В конце июня (с 22 по 24) научные знаменитости всего мира собрались в очаровательном городе Кэмбридже для празднования столетия со дня рождения величайшего биолога XIX века (9 февраля 1809 г.), а также пятидесятилетия со дня опубликования его бессмертного труда «Происхождение видов путем естественного отбора». Присутствовало большинство знаменитых современных биологов и геологов всех стран. Приведем несколько имен: старый ботаник Hooker (Гукер), друг и консультант Charles Darvin’a (Чарльза Дарвина), самый старший из ученых, приехавших на чествование; знаменитости из Северной Америки: Jacques Loeb (Леб), Wilson (Вильсон) и Osborn (Осборн). От Германии было много представителей, несмотря на то, что ветераны дарвинизма Hackel (Геккель), и Weissmann (Вейсман) вынуждены были принести извинения вследствие своего очень преклонного возраста. Но братья Hertwig (Гертвиг), Buetschli (Бютшли), Verworn (Ферворн), Boveri (Бовери), не говоря о ряде других знаменитейших зоологов, были центром внимания на торжестве. Очень жаль, что Франция была не так широко представлена, хотя среди ее делегатов были такие ученые, как Edmond Perrier (Эдмонд Перрье), в высшей степени симпатичный директор Музея. Среди представителей малых государств фигурировали такие первоклассные ученые, как Hugo de Vries (Гуго де-Фриз) из Амстердама.
Большая часть делегатов, конечно, состояла из англичан, старых и молодых, представлявших собой делегацию Дарвина. Рядом с сыновьями великого биолога, из которых два являются учеными мировой известности, можно было видеть знаменитого геолога Theobald Geilke (Теобальда Гейки) и Ray Lankester’a (Рей Ленкестера), зоолога, хорошо известного всему миру; среди молодых можно было видеть Bateson’a (Бэтсона), который с величайшим усердием изучал явления видоизменений и наследственности, эти два больших фактора образования видов.
Довольно принято думать, что международные конгрессы не приносят большой пользы и что лучше всего было бы их упразднить. Мы находим это мнение очень неправильным, и одним из лучших доказательств выдвигаемого нами мнения и является съезд, организованный для чествования Дарвина. Само собой разумеется, что не торжественная часть этого праздника может сыграть большую роль в развитии науки.
Торжества должны лишь производить впечатление на публику, жадную ко всякого рода зрелищам, выходящим из рамок обычного. Надо сказать, что в этом отношении мы были прекрасно обслужены в Кэмбридже.
22 июня вечером было многочисленное собрание всех делегатов, направившихся в большую аудиторию Университета для взаимного знакомства. Многие из ученых по этому случаю облачились в свои одеяния, столь разнообразные. На ряду с красными мантиями английских докторов и французских профессоров видны были одежды всех цветов германских ученых. Среди них были такие, которые могли бы служить моделью для костюма Фауста в опере. На русских официальных представителях, одетых в мундиры с орденами, лежал отпечаток чиновничества.
Заседание на следующий день, 23 июня, еще больше походило на костюмированный бал. Помимо мундиров, виденных накануне, можно было заметить фиолетовые мантии и особенно шляпы португальских представителей. Напоминающие большие пироги, надетые на голову, они настолько привлекали внимание директора Берлинского этнографического музея, что он попросил одну из них у наиболее любезного из делегатов для обогащения своей коллекции.
Председатель торжества, знаменитый физик лорд Raylay (Рейлей), сидя посреди зала, принимал бесчисленных делегатов от большинства стран обоих полушарий, вручавших свои адреса секретарю. Были адреса всех цветов, но они были так многочисленны, что не могло быть и речи о том, чтобы они были все прочтены. Через некоторое время, более или менее отдаленное, они, несомненно, будут все опубликованы. В настоящий момент нам известен лишь тот, который был вручен от имени Пастеровского института. Так как он очень краток, то мы можем привести его текст полностью: «Пастеровский институт присоединяет свою дань уважения ко всем тем, которые в этот день должны почтить память великого мыслителя, каким был Чарльз Дарвин. Наука о микробах, как все отрасли биологии, извлекала пользу из теории эволюции и, в свою очередь, блестяще подтвердила теорию Дарвина. Разве великое открытие Пастера, касающееся ослабления вирусов, не доказывает пластичности микробных видов и того, с какой легкостью изменяется их первоначальный характер?
История микробных заболеваний также показывает, какую роль играют бесконечно малые в естественном отборе; разве не они вызвали по истечении веков исчезновение некоторых неприспособленных [организмов]? Таким образом, можно предвидеть, что микробиология даст теории эволюции новые примеры, доказывающие правильность идей Дарвина. Пастеровский институт не мог не принять участия в этих торжествах и не вручить сегодня адреса в знак восхищения своих членов гением Чарльза Дарвина».
Количество адресов было так велико, что их пришлось вручать в два приема, причем в промежутке зачитывались речи. Но в то время как адреса были бесчисленны, количество речей было, напротив, очень ограниченным.
Richard Hertwig (Рихард Гертвиг) из Мюнхена первый произнес речь от имени германских ученых. Он особенно подчеркнул легкость, с какой теория Дарвина распространилась по Германии, и энтузиазм сторонников новой доктрины, среди которых Геккель выделился той заслугой, что сумел добиться признания этой доктрины большинством биологов.
Автор этих строк имел честь выступить от имени Пастеровского института в Париже. Привожу речь, которую я произнес и которая, конечно, должна была быть очень краткой.
«Теория эволюции организмов, сформулированная Дарвином, неизбежно оказала большое влияние на медицину. Болезни, не являющиеся привилегией человеческого рода или некоторых высших животных, подверглись эволюции, соответствующей великим законам, открытым Дарвином. Признанием этой истины положено начало созданию сравнительной патологии, т. е. одной из ветвей биологической науки, изучающей патологические процессы в их последовательных этапах во всем организованном мире.
Основываясь на принципах теории Дарвина, оказалось возможным окончательно доказать, что воспаление, являющееся одним из основных свойств целого ряда патологических процессов, представляет собой защитный акт организма против болезнетворных возбудителей. Систематическое изучение воспаления на животной серии показало, что эта реакция начинается проявлением действия некоторых клеточных элементов, к которому присоединяется сложный и чудесный механизм влияния нервов и сосудов.
Воспаление, средство излечения, играет также одну из важнейших ролей в сопротивляемости организма этим болезнетворным возбудителям. Преобладающее влияние определенных клеточных элементов в механизме иммунитета признано большинством ученых, Эту истину удалось доказать путем сравнительных исследований блуждающих клеток самых разнообразных животных, начиная с самых низших представителей. Основная идея этих исследований базировалась на биологических законах, установленных Дарвином.
В течение последнего времени экспериментальная медицина изучала явления приспособления некоторых патогенных микробов, явления, дающие им возможность нападать на организм, несмотря на оказываемое им сопротивление. Весьма вероятно, что здесь идет речь об индивидах, наделенных особенно стойким характером. Так, например, при возвратном тифе, заболевании некогда распространенном в Великобритании, некоторые микробы, которые, благодаря своим индивидуальным свойствам, избегли действия целительных сил организма, производят более резистентное потомство, способное вызвать новый приступ лихорадки. Перед нами явление эволюции, вызванной различием между индивидами одного и того же вида.
Чем больше углубляешься в исследование болезней, тем больше убеждаешься в огромной поддержке, оказываемой ему теорией Дарвина. Из наиболее трудно разрешимых медицинских проблем — проблема злокачественных опухолей, бесспорно, занимает первое место. За отсутствием точных данных приходится искать какую-нибудь руководящую идею, чтобы ориентироваться в этой столь туманной области. Патологи полагают, что раковые заболевания обязаны своим происхождением каким-нибудь отклонившимся от нормы (aberrantes) клеткам, оторвавшимся от эмбриональных слоев и сохранившимся в латентном состоянии в течение ряда лет и десятилетий в ожидании благоприятного для их избыточного развития момента. Во имя теории эволюции организмов, в том виде, в каком она была сформулирована Дарвином, гипотеза, указанная нами сейчас, должна быть отброшена. Достоверно установлено, что эмбриональные слои присущи низшим животным так же, как позвоночным и человеку. И вот у беспозвоночных никогда не бывает других опухолей, помимо тех, которые провоцируются внешними возбудителями. Весьма вероятно, таким образом, что раковые заболевания человека также обязаны своим происхождением какому-либо фактору, чуждому организму, какому-нибудь вирусу, который усердно ищут, но еще не обнаружили.
Путем этих нескольких примеров мы хотели показать, в какой мере теория Дарвина может притти на помощь при наиболее трудных и в то же время наиболее важных исследованиях, касающихся жизни и Здоровья человека и существ, которые ему полезны».
Профессор Osborn (Осборн), представитель Соединенных штатов, принес в дар от имени американских университетов бронзовый бюст Дарвина, работы американского скульптора. Кроме того, он рассказал о большом влиянии теории Дарвина в Северной Америке.
Последний оратор сэр Ray Lankester, бывший директор Лондонского музея естественной истории, выступив от имени английских натуралистов, очень подчеркивал абсолютную точность теории Дарвина и несостоятельность многочисленных доводов, сформулированных за последнее время против нее. Не называя главных сторонников так называемого «неодарвинизма», Lankester определенно высказывался против теории внезапных мутаций, разработанной de Vries, а также против результатов исследований о наследственности, проводящихся Bateson’ом на основании открытия Mendel’я (Менделя), о котором так много говорят в течение последних лет.
Речь Ланкестера была единственной, которая коснулась жгучих вопросов теории происхождения видов. О них не говорили на официальных заседаниях, но их много обсуждали на частных собраниях, столь многочисленных во время кэмбриджских празднеств. Как только собирались в большем или меньшем количестве, благодаря столь известному гостеприимству англичан, сейчас же выступали на сцену спорные вопросы. Присутствие большого количества первоклассных ученых придавало этому обмену идей самый научный характер, и именно благодаря этому дарвинский конгресс оказался столь полезным.
Ортодоксальные дарвинисты поддерживали тезис, что виды могут рождаться лишь в результате очень слабых индивидуальных изменений, как утверждал Дарвин. Все, что было сказано в защиту быстрых изменений, как, например, мутаций энотеров (oenotheres) de Vries, что относится лишь к культурным растениям, не диким, совершенно не доказывает, что естественные виды когда-либо развивались таким образом. Многочисленные исследования, пытавшиеся уточнить внутренний механизм эволюции видов, дали лишь огромное количество сырого материала, который не в состоянии пролить свет на этот вопрос.
Если слушать ортодоксов, то наука совершенно не прогрессировала со времени работ Дарвина. Однако же совершенно неоспоримым является тот факт, что организмы, в значительной мере вариирующие, до некоторой степени подтверждают изменения, происшедшие внезапно, без промежуточных этапов. Неодарвинисты горячо настаивают на тезисе, утверждающем, что именно эти внезапные изменения представляют самое большое поле деятельности естественному отбору и что, следовательно, в происхождении видов «мутации» сыграли самую большую роль. Среди опытов, предпринятых для уточнения механизма естественного отбора, приводят опыты с куколками бабочек, прикрепленными на разноцветном фоне. Без труда удалось констатировать, что птицы уничтожают гораздо больше куколок, когда они окружены отчетливыми цветами, чем когда они наколоты на материал такого же цвета, как сами куколки.
В этом опыте насекомоядные птицы являются фактором естественного отбора. Итак, эти животные с трудом могли бы различить слабые оттенки цветов и выбирали бы себе добычу лишь в том случае, когда насекомое и его окружение легко различимы. Точно так же обстоит дело с насекомыми, которые отбирают цветы, где они ищут себе пищу. Условия в этих примерах естественного отбора совершенно отличны от тех, при которых культиватор, с лупой в руках, выбирает малейшие изменения в целях усовершенствования породы. Можно было бы привести большое количество других примеров, когда внезапные изменения имеют гораздо больше шансов на то, чтобы быть зафиксированными естественным отбором, чем слабые индивидуальные изменения.
Во время моего пребывания на Мадере, почти сорок лет тому назад, я принялся изучать крылатых насекомых, заблудившихся в океане. В виду хорошо известного факта, что большое количество видов, населяющих этот остров, отличается атрофией крыльев, было сделано предположение, что эти органы подверглись влиянию естественного отбора, т. е. что индивиды, обладавшие наименее длинными крыльями, имели преимущество в борьбе за существование. Итак, я собирал во время наших морских экскурсий всех насекомых, которых я находил мертвыми на поверхности волн, и измерял их крылья. Результат этих исследований был ничтожен, так как размер крыльев этих животных, побежденных в борьбе за жизнь, был такой же, как у других, принадлежащих к тому же роду, более счастливых индивидов, не рискнувших на бегство в воздушную сферу. Итак, весьма вероятно, что виды, населяющие Мадеру, лишенные крыльев, развились благодаря мутации? т. е. внезапной атрофии своего летательного аппарата.
При обсуждении проблемы внезапных изменений приходится остановиться на возможных причинах таких изменений. Возникает вопрос, почему энотеры, подобно другим растениям, подвергающимся мутациям, вдруг приобретают новый характер, будучи культивируемы в одинаковых внешних условиях.
Несмотря на интерес, который представляет эта проблема, современные сведения весьма несовершенны. Blaringhem (Блэрингейм) на ряде весьма интересных опытов показал, что некоторые травмы, наносимые растениям, приводят к значительным изменениям их характера. С другой стороны, давно уже известно, что повреждения растений насекомыми вызывают разрушения, изменяющие характер растения. Но, на ряду с этими примерами изменений, вызываемых вмешательством человека или животных паразитов, существуют другие, скрытая причина которых совершенно не известна. Интересно было бы исследовать, не идет ли в таких случаях речь о микроскопическом или даже невидимом паразитизме. Исследуя некоторые случаи мутации, невольно вспоминаешь о том состоянии учения об этиологии инфекционных болезней, в котором оно находилось до микробиологической эпохи. Было известно, что в некоторых случаях причиной заболевания являются такие грубые паразиты, как цепень или двуустка. Но в большом количестве других случаев тщетно пытались отыскать глисты. В настоящее время установлено, что микроскопические паразиты, микробы, иногда даже не видимые через самые сильные микроскопы, являются причиной заразных болезней.
Мы полагаем, что при изучении случаев внезапных изменений следует учесть возможность вмешательства микробов. Не следует упускать из виду, что микробиология, имеющая дело с самыми простыми организмами, дала ценные сведения для изучения эволюции видов, как было указано в приветственном адресе Пастеровского института. Именно в области микробиологии была доказана возможность изменения характера бактерий путем изменения внешних условий, причем можно добиться стойких изменений, передаваемых по наследству. Всему миру известны методы Пастера, Чемберлена и Ру для уничтожения у палочек сибирской язвы способности производить споры и для переработки ее в вакцину. Как только она приобрела этот новый характер, палочка сибирской язвы передает его своему потомству, даже если последнее культивируется в обычных, неизмененных условиях. В данном случае речь идет о наследственности приобретенного характера (свойства, признаки). Но этот пример относится не к организму, состоящему из нескольких категорий клеток, а к одному из самых примитивных организмов, состоящему из одной единицы или из одного ряда клеточных элементов.
Нельзя отрицать, что в области науки об эволюции остается еще очень много сделать. Объединенными усилиями исследователей и при содействии микробиологии можно добиться больших успехов.
Во время кэмбриджских празднеств частные обсуждения помогли уточнить вопросы и осветить некоторые пункты общей проблемы эволюции видов. Самый факт, что торжества праздновались в университетском центре, относившемся благодаря роли, которую играл его богословский факультет, в течение долгого времени весьма скептически к теории Дарвина, в достаточной мере доказывает прочность основ последней.
Празднество в Кэмбридже было освящением учения о животном происхождении человека. В этом отношении оно оказало большую услугу науке и человеку. Если справедливо то, что многие пункты теории эволюции требуют еще выяснения, то совершенно очевидно, что ее основы, разработанные Дарвином, можно считать окончательно установленными.