В семантическом отношении наше сознание перегружено штампами, стереотипическим использованием слов и выражений.
Германоязычное слово «ландшафт» вошло в русский язык несколько более прочно, чем в другие научные языки мира, в силу исторически более прочных научных и культурных связей послепетровской России с Германией, Голландией и другими германоязычными культурами. Немецкая культура прочно обосновалась в нашей стране стараниями российского царствующего дома.
В русском языке окружающий пейзаж обычно называют простым словом «местность». Для отдельных выделов местности применяется емкий термин «урочище». Наша география приняла эти термины как научные и сегодня широко их использует. Так. К. М. Петров напрямую транслировал их в подводный мир и пользуется в качестве рабочей номенклатуры.
Структура наземных ландшафтов, начиная от этимологии самого слова, подразумевает прежде всего и исключительно картины поверхности земли. Даже морские ландшафты у художников-маринистов почти всегда имеют дело с морскими побережьями. Их никак нельзя атрибутировать к подводному миру. Разве что мы перенесемся в область поэзии и начнем описывать его с помощью метафор. Достаточно вспомнить былину о Садко или ирландские и скандинавские саги, полные таких поэтических описаний.
Не зная практически ничего о подводном мире, люди в легендах и мифах населяли его аналогами из сухопутной жизни. Отсюда представление о «подводных садах», «подводных лугах», а также фантастических «морских монахах», «морских нимфах», «морских коньках»: все слышали и о морских чудовищах, «морском черте» и пр. Морской еж и морская звезда, так же как и морская трава или морская капуста, в этом отношении нас уже нисколько не удивляют. В англоязычной культуре большинство морских организмов имеют те же наземные атрибуты, но с дополнением, что это такие особые «рыбы». Так, англоязычные народы считают, что в природе есть starfish = «звезда-рыба», jellyfish = «кисель-рыба» (медуза), cryfish = «плачущая рыба» (рак). Как у англичан все животные с морского дна — «рыбы», так у русских подводные обитатели носят сухопутные названия, но с добавлением «морской» — «морской помидор» (асцидия пурпурная), «морская капуста», «морской бич» (калька английского «sea whip»).
Остается пожалеть, отчего великие живописцы-маринисты не пустили в свое время в оборот хотя бы еще одно заковыристое немецкое словечко. Без него в русской научной литературе как-то до примитивного просто и ясно: «морской ландшафт», «подводный ландшафт» — совершено так же, как «морской монах», «морская дева», «морская курица» (приморское название камбалы) и все прочие «морские». Благо еще. что под водой мокро, а то были бы морские пустыни, болота, кустарники, ерники и буераки. Подводные «урочища», введенные К. М. Петровым, все равно выглядят в этом смысле далеко не лучшим образом.
Так чего же нам следует ожидать от лингвистической канвы в применении к подводной ландшафтной методологии? Логически задача до примитивности проста — надо вводить новый термин. Но кто решится пустить в оборот русское слово, которое бы всех удовлетворило.
Ранее нами и многими нашими коллегами уже обсуждались доводы в пользу невозможности прямого применения наземной ландшафтной терминологии для подводных природно-территориальных объединений, не соответствующей как природе самого явления, так и его географическому покомпонентному составу.
В зависимости от происхождения той или иной школы, от ее гносеологических и научных корней ландшафтоведение может быть увязано либо с топографическим картографированием и сравнимо с описанием стран и местностей, либо с типологическим представлением характерных картин природы, увязываясь внутренней структурой с аналитическим стремлением найти некий порядок в образовании картин природы, местностей, что наиболее полно отражено в Учении о фациях в геологии и палеогеографии.
Академиком Л. С. Бергом была предпринята единственная строго научная попытка ввести понятие «мершафт» как морской подводный аналог ландшафтоведения. Но то ли не ко времени оно пришлось в России, то ли невосприимчивыми оказались мозги читателей, но факт остался фактом: термин был встречен не только без понимания, но даже и враждебно. А зря. Для русской научной терминологии это было бы выходом. Поскольку русских научных терминов практически не существует, то разницы нет никакой, тем более в двух соперничающих научных лингвистических культурах — германоязычной и англоязычной все равно существуют две калькирующие друг друга формы — Meerschaft и Seascape.
Во времена тотальной борьбы с проявлениями «космополитизма» в советской науке старались избегать применения специальной научной терминологии нерусского и неславянского происхождения. До сих пор прекрасный термин «бенталь» как обозначение условий обитания водных организмов, связанных с дном, в противоположность пелагиали, используется с большой неохотой. В условиях дефицита адекватных семантических решений для морского подводного ландшафтоведения достаточно привычный и хорошо известный, исходно ландшафтный по методологии термин «бенталь» может сослужить свою положительную службу. Как нам представляется сегодня, в интересах развития семантики подводного ландшафтоведения можно попробовать более активно эксплуатировать слово «бенталь», словосочетание «ландшафт бентали» и, может быть, слова «бентология», «бентография» или даже «бентоландшафт». Правда, последнее, хотя и заманчиво, однако достаточно сомнительно, поскольку мы создаем противоестественный гибрид немецкого корня Land-, немецкого же суффикса shaft с греческим «бентос». Вероятно, неплохо звучал бы и английский вариант бентического ландшафта Benthic Landscape или Seascape.
Сегодня для многих наиболее приемлемым решением этого вопроса является простое уклонение от терминологических нововведений. Но тогда, возможно, логичнее было бы отказаться заодно и от строгого названия научной дисциплины и говорить не о теории подводного ландшафта, а дать этому направлению более обтекаемое наименование «подводное ландшафтное дело».
В этом случае сохранилась бы преемственность научной методологической канвы на фоне того, что эта канва в неизменном виде применяется к необычной для нее подводной ситуации. И уж если в соответствии с славянофильскими тенденциями вводить научное название в русском варианте, то оно должно быть сформировано на базе санскритского корня «веди», «ведать», «ведение». А вот субъектом этого «ведения» должно быть морское дно, для которого нет единого слова в русском языке. Тогда возникает неуклюжая конструкция вроде «подводного мореведения». В соответствии с традициями европейской науки можно было бы этому направлению поискать греко-латинский аналог, типа «талассологии», либо заимствовать упоминавшуюся выше кальку из германских или английских корней.
Выход из создавшейся ситуации мы видим в применении тактики разрубания «гордиева узла».
Подводные или бентосные геосистемы любого ранга мы предлагаем называть новым термином «бентема», производя его из слияния частей слов «бенталь» или «бентос» и «система».
Поначалу непривычное и несколько смешное, как всякое нововведение, новое определение подводной природной системы или «подводного ландшафта», мы надеемся, в конце концов проложит себе путь. Поэтому в настоящем издании мы исподволь и, может быть, не всегда последовательно попытаемся перейти к использованию этого термина.