большинства представителей охотничьей фауны, чтобы для любого из них уловить качественную разницу, скажем, между сосняком-черничником и сосняком-брусничником, березняком разнотравным и березняком осоково-сфагновым. Внешнее различие между ними мы легко подмечаем, различия в их экологической ценности уловить пока не можем. Кроме того, при точности имеющихся в нашем распоряжении методов исследования мы не в состоянии выявлять даже разницу в плотности заселения животными близких по качеству таксонов.
Различия в полученных показателях плотности населения животных обычно оказываются в пределах ошибки учета. Типология охотничьих угодий — не самоцель. Она преследует выделение таких таксономических единиц, которые в ходе ведения охотничьего хозяйства имели бы реальное значение, могли бы быть с полной объективностью оценены. Для основных видов охотничьих животных и использованы при охотохозяйственной бонитировке, планировании биотехнических мероприятий и организации охоты. Поэтому-то типология охотничьих угодий должна строиться и уточняться в строгом соответствии с уровнем наших экологических: знаний и потребностями охотничьего хозяйства.
В частности, промысловые охотничьи хозяйства с их громадными территориями, слабой степенью освоения угодий и ограниченным разнообразием объектов охоты не нуждаются в той детальности типологии угодий, которая вполне уместна для хозяйств спортивного направления. Поэтому в них обычно выделяют даже не типы, а крупные группы типов угодий, таких, как темная хвойная или светлохвойная тайга, угодья высокогорных комплексов и т. д.
На сравнительно небольших площадях спортивных охотничьих хозяйств, отличающихся хорошей освоенностью территорий, разнообразием объектов охоты, потребностью в интенсивной биотехник, детализация типологии угодий более оправдана. Однако и здесь редко бывает целесообразным выделение более 10—15 типологических разностей.
Работы в области типологии охотничьих угодий сопровождались изучением их качества, т. е. кормовых, защитных и гнездопригодных свойств, поскольку именно в качественном различии отдельных таксонов кроется целесообразность их выделения. Выполненные исследования, как правило, позволяют объективно подойти к оценке экологической ценности угодий для того или иного представителя охотничьей фауны. Лучшие по качеству (для определенного сезона) угодья всегда отличаются наивысшей кормностью, более высокой защитностью и наиболее благоприятными условиями для гнездования. Однако попытки использовать подобные материалы (в частности, запасы кормов) для определения емкости угодий, т. е. для определения количества животных, которые могут в них обитать, чаще всего заканчиваются неудачей. Это закономерно, так как изложенная здесь схема исчислений обычно бывает проста до примитивности или просто логически не обоснована.
Как пример рассмотрим попытку определения возможного количества копытных животных-дендрофагов по имеющемуся запасу древесно-веточных кормов. Применяемый порядок расчета таков: валовой запас кормов, имеющийся на единицу площади угодий, делится на количество корма, необходимое одному зверю в течение зимнего сезона. Например, если на 1000 га имеется 30 т кормов, а сезонная норма поедания их одним лосем равняется 3 т, то все эти корма могли бы обеспечить питание 10 лосей. Поскольку полное использование кормов грозит привести к полной кормовой деградации угодий, эту норму снижают в три раза, т. е. до 3—4 лосей на 1000 га, что и считается нормальной кормовой емкостью данных угодий для лося. При этом совершенно упускается из виду несколько весьма существенных обстоятельств. Первое из них заключается в том, что далеко не всё то, что оценивается нами как корм (годичные побеги всех поедаемых лосем деревьев и кустарников), может быть использовано лосем. Часть молодых сосен, осин, кустов ивы и т. д. останутся нетронутыми или потому, что они слишком рассредоточены по территории, или ъ силу того, что они произрастают в местах, где лоси избегают кормиться, или, наконец, по каким-то неизвестным нам причинам (неполноценность химического состава, чрезмерная одеревенелость побегов и т. д.). Так, лоси перестают использовать молодые сосняки, если количество неповрежденных деревьев в них меньше 600 на 1 га — затраты энергии на добывание корма здесь не компенсируются количествам последнего. Не кормятся они и в сплошных чащах, высокосомкнутых сосняков, где отсутствие обзора не позволяет животным чувствовать себя спокойно. При всех обследованиях повреждений, нанесенных лосями древесно-кустарниковой растительности, наряду с полностью заеденными экземплярами растений обнаруживаются и совершенно нетронутые.
В процессе зимнего питания лось использует многие виды деревьев и кустарников и, по-видимому, в каких-то необходимых ему сочетаниях. Такие породы, как ель, береза, им поедаются, но лишь в ограниченных количествах. Включение всего запаса побегов этих и некоторых других пород в потенциальный кормовой запас, неизбежно поведет к завышению кормовой емкости угодий. Именно по вышеуказанным причинам зимнее голодание лосей, оленей или косуль начинается задолго до того, как учеты запасов древесно-веточных кормов покажут их недостаточность. С другими видами корма и другими представителями фауны дело обстоит еще сложнее. В ряде случаев в отдельные сезоны года имеющиеся в угодьях корма в сотни и тысячи раз превышают потребность животных. Например, при среднем урожае черники в 200 кг на 1 га и сезонном потреблении этой ягоды одним рябчиком и тетеревом в 1,5—2 кг гектар угодий мог бы прокормить, от 100 до 130 птиц — плотность населения в природе не реальная.
При хорошем урожае кедра на 1 га имеется до 500 кг орехов. Суточная потребность белки в этом виде корма не превышает 30 г. Значит, даже если допустить, что белка на протяжении всего года будет питаться только кедровыми орехами, то и тогда она съест их не более 10 кг. Пусть преобладающая часть орехов (80%) будет использована другими видами животных — все равно оставшиеся 100 кг на 1 га могли бы прокормить 10 белок. Фактическая же плотность населения белки в кедровниках не превышает 200 на 1000 га, или 0,2 зверьков на гектар. То же относится к запасам березовых почек для тетерева, сосновой хвои для глухаря и т. п.
С другой стороны, несомненно имеются виды кормов, запасы которых лимитируют возможную численность животных. Однако мы либо не умеем их учитывать (насекомые, земляные черви и т. п.), Либо недостаточно знаем об их значении, взаимозаменяемости, необходимой для животных норме их потребления, в силу чего и не имеем возможности использовать данные о их запасах для определения кормовой емкости угодий. Положение осложняется и тем, что, как уже упоминалось в примере с белкой и кедром, одни и те же виды кормов могут использоваться разными видами животных. Использовать показатели, отражающие защитность угодий для расчета емкости последних для какого-либо представителя фауны, вообще не представляется возможным. Показатели же гнездопригодности в этом плане могли бы оказаться очень полезными, если бы мы знали, как в различных условиях обитания изменяется величина гнездового или индивидуального участка у отдельных видов зверей и птиц. Но, во-первых, мы об этом знаем пока очень мало, а во-вторых, не исключено, что привязать эти показатели (даже если бы мы их имели) к типам угодий оказалось бы невозможным, так как участок обитания отдельной особи или семейной пары вряд ли ограничен одним типом угодий.
Все вышеизложенное свидетельствует о том, что познание экологических свойств отдельных типов угодий позволяет дать им правильную качественную оценку, но не дает возможности говорить о их потенциальной емкости для тех или других представителей охотничьей фауны.