Русская ботаника — довольно древняя наука.
Ее корни простираются в XVII в., когда появились «Травники» — описания лекарственных растений. В 1706 г. в Москве и в 1715 г. в Петербурге были основаны «аптекарские огороды» (От Аптекарского…, 1957). На основе первого впоследствии возник Ботанический сад Московского университета, второго — Ботанический институт АН СССР. Вторым предшественником Ботанического института была основанная в 1714 г. Кунсткамера, которая была передана Академии и оформлена в «натуральный кабинет» с большими гербарными коллекциями (впоследствии из него возник Ботанический музей).
Выдающимся событием в развитии русской науки было основание в 1724 г. Петром I Петербургской академии наук. Реформаторская политика Петра I заставила его обратить серьезное внимание на изучение и освоение природных ресурсов России. Уже при его жизни были организованы некоторые экспедиции (для изучения Каспийского моря, знаменитая экспедиция Витуса Беринга для решения вопроса, где Азия соединяется с Америкой и др.). Сам Петр I интересовался естественными науками, в том числе и ботаникой.
Петербургская академия наук сразу стала центром изучения природы России. Были организованы соответствующие кабинеты и лаборатории, приглашены на работу видные иностранные ученые (из биологов И. Г. Гмелин, И. Г. Кельрейтер, К. Ф. Вольф, П. С. Паллас, И. X. Буксбаум, И. Амман и др.), многие из которых честно служили русской науке и много сделали для познания природы России. Но не все они были бескорыстными подвижниками науки. Некоторые из них приезжали в Россию просто из материальных соображений и, желая сохранить монопольное положение в русской науке, тормозили ее развитие и воспитание отечественных кадров. Несмотря на это, уже с самого начала организации Академии появились и русские ученые-академики, выходцы из простого народа (великий М. В. Ломоносов, биологи-географы С. П. Крашенинников, И. И. Лепехин, В. Ф. Зуев и др.).
Среди русских академиков XVIII в. самое видное место занимает М. В. Ломоносов (1711—1765), настоящий энциклопедист, автор трудов в области физики, химии, механики, геологии, минералогии, географии, астрономии. Менее известно, что он имеет определенные заслуги и перед ботаникой. Ему принадлежит приоритет в области растительной микрохимии, он занимался вопросами взаимоотношений леса и почвы, изучал девственную флору окрестностей Петербурга, доказывал растительное происхождение торфа, говорил о воздушном питании растений, дал определение степи и тундры, изучал химизм полезных растений, занимался вопросами растениеводства, разработал в проекте устава Академии программу работ академического ботаника и т. д. Воззрения Ломоносова в области почвоведения, изложенные в трактате «О слоях земных», опубликованном в 1763 г., содержат много интересного. Он впервые высказал мысль о почвообразующем процессе как о биологическом явлении.
Но самое главное для биологии то, что Ломоносов был первым русским материалистом-эволюционистом, положившим начало русской эволюционной мысли, которая проникла во все естественнонаучные дисциплины русской науки, в том числе и в геоботанику (Райков, 1951, 1951— 1959). Именно идеи развития украшают русскую геоботанику с самого начала ее возникновения, являются одним из характерных признаков ее самобытного развития.
Выдающийся естествоиспытатель, помолог и агроном второй половины XVIII в., А. Т. Болотов (1738—1833) во многих своих работах касался вопросов лесоводства и улучшения качества лугов. Он указывал на существенные различия между природными и посевными лугами и подчеркивал их способность к самовозобновлению.
Как отмечалось выше, поворотным событием в развитии науки в России было основание Академии наук в 1724 г.
Одной из основных задач Академии было исследование природных богатств и условий необъятной России, особенно ее отдаленных частей. Для этого в XVIII в. были проведены большие академические экспедиции, в которых участвовали и многие русские ботаники (Гнучева, 1940). С. Ю. Липшиц (1947а) считает из них наиболее важными следующие: И. X. Буксбаума — в Константинополь и на Кавказ (1724—1725 гг.), И. Г. Гмелина (старшего) — в Сибирь (1734—1742 гг.), С. П. Крашенинникова — в Сибирь и на Камчатку (1734—1742 гг.), Г. В. Стеллера — в Сибирь, на Камчатку, в Северную Америку (1738—1746 гг.), С. П. Крашенинникова — в Ингерманландию (1749—1752 гг.), Э. Лаксмапа — в Сибирь (1764—1769 и 1784—1796 гг.), П. С. Далласа в сопровождении В. Ф. Зуева и Н. Соколова — в Оренбургский край и Сибирь (1768— 1774 гг.), И. И. Лепехина — на Волгу, Урал, север России, Ледовитый океан (1768—1773 гг.), С. Г. Гмелина (младшего) — в Астраханский край, на Кавказ и в Персию (1768—1774 гг.), И. П. Фалька — в Астраханский и Оренбургский края, Западную Сибирь, Южный Урал, Казань (1769—1773 гг.), И. И. Георги — на Байкал и в Пермский край (1772— 1774 гг.), В. Ф. Зуева — в Херсон, Крым (1781—1782 гг.), П. С. Палласа — в Южную Россию (1793—1794 гг.), Ф. К. Маршаль-Биберштейна — в Крым и на Кавказ (1795—1798 гг.).
Все эти экспедиции имели немаловажное значение как физико-географические исследования, но дали много и для изучения растительного покрова России. Не без основания некоторые пионеры русской ботаники — Крашенинников, Паллас, Лепехин и другие — считаются и первыми представителями русской физической географии.
Как видно, в течение сравнительно короткого периода времени во второй половине XVIII в. экспедициями были охвачены громадные территории — от Ингерманландии до Камчатки, от Ледовитого океана до Кавказа. Задачей ботаников во время этих экспедиций было в первую очередь изучение флоры обследуемых областей — ведь Россия была до середины XVIII в. флористически почти что белым пятном. Но эта флористико-инвентаризационная работа, в ходе которой накопился большой фактический материал, привела ученых и к некоторым обобщениям, к сравнению растительного покрова различных областей.
Так возникли первые ботанико-географические идеи в русской ботанике. Если трактовать геоботанику в широком смысле (как науку о растительном покрове и его закономерностях), то они дали и фактическую основу, и проблематику русской геоботаники. В. Б. Сочава (1955в) говорит о XVIII в., что «в это время зарождались в России многие отрасли научных знаний, и в их числе ботаническая география, ныне успешно развивающаяся как раздел геоботаники» (с. 607).
В. Б. Сочава (1955в, 1957) считает среди исследователей XVIII в. пионерами русской ботанической географии И. Г. Гмелина (1709—1755), С. П. Крашенинникова (1713—1755), П. С. Далласа (1741—1811), И. И. Лепехина (1740—1802). Исследования флоры Сибири И. Г. Гмелина и вышедший из печати в 1755 г. классический труд С. П. Крашенинникова «Описание земли Камчатки» (Крашенинников, 1949) содержат элементы ботанической географии, данные об общем характере растительного покрова обследованных областей. П. С. Паллас (Pallas, 1796) дал схему районирования растительного покрова Крыма, впервые охарактеризовал растительность степей. И. И. Лепехин (1771—1805) писал о зависимости растительного покрова от климатических условий и указал, что по признакам растительности можно судить о свойствах почвы и коренных пород. Ему же принадлежит описание смены еловых лесов лиственными после пожара.
Понятно, что эти ученые с точки зрения возникновения и развития русской геоботаники являются лишь представителями «предыстории» геоботаники. Труды этих исследователей не создали ни русской геоботаники, ни даже ботанической географии как осознанной отрасли ботаники. В их работах мы находим лишь единичные элементы ботанико-географического исследования, фитоценологический же подход к растительному покрову был русским ученым XVIII в. совершенно чужд. Фитоценологические элементы появляются в русской науке позже — в 30—40-х годах XIX в. (в работах Энгельманна, Тецмана, Корнисса и др.). Но и эти труды не создали самостоятельной и осознанной русской фитоценологии, а вместе с тем и геоботаники. Пройдут 60-е, 70-е и даже 80-е годы, появятся исследователи, которые, как и Тецман, применят при разрешении некоторых практических сельскохозяйственных вопросов в сущности фитоценологические методы, но о фитоценологии и геоботанике как обособленной науке со своим объектом исследования, теорией и методикой в России начнут говорить и писать лишь в конце XIX столетия.
Но фрагментарные мысли о новом подходе к растительному миру уже высказаны: в части ботанической географии — во второй половине XVIII в., в части фитоценологии — в первой половине XIX в. Чем было это обусловлено? Для ответа на этот вопрос рассмотрим вкратце общественно-экономические условия тогдашней России.
До середины XVIII в. Россия была государством, основными экспортными товарами которого были ценная пушнина, древесина, жир, воск. Огромные земельные пространства, как будто специально созданные для сельского хозяйства, выращивания зерновых культур, оставались неиспользованными. Только после Семилетней войны 1756—1763 гг. на Руси стали поговаривать о том, что экспорт зерновых может дать государству и землевладельцам высокие прибыли. Поворот наступил в начале XIX в. В течение нескольких десятков лет вывоз пшеницы возрос во много раз. Если экспорт пшеницы в 1801 г. составлял 114 663 т, то к 1840 г. он возрос в три раза, а к 1870 г. достиг 3882177 т (Марков, 1952). Россия превращается в житницу Европы. Такому росту (кроме пшеницы, площади шли и под рожь, ячмень и др.; в связи с резким повышением цен на шерсть сравнительно быстро развивалось и овцеводство) сопутствовало и вторжение капиталистических отношений в русское сельское хозяйство, а также изыскание новых сельскохозяйственных земель. Но поиски новых земель не могли происходить без научного исследования угодий, без их бонитировки. К этой работе приступают наряду с агрономами почвоведы и ботаники. Растительность как показатель условий среды, как отражение возможностей сельскохозяйственной колонизации естественных земель становится объектом исследования многих экспедиций, организованных как Академией наук, так и земствами (Гнучева, 1940; Очерки по истории русской ботаники, 1947). В ходе этих исследовательских работ и экспедиций возникают некоторые зачатки русской геоботаники.
Но было бы односторонним объяснять возникновение элементов русской геоботаники лишь хозяйственными потребностями. Имелись и другие причины, стимулировавшие процесс возникновения геоботаники как науки. Особенно следует подчеркнуть тесную связь между развитием русской физической географии я геоботаники. Большинство из организованных Академией наук экспедиций было землеведческими, географическими, их основной задачей было общее физико-географическое исследование различных частей России, особенно ее окраин. В ходе этих экспедиций был собран большой фактический материал, характеризующий природу России. Но вместе с тем, что особенно важно, возникли и новые идеи. А. А. Григорьев (1961) пишет в отношении второй половины XVIII в., что «замечательнейшей особенностью этого периода было появление первых зачатков истинно материалистического понимания природы» (с. 3).
Этот новый подход проявлялся в признании развития и изменения природы, а также существования взаимных связей между ее различными компонентами (почва, климат, растительность и пр.). Появление новых черт научного мышления связано с общим духом времени второй половины ХУШ в., когда были пробиты первые трещины в здании метафизических концепций понимания природы. Здесь особое значение имели труды таких ученых, как И. Кант на западе и М. В. Ломоносов в России. Как Кант, так и Ломоносов занимались и вопросами географии, Кант был лектором физической географии при Кенигсбергском университете. Представители русской физической и ботанической географии внесли свою долю в дело разгрома метафизики и идеализма. В трудах основоположников русской физической географии это проявляется во введении элементов принципа каузальности в изучение природных тел.
Большое влияние на развитие науки в XIX в. оказывала русская демократическая общественно-политическая и философская мысль. Передовая русская интеллигенция — Добролюбов, Чернышевский, Герцен, Писарев, Огарев и др. — обращалась нередко и к вопросам биологии, особенно в 60-х годах. Мысли этих просветителей повлияли и на развитие русских естественных наук, в том числе и ботаники.
Большие открытия и сдвиги науки в XVIII в. и первой половине XIX в. были связаны с общим духом времени. Герцен называл этот период «восхитительным временем внешнего рабства и внутреннего освобождения». С одной стороны, все более свирепствующее феодальное рабство, с другой стороны, активизирующаяся борьба народных масс (крестьянские волнения в 1826 г. охватили 26 губерний!), распространение идей передовой интеллигенции и просветителей, развитие материалистических взглядов создали очень сложную, диалектически направленную основу для больших изменений в обществе, науке и культуре.