В древней Америке скотоводство получило гораздо меньшее распространение, чем в Старом Свете.
Изучение его тем не менее представляет исключительный теоретический интерес, так как в сравнении с картиной, полученной для Старого Света, позволяет выявить некоторые общие закономерности.
Палеоклиматические исследования показывают, что природная среда как Северной, так и Южной Америки начиная с конца плейстоцена претерпела столь же серьезные изменения, как
и в других районах мира. Формирование современных природных условий началось здесь в IX—VIII (VIII—VII) тысячелетиях до н. э., причем в среднем голоцене (VII—первая половина V [VI—V] тысячелетия до н. э.) в Андах отмечался влажный период. К началу голоцена вымерли многие важные для первобытных охотников дикие животные: лошади, антилопы, крупные кролики и лисицы: в Центральной Америке и ленивцы, лошади и некоторые виды оленей в Андах. Приспосабливаясь к новым условиям, люди стали все больше внимания уделять собирательству и рыболовству. В итоге в некоторых местах возникло примитивное земледелие, а на его основе и доместикация животных. Однако благоприятный биологический фон для последней имелся далеко не везде. Из-за его отсутствия в Мезоамерике в доколумбову эпоху скотоводства не знали. Единственным важным первичным очагом скотоводства стали Анды, где были одомашнены гуанако и морские свинки.
Вплоть до недавнего времени археологические работы в Андах почти не велись, а относительно хорошая изученность прибрежных районов Перу создавала иллюзию того, что земледелие появилось здесь самостоятельно на базе рыболовства и морского промысла. Первыми отказались от этой идеи ботаники, показавшие, что древнейшие культурные растения попали на побережье из предгорий и горных районов. В горах локализуется и ареал диких гуанако, от которых произошли домашние ламы и альпака. Любопытно, что именно в горах Центрального и Южного Перу, Юго-Западной Боливии и Северного Чили предположительная область доместикации растений совпадает с районом обитания диких гуанако. Эти животные пасутся стадами по нескольку особей: обычное стадо состоит из самца, 5—6 самок и нескольких детенышей, но порой встречаются и более крупные стада (до 100 особей). Гуанако хорошо переносят разные природные условия: они встречаются и на пустынных низменностях и высоко в горах, достигая отметки 4000 м. Их образ жизни отличается ярко выраженной сезонностью: они проводят лето в горных долинах, а зиму в низменных районах, где местоположение их пастбищ определяется близостью водных источников. Поскольку разные экологические ниши располагаются в Андах недалеко друг от друга, то эти миграции, как правило, очень недалекие. В доколумбову эпоху охота на гуанако была главным источником мясной пищи для населения Аргентины и Чили, которое ко времени появления европейцев умело приручать их и практиковало охоту с манщиком. Однако одомашнивание гуанако совершилось только в Андах, в районах возникновения древнейшего земледелия, как показывают исследования последних лет.
Выяснено, что на протяжении позднего плейстоцена в Андах обитали охотники на гуанако и других животных, многие из которых вымерли «к концу ледникового времени, что повлекло перестройку хозяйственной системы. В X—VIII (IX—VII) тысячелетиях до н. э. и в горных Андах, и на тихоокеанском побережье происходило формирование правильного сезонного хозяйства; к этому периоду относится и зарождение обменной сети, связавшей впоследствии указанные области в единую систему. Люди использовали ресурсы разных биотипов, охотясь на оленей, гуанако и мелких животных и усиленно занимаясь собирательством различных растений на разных высотах. С развитием археологических исследований все большее подтверждение находит высказанное более полувека назад Г. Тримборном предположение о том, что основой становления производящего хозяйства в Андах было усложненное собирательство клубнеплодов, и прежде всего картофеля. Теперь в Андах известны поселки раннего и среднего голоцена, жители «которых регулярно собирали такие клубнеплоды, как картофель, ульюко, хикама и другие, при чем со временем жизнь в этих поселках становилась все более продолжительной, а их размеры увеличивались. К VII —первой половины V (VI—V) тысячелетия до н. э. в горных районах Северного (пещера Гитареро) и Центрального Перу (пещера Пикимачай) относятся древнейшие находки культурных растений (напр., тыква, фасоль). В следующий период (вторая половина V—IV [конец V — первая половина III] тысячелетия до н. э.), земледельческий уклад в Андах сложился окончательно; появилась масса новых видов культурных растений, в том числе маис (к концу периода); поселки стали несравненно крупнее, часть их имела уже круглогодичный характер. Именно в это время первые культурные растения проникли к оседлорыболовческому населению перуанского побережья, хотя, к сожалению, обстоятельства этого процесса еще мало изучены и плохо датированы: датировка ранних находок колеблется от конца V (середины IV) тысячелетия до н. э. до конца IV (середины III) тысячелетия до н. э.
Одновременно с земледелием в Андах формировался и скотоводческий уклад. Изучение этапов его становления затруднено в настоящий момент тем, что критерии различения костей диких и домашних верблюдовых остаются неразработанными. Поэтому исследователи прибегают к иным приемам, фиксируя изменения видового состава животных, с которыми имели дело первобытные охотники, во времени, а также анализируя возрастные соотношения в пределах отдельных видов. Как теперь установлено, в VII—первой половине IV (VI—IV) тысячелетия до н. э. в Центральных Андах все большую роль в охоте местных общин играли верблюдовые, тогда как интерес к оленям со временем падал. В пещерах района Хунин, откуда происходит массовый костный материал, в слоях конца V — (Первой половины III (второй половины IV—III) тысячелетия до н. э. кости верблюдовых неизменно решительно преобладают в остеологических коллекциях. Та же картина отмечена исследователями в Северном Чили во второй половине V (первой половине IV) тысячелетия до н. э. К сожалению, вопрос о доместикации гуанако на всех этих памятниках остается открытым. Анализ возрастного состава животных в пещерах Хунина показал, что в одних случаях преобладали взрослые особи, в других — молодые. Все же, учитывая факт огромного преобладания костей верблюдовых на памятниках конца V — первой половины III (второй половины IV—III) тысячелетия до н. э., а также появление шкур верблюдовых, а кое-где и их костей на перуанском побережье во второй половине IV (III) тысячелетия до н. э., можно, видимо, датировать начало приручения гуанако V—IV (IV) тысячелетиями до н. э. Морские свинки, приручение которых требовало гораздо меньше усилий, были одомашнены в горах, очевидно, раньше, чем гуанако. Во всяком случае, со второй половины VII (второй половины VI) тысячелетия до н. э. на памятниках района Аякучо встречаются сотни костей морских свинок, часть из которых, как предполагают специалисты, была в это время уже прирученной. Во второй половине V — первой половине III (IV—III) тысячелетия до н. э. кости морских свинок происходят уже из районов, удаленных от первичного очага доместикации, в частности они обнаружены на перуанском побережье. Особенности поведения морских свинок, не приспособленных к подвижной жизни охотников и собирателей и требующих регулярной подкормки, проливают свет на проблему сложения земледельческого хозяйства в Андах. Последнее должно было превратиться в устойчивую систему, прежде чем приручение морских свинок могло стать реальностью. Это подтверждает правомерность отнесения начала андийского земледелия к VII (VI) тысячелетию.
В III (второй половине III — первой четверти II) тысячелетии до н. э. в горных Андах окончательно сложилось комплексное хозяйство, основанное на выращивании клубнеплодов и некоторых других растений и разведении лам и морских свинок, а на побережье сформировалась система оседлорыболовческих и земледельческих общин, поддерживающих постоянные контакты друг с другом. В этот период между горами и побережьем наблюдался бурный обмен культурными ценностями: ламы, морские свинки и многие культурные растения распространялись далеко за пределы очагов доместикации.