Когда началась семилетняя война, молодой француз Антуан Пармантье пошел на фронт санитаром.
Он был аптекарем по специальности, и ему нашлось много дела в армии: жестокая эпидемия тифа косида французских солдат куда быстрее, чем немецкие пули. Антуан Пармантье спокойно делал свое дело под огнем неприятельских пушек: он таскал в полевой лазарет раненых и больных, когда на носилках, когда и просто на плечах. Потом снова бросался в огонь.
Тут и захватили его в плен прусские гусары.
— Раздевайся! — кричали они молодому французу.
Пармантье не понимал по-немецки.
— Я санитар, санитар! — повторял он, указывая на свою походную аптечку.
Сильная рука вырвала у него сумку; в ту яге минуту кто-то из гусар рывком расстегнул его мундир. Юноша не успел оглянуться, как остался в одном белье; гусары уже примеряли его сапоги, с торжеством вытаскивали из карманов его брюк серебряные франки. Пармантье рассмеялся.
— Ну, — сказал он, — никогда не видал я лакеев проворней, чем прусские гусары!
К вечеру он сидел уже в крепости, с кандалами на руках. Дверь открылась, и тюремщик поставил перед ним миску со странным угощением: в миске были серые, землистого цвета клубни, покрытые шершавой кожурой.
«Это картофель, — догадался Пармантье. Он слыхал, что этими клубнями пруссаки кормят скотину и пленных.
Пармантье понюхал дымящуюся миску. В камере было сыро и холодно. Он стал греть над картофелем озябшие руки. Запах показался ему аппетитным; он разломил одну картофелину, и белая крупичатая мякоть обожгла ему пальцы.
«Говорят, человек, поевший картофеля, может заболеть проказой, — подумал Пармантье, — Однако едят же его ирландцы!»
Он взял на язык маленький белый комочек, потом решительно набил рот горячей картошкой.
На другой день он попросил у тюремщика соли — и кушанье показалось ему еще вкусней. Три раза в день кормили пленного санитара картошкой; за целый месяц он не съел ни куска хлеба. Картошка и вода — вот все, чем кормили его пруссаки.
Пленный с удивлением щупал свои бока, разглядывал руки: он совсем не похудел за этот месяц. Значит, она питательна, эта тюремная снедь!
Так познакомился с картошкой человек, который всю свою жизнь отдал упорной, вдохновенной борьбе за распространение этой новой культуры во Франции.
Шесть лет провел Пармантье в Германии. И вот наконец он получил, свободу и мог возвратиться домой.
Медленно, то и дело увязая в грязи, тащилась почтовая карета по проселкам французского королевства. В каждой деревне выскакивал из кареты сухощавый подвижной человек с тонкими чертами лица; с виду он похож был на аристократа, и крестьяне встречали его недоверчивыми взглядами. Кучер едва успевал распрячь, лошадей, как все уже знали, что приезжий возвращается из долгого плена. Он был приветлив со всеми и так участливо расспрашивал одетых в рубища крестьян об их жизни, хозяйстве, об урожае, что очень скоро вокруг него собиралась толпа. Долго провожали крестьяне глазами почтовую карету.
И после каждой такой остановки грустнее становился Пармантье. Он видел людей, которые с детства ни разу не были сыты; он пробовал их хлеб — страшные черные комья, месиво из гороха, овса, дубовых желудей или древесной коры; примесей в этом хлебе было больше, чем муки. Он проезжал мимо огромных пустырей, давно заброшенных, потому что землепашцам нечего было сеять; мимо селений, в которых вымерли с голоду почти все жители. Он видел, как на этих пустырях «пасутся» люди, выкапывают съедобные, коренья и травы и тут же съедают, едва отряхнув с них землю. Эти страшные картины навсегда врезались в память Антуана Пармантье. Он чувствовал на себе молящие взгляды миллионов запавших голодных глаз. Как накормить всех голодающих Франции — восемнадцать миллионов из двадцати пяти, населяющих королевство?
Об этом думали лучшие умы французского народа. Они вглядывались в глубину веков, стараясь найти примеры государств с совершенным социальным строем; одни призывали взять за образец государство древних инков, другие восхваляли Опарту. Говорили о том, что нужно отнять землю у дворян и разделить ее поровну между всеми гражданами; говорили, что во Франции неизбежна и необходима революция.
Пармантье не был политическим деятелем, но все свои силы и знания он готов был отдать народу. Шесть лет, проведенные в плену, не прошли для него даром: все эти годы он работал в аптеке известного немецкого химика и вернулся на родину зрелым ученым.
«Как накормить вымирающих с голоду французских крестьян?» Об этом думал Пармантье непрестанно: и тогда, когда обходил больных и увечных ветеранов в Королевском доме инвалидов, и тогда, когда оставался один в своей лаборатории среди пробирок, микроскопов и книг. Он искал у науки ответа на этот вопрос. Ему недостаточно было одной химии, он изучил ботанику и принялся за кропотливое исследование дикорастущих растений Франции, пригодных в пищу.
В Доме инвалидов с ним жила сестра, его верный помощник. Она безропотно варила ему странные супы из корней асфоделей, колокольчиков, ненюфар и трилистника. Допоздна просиживал он в лаборатории, извлекая крахмал из корней ириса, лютика, арума, шпажника Глубокой ночью, когда давно спал и Дом инвалидов, и весь Париж, и вся голодная, нищая Франция, он стучался к сестре.
— Вот, — говорил он, — тут его немного, но мы прибавим к этому крахмалу немножко муки.
Сестра видела его умоляющий взгляд и виноватую улыбку и тут же, ночью, выпекала маленький хлебец из этого драгоценного крахмала. Пармантье, волнуясь, пробовал хлеб из ириса или лютика.
— Все-таки это больше походит на человеческую пищу, чем корни, которые выкапывают из земли наши крестьяне,— говорил он сестре.
В саду Дома инвалидов Пармантье посадил картофель. Он собрал подробные сведения, о том, как возделывают его в Шотландии, Саксонии, Пруссии, Эльзасе. Уже появились горячие сторонники картофеля и во Франции. Пармантье вел оживленную переписку с Бланша, которого он прозвал «апостолом картофеля в Бретани».
Сегодня он получает письмо от секретаря Экономического общества в Берне о том, что из картофеля можно гнать спирт; вместе с письмом почтарь приносит две бутылочки такого спирта — на пробу. Завтра приходит весть из Эльзаса. Какая-то хозяйка приготовила запас на зиму: она сварила картофель, нарезала его ломтиками, высушила и сложила в ящик. Случилось так, что про ящик забыли, и он простоял тридцать лет в сухом сарае. Через тридцать лет хозяйка наткнулась на этот ящик. Она сварила суп из этой «картофельной крупы», и все ели его с удовольствием! Друзья прислали Пармантье посылку с этой крупой.
Каких только опытов не делал Пармантье в надежде найти замену хлебу! Однажды он извлек крахмал из корней дикорастущих растений и смешал его наполовину с вареным картофелем. Из этого теста он испек бисквит. Один инвалид «с хорошим аппетитом» согласился питаться только этими бисквитами в течение двух суток. Пармантье вел точную запись эксперимента. Шесть унций бисквита сварено в воде с солью ж маслом; половину этой похлебки солдат съел в обед, остальное — на ужин. На второй день — снова похлебка из шести унций, в два приема. На третий день Пармантье в обеденное время поспешил к своему инвалиду. Нет, он не голоден! Совершенно сыт, даже обедать не хочется! Пармантье был в восторге. Но кто-то сказал ему, что инвалида видели в соседнем кабачке, — старому солдату трудно было обойтись без спиртного.
«Нет, — решил Пармантье, — это никуда не годится. Нужно проверить опыт на самом себе».
Он старательно записал в свой дневник:
«Первый день. Пообедал, как обычно; не ужинал.
Второй день. В 12 часов съел похлебку из 3 унций бисквита. Много работал. В 8 часов — еще 3 унции, хотя не был голоден. Выпил два стакана воды, работал до полуночи в лаборатории. Спал крепко.
Третий день. Не испытывал голода и ничего не ел до обеда».
Чем дальше, тем тверже убеждался Пармантье, что ни одно растение не обладает такими питательными качествами, как картофель.
В 1771 году Академия наук в городе Безансоне объявила конкурс на лучшую работу «о средствах пропитания, которые могут облегчить страшные последствия неурожаев».
У Пармантье давно уже был подготовлен материал для такой работы; он представил на конкурс обширный «Мемуар о питательных растениях».
«Прежде чем судить о ценности предлагаемых мною средств, — писал Пармантье во введении, — я хотел бы, чтобы вы перенеслись в кантоны наших провинций, наиболее отдаленные от больших городов, в среду людей, согбенных под гнетом тягчайшего труда, чтобы увидеть и попробовать хлеб, которым они питаются; вы убедитесь, что даже во времена изобилия они прибавляют к нему горох, фасоль, вику и овес; они счастливы еще, если имеют и эту тяжелую и дурную пищу. А что говорить о годах неурожаев и голода!»
Подробно рассказал Пармантье о том, какие питательные вещества содержатся в листьях, стеблях и корнях растений, какую роль играет крахмал в питании человека. Он привел списки дикорастущих растений Франции, которые годятся в пищу; он объяснил, как следует приготовлять их, какие можно потреблять целиком, из каких нужно извлекать крахмал. Он рассказывал о всех своих опытах и наблюдениях. Но первое место среди всех съедобных растений он отвел картофелю.
«Среди бесчисленного множества растений, которые покрывают поверхность суши и водную поверхность земного шара, нет, быть может, ни одного, которое с большим нравом заслуживало бы внимания добрых граждан, чем картофель»— так говорил Пармантье.
Семь авторов ответили на вопрос, поставленный Академией, и все семеро настаивали на необходимости широкого распространения картофеля. Но научнее и доказательней всех была работа Пармантье, ему присуждена была премия. Величайшие умы Франции приветствовали скромного аптекаря.
«Вы оказали Франции великую услугу, — писал ему Вольтер, — доказав, что картофель может в три и в четыре раза умножить средства, необходимые для питания ее многочисленного населения. Молва прославляет знаменитых разбойников, которые разоряют мир, и дает им имя героев. Верьте мне, сударь, ваша слава превыше славы всех этих опустошителей и изуверов. В гораздо большей степени, чем они, вы достойны преклонения народов. Их слава кровавая, она окружена руинами; ваша слава чиста и заслуживает восторженных приветствий от всех, кто любит человечество».
Но Антуан Пармантье меньше всего думал о славе. Он думал только о том, как накормить голодающих, как добиться широкого распространения картофеля. Ему нужно было не преклонение и не восторженные похвалы, а гектары земли, на которой можно было бы поставить опыты по выращиванию картофеля. Уголок сада при Королевском доме инвалидов давал ему материал для химических анализов, не больше.
Пармантье обратился к различным благотворительным обществам с просьбой предоставить участки земли для опытов по разведению картофеля. Благотворительные общества считали, что картофель — праздная затея, они отказались помочь Пармантье.
Тогда он обратился к министру. Министр ответил, что у него достаточно дела и без картофеля. Газеты потешались над «вздорными фантазиями» аптекаря Дома инвалидов.
Но Пармантье не складывал оружия. Он бомбардировал ученые общества, академии и журналы подробными, обстоятельными статьями о культуре картофеля. Он решил поставить на карту все свое имущество и обратился к королю с просьбой сдать ему в аренду бесплодный пустырь в окрестностях Парижа, «Пески». Здесь когда-то муштровали солдат королевской гвардии, ни для какой культуры не была пригодна эта песчаная равнина. Людовик XVI дал свое королевское согласие; Пармантье получил для своих опытов пятьдесят четыре морга земли. Он вспахал «Пески» и засадил их картофелем.
Весь Париж потешался над «сумасшедшим», который вздумал возделывать бесплодный пустырь. Знатные парижане в раззолоченных каретах приезжали сюда, чтобы посмотреть на чудака и его картофельное поле. Праздные зеваки не давали покоя Пармантье; с серьезным видом расспрашивали они его о том, как подвигается работа, потом отворачивались, покатываясь со смеху. Стоило провести борозду, как ее затаптывала толпа любопытных.
Пармантье отправился во дворец.
— Сир! — сказал он королю. — На родине картофеля, в Перу, был когда-то обычай — на празднике сева сам великий Инка выходил в поле с золотым плугом и перед всем народом проводил первую борозду, чтобы показать, что труд земледельца — святой, возвышенный труд. Покажите пример своим подданным! Тогда сразу прекратятся насмешки, культуре картофеля будет обеспечен успех!
Молодой король только посмеялся над выдумкой Пармантье.
Но в конце концов «Пески» были засеяны и покрылись ровными рядами картофельных кустов. К концу августа кусты картофеля зацвели на всех пятидесяти четырех моргах «Песков». Пармантье нарезал большой букет цветов картофеля и поспешил с ним в Версаль.
— Сир! — сказал он. — Позвольте поднести вам этот букет. Я позволю сказать себе, что лучшего букета вы никогда не получали. Картофель — это хлеб бедняков; где есть картофель, не может быть голода. Клочок сада, засеянный картофелем, может в неурожайный год спасти от смерти целую семью. Вы как монарх должны заботиться о счастье своих подданных. Новая культура всегда встречает сопротивление, упрямое и слепое. Помогите, сир, рассеять предрассудки, которые препятствуют распространению этого драгоценного растения.
На этот раз Людовик XVI послушался Пармантье: 25 августа, в день своих именин, он показался народу в церкви с цветами картофеля в бутоньерке; королева Мария-Антуанетта украсила цветком картофеля свою прическу; было отдано распоряжение, чтобы ежедневно к королевскому столу подавалась картошка. Вся придворная знать последовала примеру короля: каждый спешил украсить свою бутоньерку цветами заморского растения. Немногие огородники, возделывавшие картофель в окрестностях Версаля, продавали веточку цветов картофеля не дешевле десяти золотых. И все же цветов не хватало для всех желающих: мгновенно появились искусственные «букеты с «Песков». А на «Песках» вокруг картофельного поля пришлось поставить стражу, иначе там не осталось бы ни листочка.
Как-то ночью оборванный деревенский мальчуган пробился в Дом инвалидов к Пармантье и, с трудом переводя дух, рассказал ему, что сторожа ушли, а какие-то люди рвут цветы.
— Ты это верно знаешь?
— Порт возьми! Я ведь оттуда! Бегите скорей! — ответил мальчуган.
Эта забота деревенского мальчика была лучшей наградой Пармантье.
— Вот если бы так волновалось за картофель все сельское население Франции, я бы считал, что мое дело сделано,— сказал Пармантье.
Когда настало время выкапывать клубни, толпы народа с изумлением смотрели, как велик урожай. Пармантье устроил торжественный обед, на который приглашены были крупнейшие ученые. По правую руку от Пармантье сидел Лавуазье, по левую — Франклин.
— Из всех даров, какие Новый Свет принес Старому, самый драгоценный — это картофель! — такими словами открыл Пармантье этот обед.
Изысканные блюда и налитки поданы были к столу, и все было сделано из картошки: бульон и шоре; индюшки и гуси, фаршированные картошкой; картофельные котлеты и клецки; жаркое с жареной картошкой; различные виды овощных рагу и паштетов; салаты под всевозможными соусами; картофельный сыр, приготовленный несколькими способами; каши из картофельных круп и саго; напитки вроде кофе и спиртные напитки; десятки сортов хлеба — из чистой картофельной муки, из пшеничной муки с примесью картофеля; кисели, пирожные и торты, галеты и бисквиты, шедевром было блюдо, изобретенное верной помощницей хозяина, его сестрой. Это был крем из картофельного крахмала, миндаля, сахара, желтков и апельсинового масла. А посреди стола в сверкающей хрустальной вазе лежали пирамидой отборные гладкие клубни.
Для Пармантье это был не только праздник — это был случай еще раз воззвать к человеческому разуму, найти новых помощников в борьбе за культуру картофеля. Он знал, что гости его — владельцы земель, сеньоры, от которых зависит счастье многих тысяч крестьянских семей. Он обратился к ним с горячим призывом:
— Эти клубни, в том виде, в каком их дает нам природа, могут насытить бедняка в зимнее время, могут дать ему полезную и дешевую пищу. Всеми действенными мерами, кроме принуждения, приучайте к этому растению ваших крестьян; прикажите, чтобы картофель подавался, к вашему столу; обращайтесь с ним, как с блюдом, драгоценным для здоровья и для хозяйства; выберите для посадки его наиболее открытое для обозрения место; намеренно запретите туда вход, сделайте праздником сбор урожая, чтобы каждый мог стать свидетелем его плодородия. Так, с помощью небольших хитростей, без труда и без принуждения можно внушить людям любопытство и стремление сделать то, что должны они делать в своих собственных интересах.
Теперь Пармантье не называли уже чудаком, но до победы было еще далеко. Медленно, слишком медленно проникал картофель в глубину французских провинций. Что мешало продвижению новой культуры?
«Косность, — отвечал себе Пармантье. — Суеверный страх перед новым, привычка жить так, как жили отцы и деды».
Когда он думал об этом, его охватывала ярость, мягкое, доброе лицо становилось жестким, черты заострялись. Как мог, Пармантье боролся с этим безликим врагом. Часто в каком-нибудь глухом кантоне, сговорившись с владельцем земли, Пармантье возделывал участок, сажал картофель и предоставлял крестьянам уборку урожая. Через несколько лет он навещал это место. Он готов был плясать, когда, подъезжая к знакомой деревне, видел тускло-зеленые квадраты картофельных полей. Вокруг своих участков в окрестностях Парижа Пармантье держал вооруженную охрану. Глашатаи выкликали на площадях, что всякий, кто осмелится красть картофель с этих участков, понесет строжайшее наказание. На ночь, по приказу Пармантье, стража уходила, а строгий хозяин крадучись обходил свои владения, чтобы не спугнуть окрестных крестьян, воровавших запретные клубни. Счастливая лукавая улыбка не сходила с его лица.
Но дело было не в одной только косности. Один плохой урожай картофеля — и на долгие годы приостанавливалось внедрение новой культуры. Наука должна была обеспечить высокие урожаи. Для этого нужно было отыскать наилучшие сорта картофеля для различных районов Франции — для Бретани и Пикардии, для Лимузена и Перигора, для разных почв, для различных климатических условий. Пармантье собрал самую полную по тому времени коллекцию картофеля — шестьдесят сортов. Для него не было большего удовольствия, как показывать эти сокровища и объяснять их качества и свойства:
— Вот «крупный белый» с красными пятнами, самый стойкий и урожайный сорт. Этот сорт незаменим для кормления скота, для выпечки хлеба и извлечения муки. Он совсем недавнего происхождения: англичанин Говард в 1765 году узнал, что кто-то привез из Америки новый сорт; он выпросил шесть картофелин и посадил их, нарезав кусками, у себя в саду в Бедфордшире. Вот сходный с ним «белый ирландский», А этот, желтоватый, круглый, приплюснутый,— он прислан из Нью-Йорка, — крахмалистый, очень неясный на вкус. Это ранний сорт — «чесночная шкурка»; его называют кое-где «бычий язык». Я дам вам еще клубней вот этой «белой китайки», хотя она мало продуктивна. Это, конечно, большой недостаток, но я все же очень прошу выращивать ее вперемежку с другими видами, чтобы путем опыления и высева семенами получены были разновидности, соединяющие изобильность с отличным вкусом этой маленькой «белой китайки»; тогда не останется желать от картофеля ничего лучшего.
Но, кроме отбора и выведения новых сортов, нужно было разработать методы посадки картофеля и ухода за ним, испробовать различные виды удобрений на разных почвах, найти способы борьбы с болезнями картофеля. Работа подсказывала все новые и новые темы. Неужели нельзя найти способ сохранять картофель во всей его свежести от одного урожая до другого? Неужели нельзя добиться, чтобы земля производила эти клубни в любую пору года? А нельзя ли сажать картофель между кустами на виноградниках? И на кукурузных полях, и среди гряд капусты? Пармантье понимал, что никакие призывы, никакая пропаганда не продвинут картофеля так, как глубокое изучение новой культуры. Он метался между своей лабораторией и работой на опытных участках. И в то же время успевал отругиваться от десятков злобных, насмешливых пасквилей, появлявшихся в журналах по его адресу; на каждую маленькую заметку он отвечал обстоятельной статьей, в которой делился с читателями опытом своих работ и работ иностранных ученых. Он вел пропаганду и словом и делом. В Королевском доме инвалидов, в Военной школе, в Фармацевтическом коллеже он собирал ученых химиков и простых хлебопеков и, засучив рукава, обучал их, как выпекать из картофеля хлеб. Он придавал особое значение хлебу, как самому привычному продукту питания. Когда из Нормандии получены были письма, порочившие выпечку хлеба из картофеля, Пармантье, не медля ни минуты, отправился в Нормандию — в Руан и в Гавр-де-Грас; там, на месте, в лучших лабораториях он показал публичные опыты выпечки картофельного хлеба.
Он поставил перед собой задачу — расширить круг потребления картофеля, взять от этой культуры все, что возможно. Королевский интендант майор де-Мест поставил перед Пармантье вопрос, нельзя ли обеспечить флот и колонии галетами из картофеля. С восторгом принялся ученый за новые опыты и разработал точную технологию выпечки галет из картофельной муки. Ящики с галетами Пармантье отправлены были в Брест и погружены на суда.
— Только бы они не достались корсарам! — восклицал Пармантье. — Ведь эти галеты — прекрасное противоцинготное средство!
Капитан одного из кораблей, уходя в дальнее плавание, взял с собой два картофельных хлеба. Один хранился на палубе корабля, на открытом воздухе, другой — в помещении. Через десять месяцев он вернулся во Францию. Оба хлеба нисколько не испортились, не заплесневели даже! Их попробовали на вкус, ничего лучшего нельзя было желать.
Однажды с далекого острова Сан-Доминго Пармантье получил от безвестного врача Жерара письмо и объемистую посылку. Этот врач посылал Пармантье выпеченный им из картофеля хлеб и морской бисквит. Пармантье попробовал и то и другое; хлеб и бисквит были лучше, чем те, что пек сам Пармантье! Ничто не могло доставить ученому большей радости. Он тотчас же написал Жерару нежное, ласковое, ободряющее письмо. И тут же обратился к правительству с просьбой отпустить Жерару средства для его опытов, «потому что постановка опытов всегда не по средствам для частного гражданина», писал Пармантье. Эту истину он успел уже усвоить твердо.
Все шире и шире представлялись Пармантье возможности использования новой культуры. Он борется за картофельный хлеб, за картофельную крупу, макароны, саго. Всюду, где возможно, картофель должен заменить пшеничную муку! Сколько прекрасной, питательной муки уходит в год на пудреные парики! Нельзя разве их пудрить мукой, добытой из картофеля? И вот наконец Пармантье держит в руках правительственный декрет. Декрет предписывает солдатам и офицерам королевской армии пудрить парики только картофельной мукой.
Пармантъе читает этот декрет, вертя в пальцах локон своего парика. Тонкое поскрипывание картофельной муки радует его слух. Сколько пшеничной муки сберег он для ребятишек Франции, добившись этого декрета!
Однако нужно подумать о картофелетерке. Пармантье помогает конструктору Равелэ разработать удобную и практичную картофелетерку, которая доступна каждому хозяйству. Еще хорошо бы изобрести такую кастрюлю, чтобы картофель, сваренный в ней, сохранял все свои питательные свойства. Ну что ж, Пармантье изобрел такую кастрюлю; в ней два дна, — второе дно в виде сита: картофель варится на пару. И Пармантье в «Записках Королевского общества агрикультуры» подробно рассказывает о преимуществах этого способа варки картофеля. Картофель, сваренный в такой кастрюле, рассыпчат и ароматен! Такая кастрюля незаменима на кораблях, ведь даже морская вода пригодна для варки картофеля в этих кастрюлях! Их отлично и недорого изготовляет прекрасный жестяник Драпэ, что на улице Гренель.
Постепенно все шире и шире распространяется культура картофеля во Франции. Из Бретани и Фландрии, из Пикардии, Франш-Контэ, Бургундии и многих других провинций приходят радостные вести. Но народ голодает по-прежнему; даже картофель уже обложен налогом в пользу сеньоров и в пользу церкви. По-прежнему сборщики налогов срывают лохмотья с плеч бедняков и разламывают их пустые лачуги, чтобы продать двери и бревна в возмещение недоимок; по-прежнему миллионы горящих голодных глаз преследуют Пармантье. Как накормить голодающих Франции?
Так же упорно, как над культурой картофеля, Пармантье работает, распространяя во Франции кукурузу. Индийский каштан — исконное кушанье французской бедноты. Пармантье изучает все способы изготовления муки из каштанов, выпечки хлеба из этой муки. А разве нельзя увеличить припек пшеничного хлеба? Для этого нужно только научить мукомолов обдирать зерна, а хлебопеков — отказаться от старой рутины и вооружиться наукой. Пармантье, ни на час не оставляя борьбы за картофель, каштан и маис, создает научную теорию хлебопечения. На его настоянию в Париже открывается школа для пекарей. Неутомимый ученый посвящает будущих булочников а тайны химии. Теперь у французов будет здоровый, питательный хлеб, будет больше хлеба! Пармантье едет на запад — в Бретань, и на юг — в Лангедок, чтобы на месте, на практике научить мукомолов и пекарей основам научного хлебопечения. И в каждой деревне, выходя из кареты, он видит, как тени людей, живые скелеты бродят по полям: и «пасутся», как скот, выкапывая корешки и съедая их тут же, едва отряхнув с них землю.
Наука бессильна была накормить голодающих Франции. И вот пришла революция — буржуазная революция 1789 года, Она удесятерила силы ученых. Дружной шеренгой вступили знаменитые физики, математики, ботаники, химики в ряды санкюлотов. Гениальный математик Карно вторично прославил свое имя работой в Комитете общественного спасения. Создатель начертательной геометрии Монж, пламенный якобинец, взял на себя руководство морским министерством. Учитель Лавуазье, Гассенфратц, был назначен, комиссаром всех оружейных заводов. Наука нужна была, революции, как хлеб голодным.
Тотчас же Антуан Пармантье предложил свои услуги Комитету общественного спасения. Вместе со своим другом Байеном он вошел в Комитет здравоохранения; ему поручено было организовать снабжение армий революции: медикаментами. Он составлял инструкции о том, как очищать воздух в госпиталях, как заготовлять солонину, бисквиты, как обезвреживать питьевую воду. И он продолжал, борьбу за картофель. Теперь было легче: у Пармантье был могучий помощник — Конвент. На всю Францию прогремел призыв Комитета земледелия:
«Граждане! Наши бравые братья солдаты бьют неприятеля на границе; общественное спасение требует от вас, чтобы вы трудами рук своих увеличили плодородие почвы. Граждане! Мы не говорим вам, что ваши интересы требуют этого; вы — французы, и поэтому достаточно напомнить вам, что голос отечества приказывает вам это!»
11 мая 1793 года Продовольственная комиссия Комитета, общественного спасения разослала циркуляр, предлагавший коммунам ввести у себя разведение картофеля. «В. ближайшее время, — говорилось в циркуляре, — будет разослан труд Пармантье по этому вопросу».
Через двенадцать дней после этого циркуляра декрет Конвента поручил административным органам «употребить все зависящие средства, чтобы убедить жителей коммун, в которых не введена еще культура картофеля, засеять, по мере возможности, часть их полей картофелем».
Пармантье срочно написал новое руководство; он помог Продовольственной комиссии изыскать небывалое количество семенного картофеля, чтобы можно было разослать его по провинциям. Как не вспомнить было Антуану Пармантье того дня, когда король соизволил вдеть в бутоньерку цветочек! Сейчас Комитет общественного спасения особым декретом поручил министру внутренних дел посадить картофель в Тюильрийском и Люксембургском садах. Продовольственная комиссия, показывая пример народу, засадила картофелем гигантские площади национальных земель при бывших замках Бельвю, Сен-Клу, Муссо, Ренси и скольких, скольких еще!
Принялись за картофель и сами коммуны. Жители Pyяна распахали под картофель громадные пустыри. В департаментах Жера и Верхней Гаронны был издан приказ: «Все сады при общественных зданиях и в имениях эмигрантов должны быть засажены картофелем».
Кое-где шагнули даже дальше, чем следовало: вырубали парки, сводили виноградники, чтобы очистить площадь для картофельных гряд.
Пармантье было уже под шестьдесят, но он не знал усталости, и друзья, встретившись с ним, говорили ему:
— Вы, наверное, открыли секрет вечной молодости, гражданин Пармантье.
— Моя страна помолодела, — весело отвечал старик.
Но революция кончилась, многие из друзей Пармантье изошли на помост гильотины. Белый террор залил кровью города и коммуны Франции. Проходя по парижским рынкам, Пармантье видел, как толпы голодных горящими глазами смотрят на груды картофеля. Спекулянты вздули цены на картофель так, что этот «хлеб бедняков» стал недоступен народу. Теперь Пармантье понял, что мало одной науки, чтобы накормить голодных.
Ему следовало умереть раньше, когда сердце полно было надежд и, вглядываясь в будущее, он видел великое счастье своего народа. Но Пармантье, как и многие исследователи природы, жил долго словно постоянное общение с землей не давало ему состариться. Он умер на семьдесят восьмом году жизни.
На родине его, в маленьком пикардийском городе Мондидье стоит памятник, изображающий ученого с букетом цветов картофеля в руках. На пьедестале памятника высечена короткая надпись: «Антуану Пармантье».
А на могиле ученого на кладбище Пер-Лашез ежегодно сажают картошку.