В начале голоцена по всей Европе наблюдался процесс перестройки образа жизни и хозяйства охотников на стадных животных.
Все большее значение приобретало многоресурсное сезонное присваивающее хозяйство, в некоторых районах постепенно возрастала роль рыболовства и собирательства. Относительная оседлость, все более интенсивное использование локальных ресурсов, развитие точных знаний о жизненном цикле и свойствах местных растений и животных — все это, несомненно, создавало культурные предпосылки для возникновения земледелия и скотоводства. Делает ли это, однако, абсурдной и бессмысленной проблему выявления первичных очагов возникновения производящей экономики, как считают некоторые исследователи? Многочисленные этнографические данные об охотниках, собирателях и рыболовах, до мельчайших деталей изучивших окружающий природный мир, что придает гибкость их хозяйству, приспособленному к любым сезонным колебаниям, но не делает их автоматически земледельцами и скотоводами, заставляют критически отнестись к подобным утверждениям. Действительно, предков большинства культурных злаков, которые выявлены в древнейших земледельческих комплексах, в Европе не было. Исключение составляла лишь дикая однозернянка, растущая на балканах. Правда, достоверно известно, что туры и кабаны обитали в Европе в период мезолита. Сложнее обстояло дело с козами и овцами, находки костей которых в «мезолитических» комплексах зачастую используются в качестве доказательства их местной доместикации в Европе (например, находки костей овец под скальным навесом Шатонеф-ле-Мартигю в Южной Франции и в пещере Ла-Адам в Румынии). После тщательной проверки многих из подобного рода заявлений, как правило, оказывается, что в предшествующий «доместикации» период овец в данном месте либо вообще не было, либо они встречались крайне редко и не играли сколько-нибудь важной роли в хозяйстве. Часто выясняется, что такие памятники плохо датированы или же имеют поврежденный культурный слой. В некоторых случаях обнаруживается, что полученные данные отражают картину влияния земледельцев и скотоводов на обитавших по соседству охотников, рыболовов и собирателей. Специальные исследования показали, что в позднем плейстоцене муфлоны обитали в основном в Италии, а в других районах Европы встречались крайне редко. Безоаровых коз в Европе в плейстоцене вообще не было. В голоцене ареал муфлонов также тяготел к Италии и Южной Франции, где прибрежное мезолитическое население время от времени охотилось на этих животных. Однако никаких данных, надежно подтверждающих их местную доместикацию, до сих пор не обнаружено. Что же касается диких коз, то повсюду где удается установить их видовую принадлежность, они оказываются козерогами, а не безоаровыми козами. Поэтому сейчас нет оснований считать, что в материковой Европе водились дикие безоаровые козы.
Выдвинутое в свое время Г. Польхаузеном предположение о приручении северного оленя мадленскими охотниками с накоплением фактического материала все менее себя оправдывает. Детальное изучение охотничьей практики центральноевропейского населения в конце верхнего палеолита не дает никаких позитивных оснований для утверждений о выпасе оленьих стад. В лучшем случае речь может идти о развитой высокоспециализированной охоте. Любопытны сообщаемые М. Джерманом сведения о том, что среди убитых оленей на мезолитических стоянках часто преобладают молодые самцы, однако вряд ли стоит вслед за автором видеть в этом доказательство разведения благородного оленя. Много правдоподобнее, что зафиксированная тенденция характеризует особенности охотничьей практики. Равным образом одно только изучение соотношения костей молодых и взрослых особей кажется недостаточным для установления процесса доместикации диких свиней. Тот факт, что в мезолите главными объектами охоты стали благородный олень и кабан, несомненно, связан с распространением лесных массивов и жизнью людей по берегам рек и озер, где водились эти животные.
Единственным животным, одомашненным местным доземледельчееким населением в Европе, была собака. Она появилась в Восточной Европе, возможно, еще в верхнем палеолите, хотя этот вопрос остается мало изученным, Более надежны данные о наличии домашней собаки в мезолите. Интересно, что ее появление связано не с теми мезолитическими группами, которые продолжали развивать прежние традиции охоты на северного оленя, а с более или менее оседлыми охотничье-рыболовческими коллективами. Древнейшие находки ее костей происходят с поселения Стар Карр (Великобритания, IX [VIII] тысячелетие до н. э.) и поселков североевропейской культуры маглемозе (VIII [VII] тысячелетие до н. э.). Их анализ показал, что собак использовали в пищу. Однако вряд ли это послужило причиной их доместикации. К. Нарр справедливо отметил, что крайняя малочисленность костей собак, а также отсутствие какого-либо интереса к волкам у верхнепалеолитических охотников свидетельствуют против такого предположения. Можно также разделить скепсис Г. Мюллера по поводу идеи приручения собак для охоты. Скорее собак держали прежде всего в качестве «любимчиков», как подтверждают многочисленные этнографические материалы. Вместе с тем трудно согласиться с мнением, по которому это мезолитическое «собаководство» стимулировало одомашнивание других животных. Ведь последние впервые появились в Юго-Восточной Европе, а на север проникли гораздо позже.
Другой центр доместикации собак располагался в Юго-Восточной Европе и в отличие от первого сформировался, безусловно, под влиянием земледельческо-скотоводческого населения. Здесь древнейшие собаки встречались в двух синхронных, но типологически разнородных культурных комплексах: во-первых, наряду с другими животными у ранних земледельцев и скотоводов, а во-вторых, на некоторых поселениях местных охотников, рыболовов и собирателей, причем порой в качестве единственного домашнего животного. Есть все основания считать, что местное население заимствовало домашних собак у пришельцев. Об этом свидетельствует, например, полное сходство древнейших собак охотничье-рыболовческой культуры лепенски вир с собаками соседней земледельческой культуры старчево-кереш. В то же время на поселениях культуры лепенски вир попадаются и останки собак иного облика, близкого к местным волкам. Это позволило Ш. Бекени высказать весьма правдоподобное предположение о том, что охотники-рыболовы начали и сами одомашнивать волков. Подобно населению северного мезолита, носители культуры лепенски вир были в значительной мере оседлы и отличались относительно высоким уровнем развития, вполне позволявшим им содержать отдельных прирученных мелких животных. Поэтому неудивительно, что на некоторых поселениях, где особое значение имела охота на диких свиней, фиксируются морфологические признаки одомашнивания и этих животных. В самом Лепенски Вире охота на свиней отступала на задний план перед охотой на благородного оленя. Однако и здесь в поздний период наблюдался процесс одомашнивания местных свиней. Характерно, что он происходил именно тогда, когда местное население уже заимствовало южный земледельческо-скотоводческий комплекс. Здесь же фиксируется и доместикация местного тура, хотя самые ранние кости крупного рогатого скота относились к особям, приведенным с юга.
Древнейшие свидетельства появления производящего хозяйства в Европе относятся к концу VIII — первой половине VII (конец VII — первая половина VI) тысячелетия до н. э. и происходят с Балканского полуострова и о-ва Крит. Некоторые исследователи включают Балканы в область первичной доместикации. Однако независимость этого процесса здесь вызывает сомнения. Ведь домашние козы и овцы появились на Балканах и в Греции внезапно в раннем неолите и сразу же стали основным источником мяса, тогда как в предшествующий период мясо поступало в значительной мере от охоты на благородного оленя и тура. Наличие среди древнейших культурных растений эммера и ячменя тоже указывает на внешние связи. О том же говорит облик культуры ранних земледельцев Юго-Восточной Европы, сохраняющий четкие следы анатолийского влияния. По всей видимости становление производящего хозяйства здесь шло в ходе инфильтрации земледельческо-скотоводческих групп из Анатолии.
Вместе с тем уже древнейшие земледельцы начали одомашнивать местные виды растений и животных. Процесс этот, к сожалению, мало изучен. Поэтому сейчас трудно сказать, был ли первый крупный рогатый скот приведен в Европу из Малой Азии или же он произошел от местного, европейского тура. Более надежно предположение о местной доместикации свиней на Балканах, где они появились в домашнем состоянии в конце VIII (VII) тысячелетия до н. э., тогда как достоверных данных о наличии их в это время в Анатолии нет. Вряд ли прав Ш. Бекени, утверждая, что и домашние свиньи были приведены в Европу извне.
Древнейшие земледельческо-скотоводческие коллективы в Европе появились в Македонии и Фессалии, где известны такие их поселения, как Неа Никомедия, Аргисса Магула, Анза и другие, возникшие в конце VIII — первой половине VII (конец VII — первая половина VI) тысячелетия до н. э. Характерно, что производящее хозяйство в них было представлено уже относительно развитыми формами земледелия и скотоводства. В стаде повсюду доминировали козы и овцы с ярко выраженными доместикационными признаками, тогда как немногочисленные особи крупного рогатого скота и свиней зачастую относились к переходным от диких к одомашненным видам. Последнее может свидетельствовать о местной доместикации или же, во всяком случае, о том, что доместикация этих видов только еще начиналась.
VII (VI) тысячелетие до н. э. — время постепенного упрочения позиций производящего хозяйства на Балканах и начала его проникновения в остальную Европу. Интересная картина, характеризующая этот процесс, была встречена недавно в Южной Греции при раскопках пещеры Франчти. Мезолитические обитатели пещеры охотились главным образом на благородного оленя, а в позднем мезолите существенным источником питания для них стало рыболовство. С переходом к неолиту в начале VII (VI) тысячелетия до н. э. в хозяйстве наступили резкие изменения, свидетельствующие о появлении скотоводства и, видимо, земледелия. Основную массу костного материала теперь составляли останки коз и овец. Ко второй половине VI (V) тысячелетия до н. э. здесь относятся уже прямые свидетельства наличия земледелия: находки зерен эммера и ячменя.
В Центральной и Западной Европе производящее хозяйство распространялось благодаря деятельности главным образом носителей трех культур: культуры старчево-криш-кереш-караново I, локализовавшейся в VI (второй половине VI — первой половине V) тысячелетии до н. э. на территории Болгарии, Югославии, Венгрии и Румынии; культуры керамики импреесо, памятники которой в VII—начале V (VI—V) тысячелетия до н. э. располагались вдоль северного побережья Адриатического и Средиземного морей; культуры линейно-ленточной керамики последней четверти VI первой половины V (второй половины V — начала IV) тысячелетия до н. э., с носителями которой земледелие и скотоводство появились в Центральной Европе от Восточной Франции до западных рубежей СССР и от Венгрии и Румынии до Голландии. Как теперь выяснено, формирование культуры линейно-ленточной керамики проходило под непосредственным воздействием культуры кереш. Вопреки встречающимся порой и до сих пор утверждениям о наличии производящего хозяйства у носителей мезолитической культуры эртебелле ньгне установлено, что сложение земледелия и скотоводства в Дании и на юге Скандинавского полуострова происходило в первой половине IV (второй половине IV — начале III) тысячелетия до н. э. под влиянием южных культур, причем основную роль в этом сыграла развитая земледельческо-скотоводческая культура воронковидных кубков. В Великобританию земледелие и скотоводство попали вместе с культурой уинд-милл-хилл во второй четверти IV (последней четверти IV) тысячелетия до н. э.
Процесс возникновения производящего хозяйства в южных районах Восточной Европы изучен недостаточно. Его ранние этапы известны на памятниках буго-днестровской культуры второй половины VII — первой половины V (второй половины VI— начала IV) тысячелетия до н. э. Древнейшие из них были раскопаны на Среднем Днестре. Они принадлежали относительно оседлым общинам рыболовов, охотников и собирателей, которые являлись, по-видимому, потомками местного мезолитического населения, поддерживавшими активные контакты с балканской культурой лепенски вир. Уже в докерамическую эпоху у жителей поселков Сороки имелись сначала домашние собаки и свиньи, а позже к ним прибавился и крупный рогатый скот. Первоначально исследователи считали, что эти животные были одомашнены в самой Молдавии в раннем неолите или даже в мезолите. Однако данные фаунистического анализа заставляют в этом усомниться. Действительно, в палеолите и мезолите тура в Молдавии новее не было, а кабан встречался крайне редко. В раннем мезолите здесь встречался не то тур, не то зубр. В любом случае он не привлекал большого внимания мезолитических охотников. Ненамного чаще они добывали и кабанов. Главным объектом охоты им служили косули и благородные олени. Таким образом, местная база для самостоятельной доместикации представляется недостаточной. Напротив, наличие устойчивых контактов с культурой лепенски вир прямо указывает на наиболее вероятный источник проникновения в Молдавию первых домашних животных. Это позволяет согласиться с В. И. Маркевичем в том, что неолитическая культура и производящее хозяйство складывались на Среднем Днестре под влиянием с Балкан, которое особенно усилилось в середине VI (начале V) тысячелетия до н. э. в связи с экспансией культуры старчево-криш-кереш.
В настоящее время некоторые исследователи отстаивают мнение, согласно которому скотоводство будто бы возникло у охотников и рыболовов юга Восточной Европы весьма рано и долгое время развивалось в отрыве от земледелия. Основой для такой точки зрения служат будто бы данные об азовской, крымской и сурско-днепровской культурах. При ближайшем рассмотрении этих материалов оказывается, что они не могут служить для столь однозначных заключений. Так, идея самостоятельной доместикации свиней, овец, туров, лошадей и ослов в горном Крыму, выдвинутая Д. А. Крайновым, была подвергнута убедительной критике со стороны ряда специалистов. В. И. Цалкин справедливо полагал, что имеющиеся данные не дают нрава говорить даже о доместикации свиней. Действительно, большой процент костей молодняка в мезолите мог отражать особенности охоты на диких свиней. Что же касается мелких размеров крымских свиней, то это могло отражать особенности физического облика местной дикой популяции. Наличия же доместикационных признаков на зубах этих животных, которое является наиболее надежным критерием одомашнивания свиней, в Крыму не прослежено.
Недавно вопрос о самостоятельной доместикации некоторых животных в Крыму был вновь поднят Л. Г. Мацкевым, обнаружившим кости домашних особей на ранних стоянках Керченского полуострова, однако приводимые этим автором фактические материалы не позволяют с ним согласиться. Действительно, ни диких овец и коз, ни диких свиней, судя по его данным, в степных районах Керченского полуострова не было. Кости коз/овец и свиней происходят только из поздних слоев, которые автор относит к позднему неолиту и датирует второй половиной V — первой половиной IV (IV — началом III) тысячелетия до н. э. В единственном случае массового обнаружения бесспорных костей овец они происходили из слоя, сильно потревоженного в раннем железном веке и средневековье. Несмотря на то что кости дикой лошади были обычной находкой на всех поселениях в разные исторические периоды, кости домашней лошади удалось выявить лишь в одном случае, в позднем слое поселения Фронтовое I. Но как раз в материалах этого слоя, по утверждению Л. Г. Мацкевого, обнаруживаются следы внешнего влияния.
Наконец, несколько слов о «доместикации» тура. Как показывает практика, процесс местной доместикации надежно фиксируется лишь в том случае, когда костный материал отличается большой вариабельностью и происходит от переходных от дикого к одомашненному видов. Ничего подобного в Крыму не фиксируется. И. Г. Пидопличко определил здесь кости либо «дикого», либо уже «одомашненного» быка. Поэтому сейчас без дополнительной проверки этих сведений не представляется возможным делать заключения о доместикации тура в Крыму. Еще меньше оснований для такого рода заключений дают рассмотренные выше материалы о других животных. Вообще следует отметить, что для мезолитических и неолитических поселков, раскопанных Л. Г. Мацкевым, ни абсолютная хронология, ни синхронизация с соседними культурами окончательно не установлены, а вопрос о направлении и характере внешних влияний нуждается в дополнительном анализе.
Использование данных из Каменной могилы (Приазовье) и памятников еурско-днепровской культуры требует. весьма критического подхода, так как они почти не опубликованы, плохо датированы, а правильность определения костного материала с них вызывает серьезные сомнения. Общая же картина, выявленная по широкому кругу археологических и палеозоологических источников, показывает, что появление домашних животных в южных районах Восточной Европы скорее всего было связано с культурными влияниями, идущими с запада. Это подтверждается последними исследованиями в Приазовье, где раскопано уже несколько поселков оседлых охотников, рыболовов и собирателей (поселения Матвеев Курган 1 и 2, Ракушечный Яр), которые постепенно переходили к скотоводству и земледелию, заимствуя навыки у соседей. На указанных памятниках Приазовья с самого начала встречаются, хотя и в малом количестве, кости домашних животных (крупного рогатого скота, овец, коз, свиней и собак), а также косвенные показатели земледелия (роговые мотыги, зернотерки, вкладыши жатвенных ножей). Абсолютная хронология этих поселений и источники внешних влияний пока что до конца не ясны. Вместе с тем, по предварительным данным, речь может идти о контактах с буго-днестровской культурой на протяжении VI— первой половины V (второй половины VI—V) тысячелетия до н. э. В этом нет ничего удивительного, так как с течением времени носители буго-днестровской культуры постепенно расселялись все дальше на восток. Наиболее восточное из их поселений было недавно раскопано в Николаевской области (Ново-розановское поселение). Оно датируется второй половиной VI (серединой V) тысячелетия до н. э.
Под влиянием буго-днестровской культуры началось становление производящего хозяйства и в более северных районах. К началу V (концу V) тысячелетия до н. э. от ее носителей получили первых домашних животных (крупный рогатый скот, свиней, коз и овец) племена днепро-донецкой культуры, а во второй половине V — первой половине IV (IV) тысячелетия до н. э. они уже занимались земледелием и скотоводством. Любопытно, что раньше всего новые формы хозяйства победили в южной степной и лесостепной зонах расселения днепро-донецкого населения, тогда как в северной, лесной зоне охота и рыболовство доминировали до самого конца существования этой культуры. Этот факт показывает те очевидные трудности, с которыми сталкивалось производящее хозяйство в лесных областях, где местному населению было проще заниматься охотой и рыболовством. Поэтому оно было мало заинтересовано в переходе к земледелию и скотоводству, так как в лесной зоне это требовало выработки особых приемов, приспособленных к специфическим условиям местной природной среды. Поэтому глубокое проникновение производящего хозяйства в лесную полосу произошло довольно поздно.
В связи с исследованиями неолитических памятников в Белорусском Полесье некоторыми исследователями была выдвинута идея о возможности местной самостоятельной доместикации тура здесь в раннем неолите. Основанием для этого послужили находки на поселении Камень 2. Однако на этом поселении, содержащем два неолитических слоя, разорванных во времени, остеологическая коллекция не была соответствующим образом расчленена. Весьма вероятно, что обнаруженные кости домашних животных относились к слою позднего неолита, когда местное население испытывало сильное влияние со стороны пришлых земледельцев и скотоводов культуры шнуровой керамики. Впрочем, отдельные домашние животные могли проникать сюда и раньше, так как связи с южными культурами, и в частности с буго-днестровской, фиксируются в Южной Белоруссии едва ли не с раннего неолита.
В целом на южных границах лесной зоны земледелие и скотоводство появились во второй четверти IV (рубеже IV—III) тысячелетия до н. э. под явным влиянием со стороны южных племен. Мощный импульс этот процесс получил во второй половине III—II (конец III—II) тысячелетиях до н. э. в связи с последовательными миграциями носителей ряда культур шнуровой керамики и боевых топоров. В ходе их расселения происходило знакомство аборигенов с новыми видами хозяйства, однако, как свидетельствуют материалы, кропотливо собранные Ю. А. Красновым, процесс заимствования шел весьма медленно.
Если Передняя Азия является классическим образцом местного становления производящего хозяйства, то европейские материалы дают наиболее полную картину его распространения и позволяют довольно подробно изучить механизм этого процесса. Сейчас выяснено, что крупные миграции больших масс населения на сравнительно далекие расстояния в неолите если и происходили, то крайне редко. В гораздо большей степени распространение производящего хозяйства было связано не с ними, а с медленным расселением земледельческо-скотоводческих групп в процессе сегментации. Причины расселения имели прежде всего социально-экономический характер (рост населения, нехватка земли, необходимость расширения процесса производства и т. д.), однако его направление и границы во многом определялись экологическими факторами. Эти факторы были весьма удачно сформулированы К. Бутцером, который подчеркнул следующие важные закономерности в расселении древних земледельцев по территории Европы. Первоначально ранние земледельцы селились в Юго-Восточной Европе в районах, в целом сходных по природной обстановке с переднеазиатскими. Их миграция в Центральную Европу происходила в период максимально теплой фазы атлантического времени. Она была направлена на очень плодородные лессовые равнины, обработка которых могла вестись крайне примитивными средствами, давая при этом обильные урожаи. Начало миграции потребовало существенных изменений в материальной культуре и образе жизни и выработки их новых форм, более подходящих к обитанию в новой природной среде. Заселение холмистых районов с более кислыми и частично щелочными лесными почвами произошло еще позже, когда были выведены менее прихотливые сорта культурных злаков. Еще позже земледельцы появились на болотистых влажных почвах. На севере граница раннеземледельческой области надолго установилась у глинистых морен, оставленных последним ледником. Теми же основными принципами ранние земледельцы руководствовались и при заселении лессовых степей Восточной Европы и прибрежных районов Западной Европы.
Почти во всех отмеченных случаях заселению подвергались пустующие земли, которых избегало мезолитическое население. Так было на лессовых и аллювиальных равнинах крупных рек Центральной и Восточной Европы, так было и на больших равнинах в некоторых других районах (например, на равнине Тавольере в Южной Италии). Напротив, в областях, ранее заселенных мезолитическими охотниками, рыболовами и собирателями, наблюдалась гораздо более сложная картина. Во многих из них появление неолитической техники, а вместе с ней земледелия и скотоводства не нарушало плавного развития местных культурных традиций, которые во многом оставались прежними. Такая картина сплошь и рядом встречалась в средиземноморской зоне и в некоторых областях Восточной Европы. В этом случае, по-видимому, если и можно говорить о миграции ранних земледельцев, то лишь имея в виду инфильтрацию мелких коллективов, быстро растворявшихся в местной культурной среде, передавая новые знания и идеи вместе с их материальным воплощением (культурные растения и домашние животные и в меньшей степени орудия труда) аборигенам. Таким образом, главный механизм описываемого процесса заключался в активном заимствовании, или диффузии. Процесс заимствования был специально рассмотрен Р. Уайтхауз на материалах Южной Италии. По мнению этой исследовательницы, главную роль в нем сыграло косвенное влияние земледельческо-скотоводческого населения, само присутствие которого оказывало существенное воздействие на местную природную среду (истребление диких животных и растений или же оттеснение их в другие места). В итоге условия для ведения прежнего образа жизни аборигенами значительно ухудшались. Наиболее перспективный выход из создавшейся кризисной ситуации заключался для них в постепенном заимствовании новых методов ведения хозяйства у соседей. Причем в первую очередь произошло их знакомство с домашними животными, и лишь позже совершился переход к комплексному земледельческо-скотоводческому хозяйству. Очевидно, первых домашних животных они добывали путем охоты и грабежа, чему есть масса этнографических аналогов. К собственному разведению скота они перешли, видимо, много позже.
Рассмотренные процессы, несомненно, вели к тому, что характер производящего хозяйства с переносом в новую природную или культурную среду так или иначе видоизменялся: менялось соотношение между различными его формами, происходила доместикация местных видов растений и животных. На Балканах и в Греции, а также во многих районах Средиземноморья, благоприятных для выпаса мелкого рогатого скота, он сохранял ведущее положение в стадах ранних земледельцев, тогда как крупный рогатый скот и свиньи занимали подчиненное место, хотя в ряде случаев и прослеживался процесс их местной доместикации. Напротив, носители культуры линейно-ленточной керамики разводили прежде всего крупный рогатый скот. Со временем в ходе их адаптации и местным условиям в хозяйстве возрастала и роль свиноводства, а значение коз и овец, наоборот, постепенно уменьшалось. В Северной Европе главными сельскохозяйственными животными с самого начала были крупный рогатый скот и свиньи, а мелкий рогатый скот встречался много реже. В Восточной Европе на первых порах наблюдалось то же самое. В дальнейшем эта стройная картина много раз нарушалась в связи с появлением новых пришлых культур, с проникновением населения в степи, с некоторой переориентацией хозяйства ряда этнических массивов, достигших более высокой технической оснащенности, и т. д.
В последние годы в литературе появилось мнение о наличии особого пути развития, который будто бы проходят охотники-рыболовы, занимающиеся также и скотоводством. Выше уже отмечалось полное отсутствие каких-либо бесспорных данных о самостоятельной доместикации большинства сельскохозяйственных животных у такого населения. Домашние животные, как правило, попадали к нему разными способами от соседних земледельцев и скотоводов. Ниже будут рассмотрены этнографические примеры этого процесса. Здесь же следует отметить, что проникновен не земледельческо-скотоводческого комплекса к охотничье-рыболовческому населению порой действительно начиналось с появления у него домашних животных как более мобильной части этого комплекса. Именно такая картина встречается порой в раннем неолите на юге Восточной Европы, а также в некоторых других районах Европы. Однако само по себе наличие немногочисленных домашних животных еще не свидетельствует о скотоводстве, так как этих животных люди могли получать с помощью обмена или же грабежа. С другой стороны, якобы полное отсутствие следов земледелия далеко не всегда означает его действительное отсутствие. Дело в том, что весьма примитивное раннее земледелие не требовало сколько-нибудь сложного орудийното комплекса и часто имело, дело с теми же орудиями, что и собирательство. В то же время зерна культурных растений обладают гораздо худшей сохранностью, чем кости животных, и обычно обнаруживаются в особо благоприятных условиях, которые встречаются не так уж часто. Поэтому на многих ранне-неолитических памятниках Европы единственным доказательством наличия земледелия зачастую служат находки черепков посуды с отпечатками зерен культурных растений. Ясно, что в докерамических слоях исчезает и этот наиболее надежный источник, однако вряд ли такую картину всегда безоговорочно надо расценивать как доказательство отсутствия земледелия в соответствующую эпоху. Не случайно на памятниках, где в ранний период фиксируются кости домашних животных, в последующую эпоху неизбежно обнаруживаются и свидетельства земледелия. Это означает только одно: для ранней эпохи таких свидетельств еще найти не удалось, но, возможно, с развитием техники исследования удастся найти в будущем. Поэтому сейчас трудно безоговорочно разделить точку зрения тех специалистов, которые считают, что, по современным данным, можно с уверенностью утверждать приоритет проникновения скотоводства перед земледелием для различных районов Европы.