Итак, Дарвин произнес свое веское слово — он похоронил библейскую легенду под грудой строго проверенных фактов и на место наивного библейского рассказа поставил научную теорию постепенного развития человека из животного мира.
Теория эта была сильна, потому что она отвечала современному уровню науки и отлично объясняла любой новый факт, который открывали в сравнительной анатомии человека или эмбриологии, геологической и палеонтологической истории человеческого рода и т. д. Но это все было лишь косвенной проверкой правильности дарвиновской теории происхождения человека — прямая и окончательная проверка могла быть лишь одна: ископаемые находки, которые иллюстрировали бы отдельные этапы человеческой родословной. И следующие 50—60 лет после издания «Происхождения человека» были ответственнейшим периодом в развитии дарвинизма, так как активно развернулись поиски ископаемых предков человека и каждая находка вызывала надежды одних и огорчения других: противники животного происхождения человека надеялись в каждой новой находке увидеть современного человека, так сказать, его неизменных! прототип; серьезные ученые, наоборот, стремились открыть в каждом ископаемом костяке примитивные черты, сближавшие его с обезьяньими скелетами. Забегая вперед, следует сказать — дарвиновская теория антропогенеза блестяще выдержала проверку палеонтологией, но в накоплении палеонтологических знаний было много драматичного, хотя интересного и поучительного.
Эрнст Геккель, имя которого уже упоминалось в связи с биогенетическим законом, был активным пропагандистом дарвинизма в Германии. Он много путешествовал, занимался почти всеми группами животного мира, начиная с простейших и кончая млекопитающими, подобно многим зоологам конца прошлого века одинаково хорошо знал сравнительную анатомию, эмбриологию и систематическую зоологию. С этим соединялись широкий полет мысли и философское образование, которые все время побуждали Геккеля к освещению в его трудах морально-этических и философских проблем. Он писал об этике ученых, о морали, о красоте в мире растений и животных. Известный пантеизм, отождествление бога с природой, был свойствен его трудам такого рода. Он читал лекции по всей Германии,
выступал с докладами о проблемах дарвинизма на съездах немецких врачей и естествоиспытателей. Ораторский талант докладчика и лектора обеспечивал этим выступлениям неизменный успех. Но увлечение Геккеля дарвинизмом сыграло и отрицательную роль — оно было так велико, что он перенес законы развития природы на развитие общества, и это явилось, таким образом, предтечей социал-дарвинизма, бесплодной социологической теории, пытавшейся объяснить развитие общественных институтов путем естественного отбора.
Геккель много и плодотворно занимался наукой — сравнительной анатомией и сравнительной эмбриологией, систематикой различных групп беспозвоночных. Правда, и здесь недостаток фактов восполнялся им иногда фантазией и многие его схемы сильно отличаются от тех, которые приняты современной наукой. Есть такие умы, яркие, но лишенные критического чутья, которые не могут остановиться на достигнутом и начинают фантазировать там, где кончается точное знание. К ним относился н Геккель. Но тем не менее вклад его в развитие зоологии а эволюционного учения громаден — так много он работал и так велики были его достижения во многих конкретных областях. Венцом его исследований стала трехтомная «Систематическая филогения», вышедшая в 90-х годах прошлого века. В ней было уделено внимание и человеку. Предполагаемое промежуточное звено было названо Геккелем питекантропом — он любил звучные латинские и греческие термины. В переводе с греческого питекантроп означает обезьяночеловек (питекус — обезьяна, антропос — человек). Геккель не только назвал его — он попытался обрисовать его облик, опираясь при этом целиком на свое чутье.
Питекантроп казался ему невысоким существом с небольшим мозгом, передвигавшимся на полусогнутых нижних конечностях.
Действительность подтвердила прогноз Геккеля. Это был один из тех немногих случаев в истории биологии и антропологии, когда то ли гений предсказателя, то ли счастливое стечение обстоятельств позволили не только предвосхитить существование самого явления, но и довольно точно назвать его отличительные черты. Однако между предсказанием и открытием предсказанной ископаемой формы прошло несколько лет.
В начале 90-х годов голландский врач Евгений Дюбуа стал вести раскопки на Яве, поставив перед собой специальную цель — поиски недостающего звена в родословной человека. Он копал много месяцев, прежде чем пришел первый успех, несмотря на упорство Дюбуа, конечно, неожиданный, — ведь искать какие-нибудь ископаемые кости в земных слоях без всяких ориентиров бесперспективнее, чем иголку в стоге сена. Успех тем не менее пришел — сначала была найдена черепная коробка, потом бедренная кость. Слой, в котором они находились, лежал ниже земной поверхности на 15 метров, и они были обнаружены, как говорят геологи, явно не in situ — то есть не в первичном залегании, а в переотложенном состоянии. Поэтому попытки точного определения геологического возраста находил предпринимались много раз уже и в первой четверти нашего столетия. Последний их итог: питекантроп жил в нижнем или в среднем плейстоцене, а плейстоцен, который иногда отождествляют с четвертичным периодом, — предпоследний период в истории земли (последний называется голоценом), время появления человека и развития ледников в северном полушарии.
Отнесение той или иной находки к определенному геологическому периоду — топкое и непростое дело. Здесь учитываются и глубина залегания слоев, и характер их, и находки фауны и флоры, обычно отличающихся от современных. Тем сложнее было датировать находку геологически 30—40 лет тому назад — поэтому питекантроп и путешествовал из нижнего плейстоцена в средний и обратно. Еще труднее было определить абсолютный возраст, то есть время, которое находка пролежала в земле, — здесь все делалось на глазок, и нижний плейстоцен долгое время отодвигали от современности на 800 000 — 1 000 000 лет. Таким же считался и абсолютный геологический возраст питекантропа. Только два десятка лет тому назад положение изменилось и в геологию были введены точные методы датирования органических остатков. Их принцип сводится к определению содержания радиоактивных элементов в ископаемых костях сравнительно с тем, каким оно было при жизни организма (а эта величина более или менее постоянна для всего живого). В изучении последних 30—40 тысяч лет наибольшее применение получил метод радиоактивного углерода, в изучении ранних этапов четвертичного периода — калий-аргоновый метод. Конечно, н эти методы небезгрешны, особенно если речь идет о глубокой древности, но они намного повысили точность определений геологического возраста. Для питекантропа возраст колеблется вокруг 400 000 лет, то есть он «помолодел» за последние годы более чем в два раза.
После этого небольшого экскурса в геологию и определения геологического возраста питекантропа пора вернуться снова к концу прошлого века и вспомнить, что же увидели Дюбуа и другие анатомы и антропологи, исследуя находку. Уже тогда были накоплены большие знания о вариациях строения скелета у человекообразных обезьян и разных расовых групп современного человечества — негров, европейцев и монголов. Уже тогда измерение стало одним из основных методов антропологического анализа — любая кость скелета измерялась в определенном положении и измерения одноименных костей у разных людей или разных групп людей сравнивались между собой. Разумеется, не все особенности черепа или той или иной кости можно охарактеризовать, как говорят антропологи, количественно, то есть цифрами. Тогда на помощь приходит тщательное и подробное описание, фиксация с помощью фотографии. Так и были изучены кости питекантропа. И результаты точного количественного изучения и подробного описания почти полностью подтвердили догадки Геккеля.
Мозг питекантропа, естественно, не сохранился. Но объем его легко было определить по объему внутренней полости черепной коробки. Он приближается к 900 см3. Величина его оказалась как раз посередине между аналогичными величинами человекообразных обезьян и современного человека. Это было особенно важно: ведь мозг, очень большой относительно размеров тела и крайне сложный, всегда считался, и вполне правильно, первейшей отличительной особенностью человека. За ней идет выпрямленная походка, передвижение только на задних конечностях без помощи передних. Бедро питекантропа по величине не отличается от человеческого, да и по форме они очень похожи. Поэтому можно было считать вполне определенно, что питекантроп ходил подобно современному человеку, может быть, только слегка сгибая ноги в коленях. По росту он был похож на среднего европейца — 165—170 см. Тот питекантроп, кости которого попали в руки ученых, был тяжело болен — на бедренной кости виден сильнейший экзостоз, или разрастание костной ткани. Было ли это следствием тяжелой прижизненной травмы, родилось ли это существо с ней, что, правду сказать, менее вероятно, сейчас трудно решить. Но это уже область палеопатологии, изучающей какие-то искусственные изменения формы скелета, не связанные с нормальными вариациями, характерными для вида.
Нельзя не вспомнить, однако, какую роль сыграл этот экзостоз в спорах о положении питекантропа в системе. Нашлось немало специалистов, и среди них несколько анатомов, которые утверждали, что найденный скелет не относится к сколько-нибудь глубокой древности, а характерные особенности строения черепной крышки также просто результат патологических процессов, как и разрастание костной ткани на бедре. Этим начисто стиралось значение находки как палеонтологического свидетельства глубокой древности человека. Но защищать эту точку зрения было нелегко. Любая человекообразная обезьяна отличается от человека низким черепом, очень наклонным, прямо убегающим назад лбом, сильно развитым надбровьем — особым утолщением костной ткани в нижней части лба. Тем же отличается от человека и питекантроп при совершенно естественном гармоничном соотношении всех частей черепа. Все люди с признаками патологического недоразвития, в общем, тоже отличаются темп же особенностями, но они сопровождаются резкими диспропорциями между отдельными костями черепа. Поэтому попытка доказать, что череп н кости, найденные Дюбуа, принадлежали просто недоразвитому субъекту, а не предку современных людей, была сначала с успехом опровергнута многими серьезными учеными, а затем и вовсе потеряла всякую доказательную силу по мере накопления знании.
Другая точка зрения на питекантропа казалась прямо противоположной — в нем видели гигантского гиббона. Но по существу эта точка зрения не отличалась от предыдущей — ведь этим роль питекантропа как промежуточного звена также сводилась на нет. Однако принять и ее было трудно: ведь строение черепа и костей гиббона было хорошо изучено, и они не очень походили на найденные кости питекантропа. В этом взгляде на факты как-то уж очень чувствовалось желание дискредитировать находку, отказать ей хоть в каком-то значении, снизить до уровня рядового открытия костей ископаемой человекообразной обезьяны, не отличающейся от современной. Поэтому в целом такая точка зрения не была принята антропологами, тем более что и морфологически питекантроп, как уже говорилось, заметно отличался от гиббона.
Любопытна и часто странно противоречива логика ученого, — к последней точке зрения неожиданно примкнул Дюбуа. Несмотря на находку среди своих неразобранных коллекций еще нескольких бедер питекантропа, которые подтвердили все предыдущие наблюдения, он смог выступить со статьей, которую если бы она не принадлежала ему самому, можно было бы назвать предательством по отношению к его прежним взглядам. Но она была написана им самим! Дюбуа пользовался в ученом мире безукоризненной репутацией, и его выступление произвело впечатление. Коль скоро представление о питекантропе, как о большом гиббоне, защищалось самим автором находки, это утверждение нельзя было оставить без опровержения — и оно последовало со стороны Н. А. Синельникова, сотрудника Института антропологии при Московском государственном университете. Его работа, будучи филогенетической по существу, носила микроанатомический характер — попросту говоря, он сопоставил внутреннюю структуру бедра у гиббона и человека и открыл в ней целый ряд значительных различий. Питекантроп по этой структуре больше походил на человека. Работа Н. А. Синельникова, вышедшая уже на склоне лет Дюбуа, в 1937 году, была так точна в своей методической технике, так строга но выводам и филигранно отделана, что полностью убедила немногих сомневавшихся или поколебленных авторитетом Дюбуа, а главное, склонила к первой точке зрения самого Дюбуа, что он и выразил в письме на имя директора Института антропологии М. С. Плисецкого перед Великой Отечественной войной. К сожалению, опубликовать статью с опровержением своего странного заблуждения он уже не успел.
Итак, переходное звено от животного к человеку было найдено, описано, получило широкую известность.
И сразу же встал вопрос: если это был древнейший человек, не обезьяна, а именно человек, то он должен был делать орудия. Ведь именно в этом особенно проявляется превосходство человека над животным миром — никакая самая умная обезьяна не подтесывает камин, чтобы ими удобнее было колоть орехи, не заостряет концы палок, чтобы ими копать землю или ловко добывать съедобные коренья. Дюбуа не нашел с питекантропом никаких орудий. Вопрос как будто бы решился отрицательно, особенно на первых порах. Но затем орудия были обнаружены в геологическом слое, более древнем, чем слой, в котором лежали кости, — грубые рубящие орудия из кремня, треугольной формы, такие как раз, какие вообще находят в самых древних стоянках и какие археологи называют рубилами, хотя точное их назначение до сих пор толком неизвестно. С орудиями была обнаружена и древняя фауна — несколько древнее той, что находилась с питекантропом. На этом основании, хотя и предположительно, считают сейчас, что питекантроп изготовлял простейшие орудия или во всяком случае мог это делать. Археологическая наука подтвердила его человеческую природу.
Но наиболее веским подтверждением реального существования питекантропа, его промежуточной человекообезьяньей природы, его нормального, а не патологического строения были дальнейшие находки, сделанные на той же Яве уже в 30-е годы нашего столетия. Энтузиасты на земле не переводятся, во всяком случае число их не уменьшается от поколения к поколению. Они идут по пути своих предшественников и часто превосходят их достижения. Так было и на этот раз. За предсказателем Геккелем пришел практик Дюбуа, за практиком Дюбуа последовал практик Кёнигсвальд.
Евгений Дюбуа был врач, Ральф Кёнигсвальд — геолог. Ио проводя геологические съемки и изучая разрезы, Кёнигсвальд искал, неутомимо искал ископаемые кости. Он прекрасно знал строение берегов и своенравный характер реки Соло, где был найден первый питекантроп, знал, где искать, и его преданности делу, неутомимости в полевых разведках и раскопках и просто чутью наука обязана дальнейшими открытиями. Была найдена вторая черепная крышка питекантрона, за которой в антропологии утвердился термин «питекантроп второй, или II», затем черепная крышка питекантропа третьего и наконец четвертого. Никаких других костей не было просто потому, что череп обычно сохраняется в земле много лучше скелета. Вторая и третья находки подтвердили то, что было известно и по первой черепной крышке, — у питекантропа объем мозга 800—900 см3, убегающий назад лоб и мощный надбровный валик. Но открытие питекантропа IV принесло кое-что новое.
Кёнигсвальд передал кости Францу Вайденрайху — очень известному и одаренному немецкому антропологу и анатому, работавшему в Китае. Собственно, и костей-то было всего две, да и то в обломках — неполная затылочная кость и кусок верхней челюсти. Но Вайденрайх славился среди палеоантропологов почти так же, как век тому назад был прославлен Кювье среди сравнительных анатомов, — своим тонким знанием анатомии и исключительным искусством в реконструкции скелета ископаемых форм человека. С именем Вайденрайха мы еще не раз столкнемся дальше, а пока важно, что но этим фрагментам он восстановил облик очень своеобразного гоминида (так говорят антропологи, когда хотят сказать не только о современном человеке, но и о его ближайших предках, когда хотят подчеркнуть характерные особенности человеческого типа).
Он имел очень массивный череп, питекантроп четвертый, такой массивный, какого не было ни у одного из найденных раньше. Однако массивность эта — не единственное его отличие. Он был очень примитивен. Вайденрайх открыл несколько архаичных признаков в строении черепа. Сначала предполагалось, что все ранее обнаруженные черепа питекантропов принадлежали женщинам и это — единственный мужской череп. Такая гипотеза — самая простая, на и самая неудачная: ведь мужчины по строению черепа не примитивнее женщин, почему же питекантроп четвертый примитивнее предыдущих? Очевидно, речь должна идти не о половой разнице, а о разнице филогенетической, о принадлежности к разным стадиям эволюции. Питекантроп четвертый филогенетически примитивнее, он ближе к обезьяне, он — предок всех остальных ранее найденных питекантропов. Эта гипотеза согласуется и с его более ранним геологическим возрастом.
Итак, предвидение Геккеля, оправдавшееся трудами Дюбуа и Кёнигсвальда, дало и научному миру, и человечеству в целом реальное доказательство правоты дарвиновской теории происхождения человека, воплотившись в скелеты открытых ископаемых существ, сделало видимым первый шаг на пути к очеловечению. Однако эти находки не исчерпали всех вопросов, наоборот, породили ряд новых. И с тех пор как было признано значение палеонтологии для понимания человеческой эволюции, началась буквально охота за новыми находками. Антропологи пристально всматривались в каждый обломок ископаемой кости, в каждый стертый ископаемый зуб — только бы не пропустить какой-нибудь мельчайшей черточки, которая рассказала бы об эволюции предков человека.
От питекантропа до нашего современника прошли не только сотни тысячелетий — прошло минимум десять-двенадцать тысяч поколений (если учитывать непродолжительность жизни древнейших людей, даже больше — пятнадцать-двадцать тысяч поколений), каждое последующее из них отличалось от предыдущего почти незаметно, но, накапливаясь, эти изменения приводили к появлению новых форм, более прогрессивных и близких к современному человеку. История этих прогрессивных изменений была прочитана также по костям на протяжении последнего полувека.
Недалеко от Пекина, приблизительно километров сорок, не больше, есть местечко, название которого точнее всего транскрибируется с китайского, как Чу-Ку-Тьен. Однако оно стало слишком хорошо известно в английской транскрипции как Чжоу-Коу-Тянь, и в этой транскрипции проникло и в русскую литературу. Не будем отступать от традиции, хотя она и неоправданна, да и дело не в названии. Важнее исключительная роль, которую сыграли палеонтологические раскопки в этом местечке в истории науки о человеке.
Чжоу-Коу-Тянь много лет был неисчерпаемым источником замечательных находок новой фауны, в том числе и четвертичной. Но особенно он прославился, когда среди сотен тысяч, может быть, даже миллионов костей вымерших животных стали попадаться человеческие — вернее говоря, не вполне человеческие, а почти человеческие, похожие на кости питекантропа. Сначала в 1927 году был найден зуб. Зубы питекантропа еще не попадали в руки антропологов — прямое сравнение исключалось. Но зуб из Чжоу-Коу-Тяня был крупнее, чем зубы современных людей, а в узоре на коронке проглядывали какие-то обезьяньи черты. Зуб, словом, был такой, какой должен был бы быть у питекантропа или любого другого сходного существа. А затем нашли череп, и он оправдал эту догадку и надежды открыть существо, подобное питекантропу, где-нибудь еще, кроме Явы. Существо было названо синантропом — китайским человеком в дословном переводе с греческого. По существу же его следовало бы назвать китайским питекантропом — китайским обезьяночеловеком, — так похоже оно оказалось на своего яванского брата.
Знаем мы, однако, о китайском двойнике питекантропа много больше. У него также небольшой мозг, очень покатый лоб, сильный надбровный валик; сам синантроп среднего роста, приземист и довольно неуклюж. Антропологи открыли большое число признаков, по которым он отличался от современного человека, измерили и изучили каждую найденную кость. А найдено их было много — пока в Чжоу-Коу-Тяне велись раскопки (прекратились они только с японской экспансией), там обнаружены остатки более чем от сорока индивидуумов. Уже известный нам Вайденрайх выпустил шесть больших монографий, посвященных отдельно описанию костей скелета, нижней челюсти, зубов, черепа и внутренней полости черепа (по ней судят о развитии мозга). Такого тщательного и всестороннего описания не знает история палеонтологии человека. И базировался ученый при этом на многих образцах — из фрагментов удалось склеить более десяти черепов и несколько челюстей. Таким образом, все выводы о строении синантропа были гораздо более тщательно аргументированы, чем у Дюбуа о питекантропе, и споров поэтому почти не было — находка не вызывала никаких сомнений. Другое дело — ее интерпретация, представление о ее месте на филогенетической лестнице живых существ: тут можно было по-прежнему спорить. Но об этом несколько позже.
Среди многих особенностей синантропа было несколько, которые хотя и не очень, но все же отличали его от питекантропа. Начать с того, что мозг у него хоть ненамного, но больше. Примерно у десяти экземпляров он варьировал от 950 до 1150 см3. То есть одни синантропы не превосходили питекантропов, а у других мозг был больше. Лобная кость черепа у синантропа очень поката, но все же круче, чем у яванского обезьяночеловека. Надбровный валик, правда, не меньше. Заметили антропологи и еще несколько анатомических детален, по которым синантроп ближе к современному человеку.
Таким образом, в целом синантроп по строению своему прогрессивнее яванского собрата. К тому же выводу привело и изучение культурной обстановки, в которой жил китайский обезьяночеловек. Раскопки в Чжоу-Коу-Тяне продолжались почти 20 лет, за это время было найдено не только много костей ископаемого человека, но и огромное количество орудий — не десятка и сотни, а тысячи. Почти все они сделаны из кварцита (вокруг Чжоу-Коу-Тяня нет другого материала для изготовления орудий). Материал этот очень неблагодарен, он колется на большие грубые куски и не поддается тонкой обработке. Орудия из него кажутся поэтому грубее сделанных из кремня. Кремень легко колется, а главное — допускает обработку слабыми ударами, после которых с желвака кремня слетают мелкие чешуйки. Орудия из кремня намного изящнее и пользоваться ими, очевидно, удобнее. Но что делать — кремня не было, была только его очень несовершенная замена, и нужно было ограничиваться ею. Приходится удивляться, как умело использовал синантроп этот неблагодарный, тяжелый для обработки материал, какую разнообразную форму имеют орудия, как четко, наконец, выделяются стабильные формы, серии имеющих определенное назначение орудий. Именно по этим стабильным формам и судят обычно о высоте культурного развития в древнекаменном веке. Разнообразие часто говорит лишь о неустойчивости, примитивности приемов обработки камня, о неразработанности и убогости технических навыков, а в орудиях стабильной формы и, следовательно, постоянного назначения виден технический прогресс, закрепленность определенных рабочих навыков, передача их от поколения к поколению. Так вот — среди огромного разнообразия орудий синантропа выделяются орудия определенных типов. Это несомненное доказательство движения вперед по сравнению с питекантропом.
Геологи и антропологи, зоологи и анатомы, мы видим, немало сделали, чтобы найти реальные, несомненные доказательства изменений природы человека во времени. Но и антидарвинизм не дремал, сражаясь против каждого факта, который можно было использовать с позиций дарвиновской теории. Так и здесь — орудия синантропа, найденные вместе со скелетами, непосредственно, следовательно, связанные с деятельностью древнего человека, представляли собою очень сильный и веский аргумент в пользу теории постепенного развития человека из обезьяноподобных предков. Как ни трудно доказать, что не синантроп изготовил найденные с ним орудия, попытку такую сделали. Несмотря на обилие находок костей в Чжоу-Коу-Тяне, фрагментов скелета было найдено немного по сравнению с черепами. Не замедлила появиться гипотеза, по которой синантроп не жил в пещерах с орудиями, а черепа его приносились в пещеру уже современными людьми в качестве трофеев. Однако кости скелета все же были найдены — как объяснить этот факт? Ни у одного народа в древности не было обычая брать части скелета и собирать их, как трофеи. Высказывалась похожая мысль — черепа и кости людей затащили в пещеры Чжоу-Коу-Тяня хищники. Но и эту мысль легко опровергнуть — на скелетах человека нет никаких следов повреждений. Антидарвиновское, антиэволюционное понимание природы древних людей и их жизни не смогло в данном случае противостоять редкой логике процесса развития, вскрываемой неутомимой работой палеонтологов и антропологов.
Синантроп не только умел делать орудия и пользоваться ими — он приручил могучую силу, которая намного увеличила его власть над природой. Этой силой оказался огонь — стихийное бедствие для всех животных. От лесных пожаров в ужасе бежит зверь, пожар в степи губит тысячи грызунов и всяких мелких тварей, оставляя после себя лишь безжизненные километры выжженной бесплодной земли. Как человек получил в руки огонь, как научился управлять им — пока не очень ясно. То ли первобытные люди съели опаленную или поджаренную огнем пожара дичь и, заметив, что это вкусно, стали разжигать костры близ жилищ, то ли принесли пылающую головню из леса, то ли еще как, но огонь стал служить человеку. Сначала это был постоянный огонь, костер, который никогда не тушили, за которым следили с величайшей тщательностью. Потом на его место пришло добывание огня с помощью трута или трением дерева о дерево.
Синантроп уже перевалил через первую ступеньку — он умел пользоваться огнем, но не дошел еще до второй — до умения добывать огонь. Безмолвный свидетель этого — мощная толща золы с пережженными костями в пещерах Чжоу-Коу-Тянь. Синантроп ел не сырое, а жареное мясо — оно лучше переваривается, лучше усваивается; с ним получал он дополнительную порцию питательных веществ, которых были лишены его предки. А может быть, огонь уже стал его верным помощником на охоте — среди бесчисленных обглоданных и разбитых костей животных, найденных в пещерах, много костей крупных животных. Как мог синантроп, почти безоружный, охотиться на них? Только пугая зверей и загоняя их на каменные кручи или обрывы по берегам рек, в непроходимые болота. Пугать можно было лишь огнем, размахивая горящими головнями, а может быть, и поджигая какие-то участки леса.
Итак, во всем — в строении тела и особенно в величине мозга, в культуре (по отношению к синантропу можно уже твердо говорить о культуре), довольно сложной, выразившейся и в преднамеренном изготовлении орудий определенной формы, и в укрощении огня, и в охоте на крупных и опасных животных, — видно отчетливое превосходство синантропа над питекантропом. И геологически он появился намного позже — синантроп жил в среднюю пору плейстоцена, а если измерять его геологический возраст в абсолютных цифрах, то приблизительно около 300 000 лет тому назад. В цепи, сковывающей человека с его животными предками, появилось с открытием синантропа новое звено, так сказать, вторая ступенька после очеловечивания. На этом этапе геологической истории человека можно видеть, как искра человеческого, только блеснувшая в питекантропе, постепенно начала разгораться в небольшой огонек. В культуре синантропа еще трудно увидеть зачатки многого, что потом стало неотъемлемым свойством человеческой цивилизации, но начало было положено.
Столкнувшись с синантропом, научный мир увидел жизнь первобытного человека во всех ее многообразных деталях. И поэтому, хотя находки остатков синантропа были произведены в эпоху, когда мало кто сомневался в происхождении человека от животных предков, а Дарвин был признанным корифеем биологии уже минимум 50 лет, они наполнили конкретным содержанием многие антропогенетические понятия, которые были до этого лишь более или менее правдоподобными гипотезами. Люди, жившие в Китае около 300 000 лет тому назад, — это как бы второй акт (после питекантропа) колоссального драматического действия, имя которому — происхождение человека.
Драма редко кончается на втором акте — за ним обычно следует третий. Питекантроп и синантроп знаменуют собою лишь первые шаги восхождения на вершину человеческой истории. Эволюция не остановилась на синантропе — слишком велик его морфологический и культурный разрыв с современным человеком. За синантропом должны были идти дальнейшие звенья той цепи, по которой передавалась эстафета поколений от какой-то ископаемой человекообразной обезьяны к человеку нашего века. Важнейшее из них, следующее за синантропом, было открыто еще во времена Дарвина, но по-настоящему понято, пожалуй, лишь тогда, когда появились находки синантропа, хотя и независимо от них. Имя этому следующему звену — неандерталец.
Первого неандертальца нашли как раз на рубеже середины прошлого столетия — в 1848 году. Это был череп взрослой женщины, сравнительно небольшой, довольно легкий, с округлыми глазницами и не очень сильным надбровным валиком. Обнаружили его при горнорудных разработках в недрах скальных массивов на берегу Гибралтарского пролива. П. Баск, автор находки, напечатал о ней краткое сообщению, в котором отметил некоторые примитивные признаки черепа, сближавшие его с низшей формой. Но к восприятию значения этой находки ученые и публика были еще менее подготовлены, чем к правильной оценке питекантропа: как никак она была сделана более чем на 40 лет раньше. Мысль человеческая, когда сталкивается с непонятным, развивается обычно одинаково во всех случаях и идет по наиболее легкому пути — непонятное стараются объявить несуществующим. Черепную крышку питекантропа пытались приписать неполноценному человеку, так же отзывались и о гибралтарской находке. Чарлз Дарвин знал о ней, но обычно он оперировал только твердо установленными фактами и поэтому не уделил ей много места в своем труде. Находка в Гибралтаре была бы забыта, если бы за ней не последовала вскоре другая.
Она была сделана возле местечка Неандерталь близ Дюссельдорфа в Германии в 1856 году, за три года до издания «Происхождения видов». Дарвин знал о черепе из Неандерталя, отметил его примитивные черты, но также не уделил ему много внимания. Находка эта была первой, до питекантропа и синантропа, обсуждалась в разгар самой ожесточенной идейной борьбы вокруг дарвиновской теории, поэтому ей пришлось принять на себя и наиболее сильный удар антидарвинистов. Чему только не приписывали отличительные особенности черепной крышки — патологии, принадлежности к другой, неевропейской расе, посмертной деформации костей в земле. Рудольф Вирхов, выдающийся немецкий патолог, анатом и антрополог, но неважный философ и ярый антидарвинист, так до конца дней своих и не поверил в то, что найдены кости древнего человека, хотя и дожил почти до полного торжества дарвинизма. Всем этим «тупиковым» теориям нужно было противопоставить, пусть не сразу, точные факты и не гипотетические, а основанные на этих фактах соображения: представители внеевропейских рас, так же как и европейских, не имеют той примитивности в строении черепа, какая есть у неандертальца; что же касается патологлчности или посмертной деформации его черепа, он очень непохож ни на патологически измененные, ни на деформированные черепа. Да и кости скелета ничем особенным не отличаются от современных — это поняли даже анатомы третьей четверти прошлого века, в распоряжении которых не было такой тьмы анатомических фактов, как сейчас. Они быстро признали выдающееся значение открытий в Неандертале, и термин «неандертальский человек» стал все чаще и чаще фигурировать в научной литературе.
Его популярности и широкому распространению способствовало все увеличивавшееся число находок. Последняя четверть прошлого века и первая нашего — время огромных успехов в изучении древнекаменного века, или, как называют его археологи, палеолита (по-гречески — древний камень), время открытия палеолитических стойбищ в пещерах и десятков захоронений древних людей. Впереди шли страны северного Средиземноморья — Испания, Франция и Италия. В это время именно ученые постоянно искали и раскапывали пещерные жилища и погребения, обогащая науку новыми фактами, новой, чрезвычайно существенной информацией.
Многие пещеры были раскопаны полностью, детально исследованы все лежавшие в них культурные остатки, подробно изучены древние скелеты. Постепенно составилось очень полное, почти исчерпывающее представление о неандертальском человеке, строении его тела, его культуре и образе жизни. Оно было основано на многих фактах, а не на единичных находках, поэтому, откристаллизовавшись, оформилось в убедительную и стройную гипотезу, которая существенной составной частью вошла в общую дарвиновскую концепцию антропогенеза. И хотя антидарвиновская и антиэволюционная тенденции противостояли ей, они вынуждены были отступать под напором новых фактов и новых открытий. Но правильный взгляд на неандертальцев и их место в человеческой эволюции — это плод очень долгих, многолетних усилий. Да и в современной науке по поводу отдельных находок не прекращаются довольно острые споры.
Неандерталец был, конечно, примитивнее современного человека, но сказать только это — значит, ничего не сказать. Ведь питекантроп и синантроп были так же примитивны. Однако примитивность неандертальца особого рода, и в этом его специфика в сравнении с другими древними людьми. По объему мозга он, например, не уступал современному человеку, иногда даже превосходил его. У отдельных неандертальцев объем варьировал, правда, примерно от 1200 до 1600 см3, то есть и ниже, и выше современной средней нормы, немного превышающей 1400 см3, но и у современного человека он сильно меняется — у Анатоля Франса объем мозга едва превосходил 1000 см3, у Ивана Сергеевича Тургенева был больше 2000 см3. Своеобразие неандертальского мозга бросается в глаза даже человеку, неискушенному в анатомии — он ниже, площе, лобные доли имеют клювовидную форму. Лишний раз мы убеждаемся на этом примере: неандерталец достиг современной нормы по объему мозга, даже превзошел ее, но устройство его мыслительного аппарата еще было несовершенно.
То же с рукой — искусство обработки кремня удивительно в эту эпоху, оно требовало редкой гибкости от кисти, подвижности пальцев, свободы движений в суставах. Все это было, но достигалось часто не самым экономным образом — седловидная форма сустава второй пястной кости, идеально обеспечивающая противопоставление большого пальца, способность кисти что-то брать или схватывать (характерная, яркая особенность, без которой нет человеческой руки), еще не возникла у всех неандертальцев — у некоторых ее заменяла уплощенная форма сустава, при которой необходимо было очень сильное развитие мышц, приводящих в движение большой палец. Кости кисти и фаланги пальцев, грубые и массивные, также затрудняли быстроту движений кисти.
Вообще грубость и массивность скелета, свидетельство могучей мускулатуры и большой физической силы, видны при сравнении неандертальца не только с современным человеком, но и с его предшественниками — обезьянолюдьми. Огромный надбровный валик, большие тяжелые челюсти, крупные зубы, слабо выступающий подбородочный выступ, сильно развитые остистые отростки позвонков, широкие мыщелки трубчатых костей (здесь нам придется вспомнить анатомию) — вот анатомические детали, которых нет у современного человека, но которые в той или иной форме выражены на всех неандертальских скелетах. Он был довольно неуклюж, этот наш предок, но очень силен, ловок и поворотлив, создавал довольно совершенные орудия, умело охотился и вообще поднялся на более высокий уровень культуры по сравнению с синантропом.
Каменные орудия, которые находили и находят с неандертальцем, археологи назвали мустьерскими — по имени большой стоянки Мустье во Франции. Орудия невелики — самые крупные из них 8—10 см в длину. Среди них выделяются две широко распространенные, наиболее употребительные формы — скребла и остроконечники. Остроконечник — миниатюрный изящный потомок ручного рубила. Это обработанный с двух сторон листовидный кремень, которым, очевидно, резали мясо и шкуры. Скребло — наоборот, более массивное орудие, у которого лезвие было с одной стороны. Им очищали шкуры от жира и остатков мяса. Но и среди кремней неопределенной формы и назначения много подправленных ретушью и, следовательно, также нашедших применение в быту неандертальцев.
Пещер, где найдены мустьерские кремни, много больше, чем пещер с захоронениями мустьерских скелетов. Но мустьерская культура столь тесно связана с неандертальцем, что по распространению памятников легко восстанавливается область расселения неандертальских групп. Они жили в Европе — на территории нынешней Испании, Франции, Италии, Бельгии, на Кавказе и на территории европейской части СССР примерно до широты Москвы. Они жили по всей Африке и Азии, исключая, может быть, таежные районы Сибири. Они умели преодолевать высокие горные хребты и широкие быстрые реки, они везде находили себе пропитание. Поэтому если питекантроп и синантроп найдены каждый в одном месте, то стоянок неандертальцев с захоронениями скелетов — десятки. Правда, есть отдельные находки современников питекантропа и синантропа — атлантроп в Северной Африке, гейдельбергский человек в Центральной Европе, но они очень фрагментарны (найдены только челюсти) и ни о величине мозга этих людей, ни об их строении нет никаких данных. Когда-то и находка отдельной челюсти была очень важна, теперь же после изучения десятков скелетов отдельные фрагменты скелета уже не могут удовлетворить нашу любознательность.
Когда возраст питекантропа определялся в 1000 000 лет, неандертальцу приписывалась древность от 25 000 до 100 000 лет. Но после углеродных и калий-аргоновых анализов все древние люди, мы помним, изрядно помолодели. Не избежал этой участи и неандерталец. Точная датировка подавляющего большинства мустьерских стоянок и найденных там скелетов — от 60 000 до 28 000 лет. Таким образом, неандерталец в 10—15 раз моложе питекантропа, этим и объясняются его прогрессивное строение и развитая культура. За ним как-никак 400 000 лет, отделяющих его от питекантропа, 12 000—13 000 поколений, медленный, но непрерывный технический прогресс, усложнение и совершенствование физического строения.
Итак, неандерталец не очень стар по сравнению с нами, современными людьми. Значит, он и есть наш непосредственный предок, тот далекий прообраз, от которого начинается развитие к современному человеку? Этот вывод напрашивается сам собой, но прежде чем он утвердился в науке, прошли долгие годы анатомических наблюдений и широких споров. Первые неандертальцы были найдены тогда, когда анатомия накопила уже довольно много фактов, но не научилась еще толком понимать и объяснять их, когда мало знали об изменениях анатомических структур, их направлении и скорости. Поэтому своеобразие неандертальца казалось так велико, что сомнительными представлялись все попытки связать его с современным человеком. В начале века непререкаемым авторитетом в области палеонтологии человека был Густав Швальбе — очень крупный и знающий немецкий анатом, сравнительный анатом и эмбриолог. Он подробно описал несколько ископаемых находок, но особенно тщательно работал над изучением анатомического строения неандертальцев. Ему принадлежит выделение типа примитивного человека, которого он отождествлял с неандертальцем и которого охарактеризовал в целом, не по отдельным находкам, а, так сказать, в обобщенном типовом образе. С этой точки зрения его работы не потеряли значения до настоящего времени и сейчас цитируются во всех крупных руководствах по палеонтологии человека. Но и Швальбе, утвердивший реальность неандертальца как биологического типа, глубоко аргументировавший ее и морфологическую связь неандертальца с современным человеком, не верил в их близкое родство.
Трудно сказать, кто первый написал о том, что неандерталец — боковая ветвь эволюции, Швальбе или кто-нибудь другой из анатомов. Но идея эта угнездилась в головах антропологов, анатомов и палеонтологов, более того, в ее пользу стали подбирать и археологические аргументы. Развитие первобытной культуры и археологической техники происходило не очень равномерно, законы изменений в технике обработки кремня не полностью поняты до сих пор, поэтому трудно было на заре исследований первобытной археологии заметить преемственность в изменениях отдельных элементов, увидеть в этих изменениях постепенную эволюцию, а не hiatus, не разрыв, после которого развитие началось вновь. Каждая из палеолитических культур казалась возникшей как бы сразу, внезапно; предполагалось, что они не развивались на месте, а привнесены извне. Замечательный французский археолог Анри Брейль, автор открытия многих великолепных археологических памятников, построил целую концепцию перемещения древних племен Евразии на территорию Европы. Не любитель популярного изложения, он аргументировал ее в специальных статьях, но известность за пределами кругов археологов и антропологов она получила благодаря американцу Генри Осборну — как это ни странно, палеонтологу, выступившему популяризатором археологических достижений. Специалист Осборн хорошо известен палеонтологам — в первой трети нашего столетия мало кто лучше знал млекопитающих. Но кроме того, он был превосходным стилистом, и его книга «Человек древнего каменного века» произвела большое впечатление прекрасным изложением, стройностью аргументации и логичностью аргументов. После появления этой книги уже никто не сомневался в самостоятельном, независимом от неандертальца появлении современного человека. Осборн писал о переселении современных людей откуда-то из глубин Центральной Азии, о жестокой борьбе их с неандертальцами н о вытеснении неандертальцев из Европы. Писал увлеченно, напористо, определенно, используя аргументы Брейля, сопоставляя строение черепа и тела неандертальца и современного человека.
Другой выдающийся авторитет в палеонтологии человека, англичанин Артур Кизс, направил свою аргументацию по другому Руслу. В двух книгах — двухтомной «Древности человека», вышедшей вторым изданием в 1925 году, и «Новых открытиях остатков древнего человека», изданной в 1931 году, — он тщательно собрал всю информацию об ископаемых находках современного человека, имевших, по его мнению, большую древность. Основная мысль этих книг сводилась к тому, что современный человек жил в Европе еще во времена неандертальца. Потом он постепенно вытеснил более примитивного соседа. Концепция эта, конечно, отличалась от взглядов Брейля и Осборна, но не по существу — ведь принципиальная сторона дела состояла не в том, пришли ли современные люди в Европу или жили там постоянно, а в том, связаны ли они преемственностью с неандертальцами. Последнее решалось отрицательно всеми тремя авторами. Но в этом отрицании была внутренняя слабость — из эволюции человека вычеркивалось движение, вычеркивалась сама идея развития, и эволюционная по форме концепция превращалась в антиэволюционную по существу.
Принципиально иной подход к проблеме генетической преемственности неандертальца и современного человека, создавший основу для нынешнего ее понимания, продемонстрировал Алеш Хрдличка. Чех по национальности, живший в США и писавший по-английски, он был очень работоспособен и плодовит. Во время своих многочисленных путешествий он имел возможность осмотреть почти все музеи мира и ознакомиться лично со всеми неандертальскими находками, а также посетить места, где они были сделаны. Личные впечатления, огромный научный опыт, наконец, известный скептицизм по отношению к традиционным нормам мышления — а идея независимого происхождения современного человека и неандертальца была именно такой нормой — позволили Хрдличке выступить с целой серией контраргументов. Хрдличка писал об археологии — мустьерские памятники везде древнее верхнепалеолитических; писал о геологии — геологически пещеры с остатками неандертальских скелетов древнее пещер с верхнепалеолитическими погребениями, отдельные случаи находок остатков верхнепалеолитического современного по типу человека в нижнепалеолитических слоях, которые перечисляет и так подробно разбирает Кизс, все очень сомнительны; писал о географии — неандертальские скелеты найдены по всему Старому Свету, для современного человека не остается, следовательно, места, где он мог бы произойти независимо от неандертальца; писал, наконец, о морфологии — о ее перестройке во времени, об изменении отдельных признаков, о возможности поставить черты строения неандертальца и современного человека в, единую линию эволюции. Всем этим было аргументировано представление о неандертальской фазе в антропогенезе, о том, что неандерталец происходит от питекантропа и синантропа и является предком современного человека, а не независимой от него боковой ветвью эволюции.
Гипотеза Хрдлички быстро завоевала многих сторонников не только потому, что она была диалектична и допускала трансформацию там, где Брейль, Осборн и Кизс отрицали ее. Со временем постоянно пополнялась фактическая база этой гипотезы. Хрдличка сформулировал ее в традиционной лекции памяти Гекели, которую он прочитал в антропологическом институте Великобритании и Ирландии в 1923 году. За прошедшие с тех пор 45 лет большое число новых находок полностью подтвердило правоту Хрдлички. Он был прав и в геологии, и в археологии, и в морфологии.
Для опровержения центральноазиатской прародины современного человека большое значение имел неандертальский скелет, обнаруженный в пещере Тешик-Таш в Узбекистане. Неандертальский ребенок 8—10 лет, найденный известным советским археологом А. П. Окладниковым в 1939 году, был похож на европейских неандертальцев, практически ничем не отличался от них. Раскопки в пещере Староселье в Крыму, которые много лет вел превосходный знаток кавказского и крымского палеолита А. А. Формозов, увенчались в 1953 году находкой детского скелета в мустьерском слое. Захороненный ребенок был немногим старше года, определение его антропологического типа — задача нелегкая. Но все же мало сомнений в том, что это — ребенок современного человека, а не неандертальца. На первый взгляд, это опровержение теории Хрдлички и, наоборот, подтверждение старых взглядов Кизса. Однако скелет найден в очень позднем слое, в мустверских орудиях из Староселья много уже верхнепалеолитических черт, и можно сказать — идея неандертальской фазы в эволюции человека выдержала проверку и в данном случае.
Итак, питекантроп, синантроп, неандерталец выстроились стройным рядом в преддверии истории современного человека. Но они сами если не люди в полном смысле этого слова, в современном его понимании, то во всяком случае полулюди — существа, одаренные разумом и в какой-то, пусть пока слабой мере творившие свою собственную историю.
Искра человеческого уже загорелась 500000 лет тому назад, и мы проследили только, как она разгоралась. А когда она вспыхнула впервые, какая человекообразная обезьяна, оставаясь сама собой, все же стала отличаться немного и по строению, и по поведению от других? Мы видим в питекантропе существо, уже вставшее на ноги и разогнувшее спину, уже освободившее для работы руки. А существа, встающие на ноги, разгибающие спину, освобождающие руки? Они ведь тоже существовали, не могли не существовать. Без них не было бы питекантропа, без них вообще не было бы дальнейшего развития. Остатки их также известны. Эти существа — австралопитеки, хотя их реальный облик и не вполне соответствует тем представлениям о них, которые сложились заранее или могут сложиться на основании знакомства только с более поздними типами древних людей.
Австралопитеки — в переводе с греческого — южные обезьяны. Так назван был первый австралопитек Раймондом Дартом — счастливым автором новой находки, сделанной в 1924 году в Южной Африке, недалеко от Иогапнесбурга. Дарт—не старожил Иоганнесбурга. Он родился и провел детство в Австралии, образование получил в Англии. Поэтому он был хорошо образованным человеком, имевшим прекрасное представление о состоянии европейской науки. Преподавая анатомию в университете, он специально занимался анатомией нервной системы. Все это важно потому, что Дарт был, если можно так выразиться идеально подготовлен к своему открытию.
Обычно такие открытия совершаются в процессе раскопок или, если не раскопок, то планомерных поисков и наблюдений. Ничего этого не было в данном случае. Дарт, правда, собирал ископаемые кости, но делал это только для пополнения местного анатомического музея и не обрабатывал свои коллекции научно.
Первая стадия, так сказать, преддверие открытия, состояла в том, что Дарту передали кости, добытые в одной из каменоломен вокруг Иоганнесбурга. Это был лицевой скелет какой-то обезьяны и соединенный с ним окаменевший слепок внутренней полости черепа, очень похожие на первый взгляд на череп детеныша шимпанзе. Вторая, основная стадия открытия как раз и состояла в том, что Дарт не отмахнулся от находки, приняв ее за череп ископаемого шимпанзе, а буквально сразу же признал новую форму — в этом сказались и его профессиональная проницательность, тонкое анатомическое чутье, и превосходное знание сравнительной анатомии и палеонтологии. Более тщательное изучение находки подтвердило справедливость первоначального диагноза, и в результате Дарт стал автором своей первой палеонтологической статьи, появившейся в английской «Природе» — журнале, печатающем краткие отчеты о новейших достижениях во всех областях естествознания, одном из наиболее популярных и читаемых в научном мире.
Статья Дарта, так же как и лекции, с которыми он выступил в Англии, вызвали большие споры. Разумеется, они не были так остры, как 75 лет до этого споры вокруг дарвиновского «Происхождения видов», но для сдержанной чопорной Англии и этого было много — на Дарта появились карикатуры в газетах, о его находке печатались юмористические стихи, и над ней смеялись, даже с подмостков эстрады. Бея эта шумиха не имела бы существенного значения, если бы признание пришло со стороны серьезных ученых, но научный мир на первых порах не принял утверждения Дарта о том, что открытый им череп принадлежит не шимпанзе, а какому-то новому существу, более близкому к современному человеку. В той же «Природе» выступил уже знакомый нам Кизс, утверждавший, правда, серьезно, без тени насмешки, что Дарт ошибается; против Дарта выступил его старый учитель по университету, крупный знаток палеоантропологии и анатомии мозга Грэфтон Эллиот Смит, выступили и многие другие. Правда, была и поддержка — коллега Дарта по Иоганнесбургу палеонтолог Роберт Брум активно защищал точку зрения Дарта. Однако его поддержка не могла идти ни в какое сравнение со скепсисом других — те были специалисты, а Брум занимался ископаемыми пресмыкающимися, мало понимал в происхождении человека. Но как это ни парадоксально, именно его деятельность открыла новую страницу в изучении австралопитека.
Началось все почти так же, как и у Дарта. В каменоломнях Южной Африки постоянно находили ископаемые кости, и о многих из них сообщали Бруму. Быстрый, подвижный человек, легко снимающийся с места, он на протяжении почти 15 лет начиная с 1936 года открыл три новые формы ископаемых существ, которых в отличие от обезьянолюдей можно назвать полуобезьянами и зачислить в группу австралопитековых. Среди его находок были кости и детенышей, и взрослых. Костей и черепов было много; местонахождения около Сварткранса, Кромдрая и Магапансгата, где найдены были новые формы — плезиантроп, парантроп крупнозубый и парантрол массивный, не уступали по богатству находок Чжоу-Коу-Тяню. Поэтому исследование всех собранных скелетов, частично осуществленное самим Брумом и его сотрудниками, частично продолжающееся и сейчас, дало большую объективную информацию о многих деталях строения австралопитековых и позволило со значительной уверенностью в правильности реконструкции восстановить их внешний вид. Оказалось возможным также расширить ареал их обитания на всю Южную Африку, а потом и на всю Африку — сейчас их останки известны и в других областях Африканского материка. Забегая вперед, надо сказать, что догадка Дарта, высказанная, когда у него в руках был всего лишь неполный череп детеныша, полностью оправдалась: австралопитеки действительно не ископаемые шимпанзе, не ископаемые гориллы, а человекообразные существа, в которых проглядывает много человеческого.
Можно было бы привести длинный список, анатомических структур, по которым австралопитеки отличаются от современных людей. Можно иллюстрировать этот список подробными рисунками. Параллельно ему можно было бы поместить другой список покороче и тоже иллюстрировать его схемами и рисунками — в чем австралопитеки похожи на современного человека или лишь отдаленно напоминают его. Эти списки продемонстрировали бы, сколько усилий потрачено на реконструкцию скелета австралопитековых по отдельным фрагментарным костям, как подробно и тщательно изучено их анатомическое строение. Но читателю, не знакомому с анатомией, эти списки мало что дали бы, они были бы просто скучны и пропускались без сожаления. Вместо них, однако, нужно сразу назвать то удивительное свойство, которое определяет все остальные особенности строения австралопитеков и которое никто не ожидал встретить, изучая их скелеты, — прямохождение. И строение костей таза, и строение костей конечностей, и наклон головы, и форма шейных и спинных позвонков — все говорит о том, что они ловко и быстро передвигались на двух ногах. Мы опять, таким образом, опоздали — ожидали встретить поднимающееся с четверенек существо, а встретили уже поднявшееся, ожидали встретить преддверие антропогенеза, а вошли в открытую дверь. Но вывод этот, как ни кажется оп прозрачно ясным, почти неопровержимым, коль скоро речь идет о двуногом существе, оказывается тем не менее преждевременным.
Австралопитеки, даже крупные, были невелики ростом, приблизительно с очень крупных павианов или мелких шимпанзе. Мозг у них 500—600 см3, то есть такой же, как у горилл, — самых больших человекообразных обезьян, настоящих великанов. Следовательно, австралопитек представлял собою по объему мозга подвинутую вперед форму по сравнению с современными человекообразными. Но преимущество его очень невелико. То же и в строении мозга — сначала ученые сгоряча увидели много признаков сходства его с человеческим, но потом, успокоившись, разобрались, что о сходстве, даже отдаленном, говорить не приходится, можно говорить только о некотором отличии от мозга шимпанзе и гориллы. В данном случае антропологи впервые столкнулись с проблемой, которая сейчас занимает одно из центральных мест в антропогенезе и которая давно является одной из важнейших проблем палеонтологии, — проблемой неравномерности развития отдельных органов в эволюции. Суть проблемы легко понять — австралопитеки прекрасно двигались в выпрямленном положении, но мозг их был еще очень примитивен, как у тех существ, которые только-только стали подниматься над уровнем животных. И обстоятельство это не требует особого, слишком сложного объяснения — любой организм, развитие которого пошло в определенном направлении, не выдержит конкуренции, если он какими-то новыми качествами не восполнит потерю старых. Предки австралопитековых не могли бы выжить передвигаясь в полувыпрямленном положении, — неловких убивают хищники. Оторвав передние конечности от поверхности земли, они должны были очень быстро измениться, чтобы приобрести устойчивую походку на задних конечностях. А изменение мозга не было так важно на этом этапе эволюции, потому развитие прямохождения и обогнало развитие мозга.
Собственно говоря, на этом можно было бы поставить точку в рассказе об австралопитеках, но после открытий Брума было сделано еще одно, которое добавило к проблеме австралопитековых еще одну частную проблему. Ее появление связано на сей раз опять с Дартом. В 1947 году он открыл остатки нового австралопитека, которого назвал прометеевым. Это поэтичное обозначение ископаемой находки по имени героя греческого эпоса, похитившего у богов огонь для людей, — не беспочвенная фантазия Дарта. В слоях с костями он нашел следы огня. Австралопитеки — и использование огня! Не эпизодическое добывание, а постоянное использование огня — слишком неожиданна такая связь, и нужно смелое воображение, чтобы в это поверить. Вероятно, не поверил бы и сам Дарт, если бы не обнаружил вместе со следами огня много костей животных, рогов, обломков челюстей, которые удобно было использовать как ударные орудия. Что австралопитеки были хищниками — известно уже давно: вместе с их костями находили проломанные черепа и разможженные кости павианов. Павианы — тоже не безобидные твари, и чтобы легко убивать их, нужны большая ловкость и сила. Может быть, для этого австралопитеки пользовались костями и рогами животных? Это грозное оружие в сильных руках. Дарт доказывал даже, что они специально подправляли их, чтобы сделать пригоднее для удара. Тогда надо говорить об изготовлении орудий, и Дарт так и делает, предлагая для этих костей специальные термины — «костяная индустрия» или «костяная культура». С ним трудно согласиться — слишком неясны его находки, чтобы увеличивать древность орудийной деятельности предков человека на несколько сот тысяч лет. Но разве невероятно, что австралопитеки могли подбирать обглоданные кости и использовать их постоянно, как палицы? Этим они также отличались от шимпанзе и гориллы, которые редко и случайно подбирают камни и палки, чтобы что-то делать ими.
Древность австралопитеков еще труднее определить, чем древность питекантропа и синантропа. Даже точные методы датировки становятся неточными, как только исследователи сталкиваются с более древними находками. Остаются собственно геологические наблюдения — положение слоев с находками, их взаимная последовательность по отношению друг к другу, найденная в них ископаемая фауна и частично флора. Десятки геологов высказали различающиеся взгляды, относя некоторые слои с находками к началу среднего плейстоцена или выводя даже за пределы плейстоцена и датируя их концом предшествующей эпохи — плиоцена. Но сейчас противоречия сгладились, так как постоянно накапливались новые наблюдения, и подавляющее большинство специалистов согласились с тем, что австралопитеки жили в нижнем плейстоцене, древность их, следовательно, — 500 000—1000000 лет. Это немного больше (с точки зрения геологии какие-то полмиллиона лет — действительно немного), чем возраст питекантропа. Может быть, отдельные формы их жили и раньше, речь идет о тех именно находках, которые сделаны под Тонгсом, Кромдраем, Макапансгатом, Сварткрансом. Таким образом, австралопитеки — предшественники питекантропов не только по строению тела, но частично и по геологическому возрасту, они «углубляют» происхождение человека еще на одну ступень.
Происхождение самих австралопитековых, строго говоря, уже не человеческая, а обезьянья история, это не само здание антропогенеза, а скорее его фундамент. Чтобы здание стояло, фундамент важен, но архитектуру его можно понять и не разбирая само здание, не докапываясь до фундамента. Кости человекообразных обезьян, разнообразных по строению, по-видимому, и по образу жизни, находят в геологических слоях, предшествующих плейстоцену, на всех материках Старого Света. Проконсулы, лимнопитеки, дриопитеки, рамапитеки, брамапитеки, сивапитеки, сугривапитеки — все эти звучные имена обозначают каждое большую самостоятельную группу человекообразных обезьян. Особенно широко были расселены дриопитеки, походившие на современных обезьян, больше всего на шимпанзе. Частично они жили на земле, частично, по-видимому, на деревьях. Они и составили, наверное, тот корешок, из которого выросло родословное древо австралопитеков.
Итак, целая галерея предков — сначала скромная и довольно пугливая обезьяна, дриопитек, потом хищные австралопитеки, питекантроп, возможно, уже выделывавший орудия из камня, синантроп, пользовавшийся огнем, неандерталец, вооруженный разными кремниевыми орудиями, может быть, уже одетый в шкуры, сильный своей сплоченностью. Они выступают один за другим на пленке истории, и затем та же история стирает их, отодвигая вглубь тысячелетий. Каждый из них прогрессивнее своих предшественников, каждый знаменует собою ступеньку на пути к современному человечеству. Эта постепенная эволюция — последовательное развитие высшей формы из низшей — как нельзя лучше соответствовала дарвиновским представлениями и поэтому защищалась многими специалистами. На Западе таким специалистом был Хрдличка, в советской антропологической литературе эта точка зрения вообще господствовала. Предполагалось, что один древнейший тип сменялся другим последовательно по всей зйкумене — так называют заселенную человеком область земного шара, — и более ранние люди не доживали до более поздних стадий.
Из предпосылки непременно вытекает следствие, из теории — выводы. С одной стороны, такое понимание эволюции человека, с другой — распространение взглядов Хрдлпчки о неандертальской стадии на весь антропогенез привели к теории этапов или стадий в происхождении человека. Конкретные находки служат в этой теории лишь для создания, если можно так выразиться, идеальной схемы эволюционного процесса, каким он является при очень обобщенном рассмотрении, при рассмотрении, так сказать, с высоты птичьего полета. Таких стадий или этапов выделяется обычно три — австралопитеков, архантропов и палеоантропов. Стадия австралопитеков — название говорит само за себя. Архантропы — древнейшие люди, под этим термином объединяются питекантропы н синантропы. Это стадия начала выделки орудий, освоения огня, изобретения приемов коллективной охоты, так сказать, окно в новый мир. Палеоантропы — древние люди, неандертальцы. Это стадия развития уже приобретенных навыков, когда древний человек довольно твердо поднялся на ноги, когда он многими своими свойствами стал походить на современного человека. Это уже преддверие нового мира, та стартовая площадка, с которой начинается несравненно более быстрое восхождение человечества к прогрессу.
Между отдельными стадиями развития — перерывы постепенности, скачки, когда развитие убыстряется и появляется новое качество. Так учит диалектика. Из скачков самый важный — естественно, первый, между австралопитеками н архантропами, когда вообще впервые появилась на земле новая, пока еще слабая сила — человечество. Второй скачок, тоже очень существенный, — между палеоантропом и современным человеком, переход от нижнего палеолита к верхнему. Подавляющее большинство антропологов считают длительный интервал почти в 500 000 лет между этими двумя скачками периодом спокойного и постепенного развития без скачков, отдельные специалисты выделяют еще один скачок между архантропами и палеоантропами. Суть дела от этого не меняется — схема остается по существу той же, меняется лишь число стадий.
Схема эта стала традиционной. Из специальных статей н книг она перекочевала в популярные, так излагается сейчас происхождение человека в энциклопедиях, по этой схеме преподают антропогенез в школе. Истина, ставшая всеобщим достоянием, не становится от этого менее достоверной. Но при этом часто, слишком часто забывают, на какой питательной почве она выросла, что в ней от самих фактов, что от их обобщений. Схема этапов и скачков правильна, хотя она и традиционна, но так долго ею пользовались, так свято в нее верили, что забыли — она всего лишь схема, лишь очень неполное и обобщенное отражение действительности, свет дня, а не сам день. Даже излагая ее в энциклопедиях и школьных учебниках, нельзя не вспоминать об очень извилистых путях эволюции, о многообразии ископаемых форм человека, о весьма нечетких границах отдельных стадий. В схему так уверовали, что даже серьезные исследовательские работы по антропогенезу не миновали ее, новые находки описывались с предвзятой мыслью — сразу же отнести их к архантропам или неандертальцам. Открытия последних лет отрезвили слишком верных защитников традиции, усилили слабые голоса скептиков. Собственно говоря, открытия начались почти 30 лет тому назад, но должно было пройти время, чтобы в них поверили, а сами открытия стали многочисленными.