Итак, сложное ветвистое родословное древо человека — итог огромной работы антропологов во всех странах мира, новый этап нашего познания.
В нем отражены сомнения и искания, споры и реальные достижения, оно впитывает в себя корни бесчисленных усилий приблизиться к пониманию древней жизни во всей ее исторической конкретности. До сих пор мы говорили о происхождении человека в терминах и понятиях эволюции, то есть медленного и постепенного или взрывного, скачкообразного, но прямолинейного развития. Теперь можно думать и говорить о конкретной филогении человека и его рас, о генетических связях их с ископаемыми типами человека, пытаться распутывать сложное переплетение отдельных филогенетических ветвей. Произошло как бы распределение единого потока эволюции на несколько отдельных речек и ручейков, и требуется очень тонкое и тщательное исследование, почти бухгалтерски скрупулезный учет многообразных факторов, чтобы схватить основные контуры их топографии во времени, нанести их извивы на хронологическую шкалу и в каждый отдельный момент — на географическую карту.
Нельзя сказать, чтобы филогенией не занимались, — занимались много, потому что много и кроется в ней: здесь генетика и история сливаются в одну картину, здесь в изменениях физического типа человека видится его передвижение по земной поверхности. Но занимались с опаской — фрагментарность данных, малочисленность опорных точек создавали постоянную опасность срыва для филогенетиков. Это как строить здание или наводить леса на слабом каркасе — каркас не выдержит и здание рухнет. Ученый, создающий филогенетическую концепцию, вступает на тернистый путь — он заранее должен подготовить себя к тому, что ему никто не поверит, его будут критиковать, к нему будут даже придираться, выискивая мелкие прорехи в аргументации, утверждая слабость использованных фактов, указывая на погрешности в логике. И мало-мало найдется у него единомышленников, и даже ученики будут прислушиваться к голосу критиков, а они, чаще всего вдумчивые ученые, не называют автора новой филогенетической схемы иначе, как создателем беспочвенных гипотез и фантазером. Но плоды познания сладки — и с самых первых шагов антропологии к филогении тянутся очень серьезные умы, терпя критику и даже насмешки. Успехи их скромны на первых порах — в них действительно больше фантазии, чем конкретного исследования, и они похожи на построения Геккеля. Но последний, создавая их, опирался на вернейших проводников — тонкую интуицию и богатейшие знания. Серьезная эрудиция — отличительное свойство любого ученого, без нее просто не может быть мало-мальски самостоятельного специалиста, но интуиция, восполняющая недостаток фактов, качество редкое, признак высокого полета мысли, таланта. Поэтому всякая филогенетическая концепция содержит элементы фантазии по самому свойству своих фактических основ, но талантлива далеко не всякая схема. Отсюда малая порция убедительного и большая — спорного в филогении вообще, в частности и в филогении человека.
Представление о постепенном усложнении предков человека отлично уживалось с интересом к филогении и ее разработкой. Собственно, последняя создавалась еще до появления учения Дарвина и выразилась в гипотезах полигенизма и моногенизма.
Полигенизм — учение о видовом многообразии человечества, о разных расах как о самостоятельных видах. На первый взгляд это специальная и очень частная антропологическая проблема, смыкающаяся с зоологией, на самом деле — один из кардинальных вопросов не только антропологии, но и философии, вопрос чрезвычайной мировоззренческой важности. Из того, что расы человека рассматривались как самостоятельные виды, вырос позже расизм со своими отвратительными последствиями. Но парадокс истории — на первых порах полигенизм был прогрессивным учением, он был заострен против религиозного догмата происхождения человека от Адама и Евы, его защищали величайшие и смелейшие умы человечества, вроде Джордано Бруно.
Только к началу XIX века корень стал ядовитым, и из него выросло не менее ядовитое дерево современного расизма.
Напротив, моногенизм, учение о видовом единстве человечества, сначала не находил сторонников среди вольномыслящих и прогрессивных ученых, казалось, перекликался с церковной доктриной. Но дальнейшее развитие науки, изучение анатомии и физиологии человеческих рас, чем занимались в прошлом веке с исключительным упорством и энтузиазмом, доказало неопровержимо их принадлежность к одному виду, а с этим и справедливость моногенетической концепции. Но для нас важно сейчас даже и не это, важно, что и та, и другая теория по-разному толковали историю человека и его предков. Из них выросли непосредственно уже филогенетические концепции — полифилии и монофилии.
Легко понять по аналогии с полигенизмом и моногенизмом, что полифилия — происхождение человека от разных ископаемых предков, разных видов древних человекообразных обезьян, а монофилия, напротив, — происхождение от одного вида. Обе теории возникли параллельно, имели многих сторонников, рьяно боролись за первенство, и история этой борьбы крайне поучительна. С кристальной четкостью видно, как крепко спаяна теория антропологии с идеологией, как политика тесно переплеталась с, казалось бы, абстрактным научным спором. И спор от этого с самого начала потерял свою академичность. Полифилисты, даже честные, добросовестно исследовавшие конкретный научный материал и непредвзято мыслившие, утверждая происхождение человеческих рас от разных видов обезьян, тем самым создавали, как мы только что говорили, базу, на которой укреплялся расизм; монофилисты, разрушая эту базу силой своих аргументов, продвигали в жизнь прогрессивную теорию единства человечества.
Крупные имена стоят у основания полифилетической гипотезы и сопровождают ее на протяжении ее истории. Середина прошлого века — француз Арман Катрфаж, один из крупнейших антропологов Франции, автор нескольких больших книг о происхождении человека, человеческих расах, строении черепа у разных рас; начало нашего века — немец Герман Клаач, прекрасный анатом и знаток ископаемых предков человека, сам описавший несколько ископаемых находок; современность — американец Раглз Гейтс, недавно умерший в преклонном: возрасте, крупнейший генетик, морфолог, антрополог, автор бесчисленных статей и книг, одна из которых была переведена в 20-е годы на русский язык. Но характерно — у Катрфажа и Клаача были соратники и последователи: в то время наука была еще слабовата в части фактической, и многим ученым расовые различия казались очень значительными. В середине нашего столетия Гейтс со своей полифилетической концепцией остался один и постоянно подвергался резкой критике — сейчас уже никого нельзя убедить в несостоятельности монофилии. Один из выдающихся современных исследователей человека Анри Валлуа, глава французской антропологии, в 1927 году выступил со специальной статьей, где разбирались обе теории. Статья эта, небольшая по размеру, была исключительно емка по содержанию и сыграла огромную роль в истории науки. Валлуа тщательно собрал анатомические факты, проанализировал их и показал, что современные люди едины по строению многих органов, которые очень заметно отличаются от органов человекообразных обезьян. Вывод из этого мог быть только один — полифилия должна безоговорочно сдать свои позиции монофилии, и именно после появления статьи Валлуа практически не осталось ее сторонников среди серьезных антропологов.
После того как с полифилией было покончено, а монофилия из символа веры превратилась в предмет знания, филогенетическая схема происхождения человека приобрела определенную четкость, а главное, слилась с эволюционными воззрениями о прогрессивном усовершенствовании древних людей: сначала были питекантропы и синантропы, потом их сменили неандертальцы, неандертальцев — современный человек. Расы возникли одновременно с появлением первых людей современного типа или чуть позже, и, следовательно, их происхождение — это как бы следующая за антропогенезом проблема антропологии, но не сливающаяся с ним, а примыкающая к другому разделу — расоведению, вполне самостоятельному и не перекрещивающемуся нигде с учением о происхождении человека.
Стадиальная концепция антропогенеза вполне закономерно переходила в изложенную гипотезу происхождения современного человека и его рас. При этом в науке после статьи Валлуа наступило какое-то охлаждение к филогенетическим темам, какой-то застой, оцепенение: само собой казалось очевидным — если все человечество произошло от одной формы ископаемых обезьян, а никак не нескольких, то и современный человек произошел от одной группы древних людей, скорее всего от неандертальцев. Дело ясное — чего ж тут думать. Но ясность эта была обманчивым следствием самоуспокоенности и инертности мышления, а не результатом специального исследования. Как только такое исследование появилось, ясность сменилась туманом и закипели споры.
Исследование произвел все тот же Вайденрайх, пытливый, разносторонний и гибкий ум которого не удовлетворялся лишь изучением ископаемых находок и постоянно пытался создать на базе этого изучения общую теорию антропогенеза. В 1938 году Вайденрайх выступил с докладом о происхождении современного человека в Стокгольме, на очередном съезде антропологов и этнографов. Доклад был сенсационен, ибо в нем впервые было сказано — нет, не все так просто в происхождении современного человека, проблема эта сложна и скрывает много тонкостей. Но не только в этом сила доклада, иначе он в лучшем случае просто заставил бы задуматься, и только. В нем была изложена, изложена, нужно сказать, ярко и красочно, убедительно аргументирована готовая оригинальная, принципиально новая гипотеза происхождения современного человека, которой автор дал наименование полицентризма» Полигенизм в переводе на русский — общее происхождение, полифилия — происхождение от многих предков, полицентризм — происхождение во многих центрах. В гипотезе Вайденрайха речь шла о происхождении современного человечества не в одном, а в нескольких центрах и не от одной, а от нескольких групп древних людей.
Вайденрайх, привыкший к работе с ископаемыми остатками и тщательной аргументации своих положений, сумел придать новой гипотезе необходимую конкретность, обосновать свои выводы даже в частностях. Он выделил четыре центра, в которых, по его мнению, формировались современные расы: австралоиды сложились в Юго-Восточной Азии, у основания их стоит питекантроп, промежуточной формой между австралоидами и питекантропами был солосский человек; происхождение монголоидов связано с Восточной Азией, у начала монголоидной ветви стоит синантроп; европеоиды сформировались в Европе и Передней Азии на основе переднеазиатских и европейских неандертальцев; негроиды появились в Африке и имели своим предком родезийского человека.
Разделение человечества на расы, следовательно, произошло не в пределах уже современного ствола, оно должно быть отнесено к периоду древних, а частично и древнейших людей, чуть ли не к эпохе самого появления человеческого рода.
Вайденрайх не ограничился одним докладом. Он все делал очень обстоятельно и доводил все свои начинания до конца. Аргументации этой точки зрения он посвятил еще ряд работ; особенно подробно и обстоятельно она изложена и обоснована в его знаменитой монографии о черепе синантропа, изданной в 1943 году. Таким образом, на место каких-то аморфных, не очень четко оформленных и довольно общих соображений, которые царили в вопросе о происхождении современного человека, стала стройная, логичная, тщательно разработанная теория, привлекательная силой аргументации и блеском авторского имени. Но и она не осталась надолго последним словом с происхождении современного человека.
Дальнейшее развитие этой проблемы целиком связано с деятельностью одного из наиболее авторитетных советских антропологов Я. Я. Рогинского. Сейчас Рогинский профессор, заведующий кафедрой антропологии Московского университета.
Практически почти все советские антропологи среднего и младшего поколений могут считать и действительно считают себя его учениками.
Когда Рогинский выступил против Вайденрайха, он был доцентом кафедры антропологии и кандидатом наук, но созданная им теория происхождения современного человека сразу же выдвинула его в число крупнейших мировых специалистов в области антропогенеза. Как и теория Ванденрайха, она была необычайно конкретна, аргументирована со скрупулезной тщательностью, но прямо противоположна ей по исходным установкам и интерпретации фактов. Рогинский впервые применил статистические подсчеты для показа сходства современных рас с ископаемыми формами древних людей. Результаты их оказались неожиданными и трудно объяснимыми с позиции Вайденрайха — синантроп действительно похож на монголоидов, европейские неандертальцы действительно похожи на современных представителей европейской расы, но как негры не похожи на родезийца, так и австралийцы не похожи на питекантропа. Полного параллелизма между отдельными формами или расами древних людей и современными расами, следовательно, нет — неутешительный вывод для полицентрической точки зрения.
В отличие от Вайденрайха, оперировавшего главным образом ископаемыми костями, ему лучше знакомыми, Рогинский широко привлек данные по морфологии современных рас и ими подкрепил основные свои положения. Он показал, что по многим важным признакам строения современные расы очень сходны, почти тождественны, тогда как отдельные варианты древних людей различаются в этом же случае довольно существенно. Отдельные признаки сходства, на которые указывал Вайденрайх для доказательства сходства европейских рас с европейскими же неандертальцами или монголоидов с синантропом, оказываются мнимыми — они есть и у других ископаемых форм. Одним словом, если непредвзято, внимательно анализировать все находящиеся в нашем распоряжении факты, не ограничиваться рассмотрением только ископаемых остатков предков человека, но привлечь и всю сумму накопившихся знаний, нельзя утверждать, как это делает Вайденрайх, что каждая современная раса имеет предка в лице определенного типа древнейших и древних людей. Преемственности нет, расы современного человека произошли от какого-то одного ствола неандертальцев. На этом исходном постулате Рогинский построил позитивную часть своей теории, которую он назвал теорией широкого моноцентризма.
Согласно ей современное человечество произошло в одном центре (моно — один), но этот центр не был пятачком, это была обширная область, потому что только в большом районе могло проявиться смешение между отдельными группами неандертальцев, а оно, по мнению Рогинского, играло существенную роль в образовании Homo sapiens. На вопрос о местонахождении такого района Рогинский уверенно отвечает — Передняя Азия и доказывает это как логическими, так и конкретно-палеонтологическими аргументами. Передняя Азия — та зона, где ближе всего сходятся, даже соприкасаются ареалы всех современных рас — негроидов, европеоидов и монголоидов. Это логический аргумент. В Передней Азии обнаружены скелеты неандертальцев, наиболее близких по строению к современному человеку. Это аргумент конкретно-палеонтологический, и на нем нужно остановиться подробно, так как речь идет об очень важных находках.
Передняя Азия, особенно восточное побережье Средиземного моря, давно была настоящим Эльдорадо для археологов и антропологов. Гористый ландшафт, серый и коричневый камень вместо почвы, одуряющий зной — земля, проклятая богом, но по этой земле часто проходили экспедиции археологов и геологов. Периодически земля эта дарила научному миру открытия выдающегося значения. Пожалуй, самое крупное из них — раскопки в пещере Мугарэт-эс-Схул (Козья пещера), произведенные английской исследовательницей Дороти Гаррод в 30-х годах и давшие, помимо огромного археологического материала, больше десятка скелетов ископаемого человека.
В пещере было несколько слоев с мустьерским инвентарем — обычными скреблами и остроконечниками, но сравнительно миниатюрными и правильной формы, — достаточное основание, чтобы предполагать их довольно поздний возраст. Поэтому скелеты можно по времени без больших сомнений синхронизировать с поздней группой европейских неандертальцев. Однако по своему строению эти поздние переднеазиатские неандертальцы резко отличались от европейских, столь резко, что авторы описания этих находок, памятный нам Кизс и Теодор Маккауя, даже считали их метисами от скрещивания неандертальцев и современных людей.
Высокий рост и стройное сложение, длинные ноги и довольно короткое туловище выделяли эту группу среди других неандертальцев — невысоких, приземистых, коротконогих. Они напоминали людей верхнего палеолита — таких же высоких и стройных, таких же длинноногих. У них был, конечно, покатый лоб, как и у других неандертальцев, но гораздо более прямой и высокий, почти как у современного человека. У них был костный валик над глазами, это типично неандертальское образование, но гораздо миниатюрнее. Прогрессивное строение мозга, большая голова в сочетании со сравнительно небольшим лицом, не такие массивные челюсти, четко выраженный подбородок — вот еще те черты, которые сближают неандертальцев из пещеры Схул с современными людьми.
Каждый найденный череп получал при раскопках порядковый номер и обозначался римской цифрой — так вот, череп Схул V имел сильно выступающие вперед челюсти и очень широкое грушевидное отверстие, соответствующее широкому носу: это типично негроидные признаки. У черепа Схул IV челюсти, напротив, совсем не выдавались вперед, но зато сильно выделялись носовые кости — особенности строения, сближающие его с современными европеоидами. Наконец, у черепа Схул IX, сохранившегося, правда, хуже других, кости лица уплощены, что можно истолковать, как типичную монголоидную черту.
Я. Я. Рогинский увидел за этим не случайное сочетание признаков, а закономерность, обусловленную сильным смешением на протяжении многих поколений. Именно здесь, в центральной области эйкумены, смешение было особенно интенсивным, и на основе этого в кипящем котле, где растворялись, переплавлялись, иногда кардинально менялись самые разнообразные комбинации антропологических признаков, образовывались часто типы, близкие к современным расам. Сюда, в Переднюю Азию приходили, по мнению Рогинского, все новые и новые группы неандертальцев, чтобы столкнуться с другими, принять участие в грандиозном процессе смешения, и отсюда через многие поколения постоянного смешения и совершенствования расселялись по эйкумене первые представители современного человечества. Так нарисовал Рогинский картину происхождения Homo sapiens — картину, написанную не грубыми широкими мазками, а расшитую шелком детальных сопоставлений и тончайших морфологических и палеонтологических наблюдений. Если продолжить дальше живописные аналогии, его концепцию следует сравнивать не с произведениями импрессионистов, а скорее с живописью старых мастеров, где все пригнано и картина светится ровной поверхностью, пленяет глаз гармонией цветов.
Но и Рогинский не сказал последнего слова. Нелегко бороться против всемирной славы и широты мысли Вайденрайха, его умения облекать свои взгляды в доступную и доходчивую форму, писать о самых сложных проблемах просто и убедительно, да еще на английском языке, великолепно знакомом каждому научному работнику. Почти все советские антропологи последовали за Рогинским, концепция его неоднократно излагалась в общих руководствах и популярных работах. Немало сторонников теории широкого моноцентризма и среди европейских ученых. Но среди американцев идеи Вайденрайха пользуются по-прежнему большой популярностью. Последняя модификация этих идей — полицентрическая гипотеза Карлтона Куна, вносящая в полицентризм, надо сказать, ряд новых положений.
Автор этой новой гипотезы — разносторонний и заслуженный антрополог, работавший на различных материках, среди самых разнообразных народов, подготовивший и издавший огромный сводный труд по антропологии Европы. Гипотеза изложена в его книге «Происхождение рас», вышедшей в 1963 году, и развита в следующей новейшей книге «Современные человеческие расы», изданной в 1965 году. Она отличается от точки зрения Вайденрайха прежде всего увеличением количества центров расообразования. У Куна их пять, по числу современных рас, которых он и насчитывает пять, выделяя вместо негроидов две расы — собственно негроидов и капоидов, как он называет народы Южной Африки — бушменов и готтентотов. Пять ветвей, или подвидов, в составе современного человечества независимо развились, начиная не с эпохи мустье, не с неандертальцев, а с нижнего палеолита, с питекантропов, а может быть, и еще раньше.
Кун постоянно ссылается на работы Вайденрайха, повторяет и развивает его аргументы, буквально преклоняется перед ним, посвятил первую книгу его памяти. Но где Вайденрайх диалектичен, Кун прямолинеен, где Вайденрайх гибок и конкретен, Кун часто неуклюж и схематичен. Живую, богатую подробностями и пусть неаргументированную до конца, но очень историчную гипотезу Вайденрайха Кун довел до логического конца, и получился абсурд: невозможно ни понять, ни объяснить, почему пять независимых друг от друга подвидов, пять эволюционных ветвей развивались строго параллельно на протяжении более миллиона лет, почему они не обгоняли друг друга и не отставали друг от друга. А главное, и самое неприятное, — в таком виде полицентризм здорово смахивает на полифилию и, хочет того автор или нет, попахивает расизмом.
Кун приезжал в Советский Союз, всячески отрицал свою причастность к расизму, очень резко, с обидой и внутренней болью отвечал в печати на подобные обвинения, но… Личные симпатии и приязни ученого, как бы они ни были сильны, — одно, а объективное значение и действительная направленность его работ — часто совсем другое, совпадения здесь может и не быть. Куна критикуют даже в Америке, критикуют в Европе, критикуют в Советском Союзе и как бы темпераментно он ни отвечал на критику (а он человек огромного темперамента), печального факта ему не зачеркнуть — полицентрическая теория дискредитирована такой формой интерпретации, и по сравнению с Вайденрайхом новая его схема шаг не вперед, а назад, причем шаг немалый.
Пока Кун создавал свою схему, предоставляя моноцентристам великолепный материал для критики, полицентристы тоже не дремали, накапливая контраргументы против гипотезы Рогинского. Любопытно, что никто из антропологов не обобщил данных под углом зрения полицентрической гипотезы и не обработал их статистически, как это сделал Рогинский для моноцентризма. Но все же контраргументы выставлялись, и достаточно веские — тут н отдельные детали строения, сближающие современные расы с отдельными ископаемыми типами, и факт преемственности, который не может отрицать и Рогинский по отношению к европеоидам и европейским неандертальцам, монголоидам и синантропу, и строго установленная археологами преемственность древних культур на всех материках. Археологи вообще накопили много фактов, которые можно использовать против моноцентрической концепции, — археологическая преемственность примерно одинаково проявляется там, где наверняка формировался современный человек, например в Передней Азин, и где-нибудь на окраинах эйкумены, и это серьезнейшее возражение против моноцентризма. Вайденрайх безусловно увлекся и перегнул палку во многих местах, пытаясь все факты объяснить своей теорией, но и противоположная ей, моноцентрическая теория не может объяснить многого и оставляет чувство неудовлетворенности.
Неужели антропологическая наука вступила здесь в какой-то тупик и, располагая почти исчерпывающей информацией о современных расах, имея в своем фактическом арсенале десятки хорошо изученных ископаемых находок, сотни скелетов древнейших и древних людей, не может произнести решающего слова, робко топчется на пороге, вместо того чтобы твердой рукой ударить в дверь и властно крикнуть: «Сезам, откройся!»? Трудно в это поверить — выдающиеся антрополога ломали головы над этой проблемой, продуманы все ее аспекты, выяснены хитросплетения дорог, по которым нужно идти, у каждого тупика поставлен опознавательный знак, одним словом, сделано все, чтобы прийти к однозначному решению, или если и не это, то во всяком случае, чтобы двигаться вперед, а не стоять на месте. Огромный опыт, накопленный нашими предшественниками, позволяет осуществить это движение н высказать несколько дополнительных соображений, еще одну гипотезу на пути к истине.
Последуем за Я. Я. Рогинским — он показал, и сделал это в высшей степени убедительно, громадное значение знаний о современных расах для настоящего и глубокого понимания их происхождения и расселения по земной поверхности. И основной вопрос, который в первую очередь должен быть решен, — их генетическое взаимоотношение, их родство друг с другом. Что такое расы — независимые ветви эволюции, связанные общим происхождением лишь в древности, и каждая раса отстоит от других генетически на одинаковом расстоянии, тли они сами группируются в какие-то крупные эволюционные пучки? Заранее ответить на этот вопрос нельзя, теория не дает для этого никаких путеводных нитей. А факты, известные до сих пор, допускали противоречивые толкования — все зависело от того, каким признакам придавать решающую роль в установлении родства рас. Можно считать основным пигментацию, цвет кожи — тогда темнокожие расы южного полушария объединяются в один ствол, светлокожие расы северного полушария — в другой. Но совсем не обязательно именно эту особенность брать за основную в расовом разграничении — это никогда не было сколько-нибудь строго доказано. Наоборот, есть исследования, и очень серьезные, которые показывают, что цвет кожи — признак адаптивный, изменяющийся под влиянием приспособления к среде, а раз так, вообще способный к быстрым изменениям. Судить о действительном родстве рас на основании этого признака нужно, следовательно, с большой осторожностью, каждый раз делая мысленно скидку на его непостоянство. К счастью, сейчас найден гораздо более веский критерий для установления родства рас.
Открытие этого критерия — также большая заслуга Рогинского, а основывается он на наблюдении за развитием расовых признаков в детском возрасте и за изменением их у взрослых. Антропологи называют эту область своей науки возрастной изменчивостью, придают ей сейчас большое значение в педиатрии, педагогике, геронтологии, изучают ее с самых разных сторон. Возрастная изменчивость расовых признаков также изучалась неоднократно и в самых разных группах человечества — у негров, европейцев, сибирских монголоидов. Как изменяется цвет глаз с возрастом — глаза темнеют или светлеют? Как меняется припухлость губ? Более курчавыми или более прямыми становятся волосы? Увеличивается или уменьшается выступание вперед челюстей? На эти и многие другие вопросы должно дать ответы изучение возрастной изменчивости в разных популяциях, и оно уже дало их. Но вся полученная информация оставалась разрозненной, в полном смысле слова эмпиричной, собранием интересных фактов без объединяющей их руководящей идеи. Как волны в безветренную погоду, разбегались они беспорядочно вокруг проблемы, пока нужный ветер не придал им определенного направления.
Мы еще не забыли имени часто упоминавшегося Геккеля и его научных достижений — к их числу безусловно относится и открытый им совместно с Мюллером закон рекапитуляции. Этот закон очень общий и срабатывает, так сказать, на всех уровнях эволюции. По тому, как развивается эмбрион, можно сказать, какие у организма были далекие предки, по тому, как растет детеныш, можно судить о строении предков ближайших. По тому, как растет и развивается человек монголоидной или европеоидной расы, как изменяются расовые признаки с возрастом, судят, и судят успешно, о многих тонких деталях строения головы, лица и тела наших далеких предков — ведь скелет лишь остов тела и сохранение его в земле даже в полном виде, а уже это — удача редкая, только приоткрывает окно в мир анатомии вымерших людей. Потому так настойчивы антропологи в измерении и изучении детей всех возрастов, потому созданы сейчас специальные центры почти во всех странах мира. Они должны служить практике и служат ей, но они служат и теории, обогащая ее многими новыми представлениями.
Рассматривая возрастное развитие некоторых расовых признаков, Рогинский обратил внимание на любопытную особенность — признаки по-разному развивались у представителей различных рас: негры и европейцы в детстве, оказывается, больше похожи друг на друга, чем во взрослом состоянии. Негр ребенок волиистоволос, более светлокож, не так толстогуб, как взрослые люди. А у монгольских народов, наоборот, дети отличаются от европейцев сильнее, чем взрослые люди, они еще более плосколицы и плосконосы, у них набухшее веко, почти у всех эпикантус — складка во внутреннем углу глаза, характерная для монголоидов. Даже дети-метисы, например бурятско-русские метисы в Забайкалье или якутско-русские в Якутии, почти не отличаются от бурят и якутов, тогда как про взрослого метиса сразу же можно сказать, что это не чистый бурят или чистый якут.
Тщательный анализ показал, что наблюдения, касающиеся отдельных признаков, могут быть расширены на многие других на всю расу в целом, и Рогинский обобщил их в виде закона. Вернее сказать, в виде тенденции возрастного развития расовых признаков. А такая тенденция говорит о многом — больше отличаются монголоиды от европейцев и негров в детском возрасте чем взрослые, не так сильно отличаются друг от друга дети европейцев и негров, стало быть, неодинаково древни расы и одна и. лих, монголоидная, отошла от общего ствола раньше других. А европейцы и негры разошлись уже позже, образуя две ветви два побега того ствола, который противопоставился когда-то раньше монголоидному.
Современная антропология, данные, собранные среди ныне живущих людей, разорвали завесу времени и приоткрыли нам глаза на одну из загадок происхождения современного человечества, которая никак не поддавалась, пока ее разгадывали с помощью одной палеонтологии.
Первоначальный распад общего человеческого ствола на две ветви, на предков монголоидов и общих предков европеоидов и негроидов — когда он произошел: на рубеже появления современного человека или раньше? Даже чисто теоретически рассуждая, можно думать, что раньше: ведь своеобразие возрастного развития монголоидов очень велико по сравнению с другими расами: чтобы оно образовалось, нужно было время, длительный промежуток времени. Таким образом, продолжая рассуждать и дальше чисто априорно, нужно говорить о двух центрах возникновения современных рас, не о полицентризме и не о моноцентризме, а о дицентризме (дис — два), который, однако, представляет собою скорее разновидность полицентризма, чем моноцентризма.
Неужели палеонтология будет молчать при таком бурном потоке информации, который мы извлекаем из современных данных? Неужели она ничего не скажет об этом двойном делении человечества, о времени деления, месте, где оно происходило, неужели она не шепнет нам хотя бы несколько слов? Здесь уж эмбриология и возрастная изменчивость бессильны, здесь только палеонтология человека вкупе с археологией могут что-то подсказать, если они захотят. И они дополняют дицентрическую гипотезу новыми конкретными деталями, сообщают новые подробности о двух основных расовых стволах человечества — времени их возникновения, ареалах формирования, дальнейшем ветвлении. Делают они это пока не в полный голое, скорее полушепотом, но и проблема сложна, фактов слишком мало, а речь идет о глубокой древности.
Какие же это все-таки факты? Вспомним, когда Я. Я. Рогинский сопоставлял статистически измерения черепов современных рас и ископаемые находки, он нашел значительное сходство между синантропом и современными монголоидами. Статистически — это значит по всему комплексу изученных признаков. Но есть и отдельные специфические черты сходства между монголоидами и синантропом — а это еще важнее, чем комплекс.
Вайденрайх писал о лопатообразных резцах у монголоидов — таких резцах, внутренняя, обращенная к языку поверхность которых имеет выемку и потому похожа на совковую лопату. Нашел их Вайденрайх и на челюстях синантропа — это был один из основных морфологических аргументов, с помощью которого он устанавливал прямую генетическую преемственность между синантропом и современным населением Восточной Азин. Рогинский отвел этот аргумент — лопатообразность есть и на зубах скандинавов, а у них не было никакой монголоидной примеси.
История, однако, в этом вопросе рассудила в пользу Ванденрайха. За последние 20 лет бурно развивалась новая область антропологии — одонтологическая антропология, как зовут ее на Западе, или антропологическая одонтология, как называется она у нас, в Советском Союзе. Это паука о зубах человека, их истории, строении у разных рас, факторах, влияющих на их изменения. В пределах этой быстро накапливающей материал области антропологических знаний (а издается уже несколько журналов, специально ей посвященных) советский специалист Л. А. Зубов выделил отрасль, занимающуюся только расовой анатомией зубов, — этническую одонтологию, которая существенно обогащена его собственными трудами.
Так вот, все исследования по расовой анатомии зубов показали неопровержимо, что лопатообразность — в первую очередь специфическая черта зубов монголоидов. Встречается она и на зубах людей других рас, но в значительно меньшем проценте случаев. Поэтому нрав был Вайденрайх, когда настаивал на важном значении этого признака для человеческой филогении и устанавливал по нему генетические связи современных монголоидов.
Этим дело не ограничивается — одонтологи нашли и другие признаки сходства в строении зубов синантропа и монголоидов. Сейчас можно думать уже определенно, что расовые особенности строения зубов монголоидов сформировались еще в среднем плейстоцене, в эпоху древнейших людей, и представлены у синантропа в полной мере.
Я представляю себе скептическую усмешку читателя, случайно познакомившегося с одной из статей Рогинского, опубликованной в 1937 году. Написанная просто и выразительно, содержащая ясную и продуманную концепцию, которая доказывается тщательно подобранными фактами, статья эта производит сильное впечатление. Автор показал — логически, исходя из общих предпосылок теории расообразования у человека, и фактически, суммируя все известные наблюдения о строении отдельных типов монголоидной расы, отдельных подрас, исторически используя некоторые ископаемые находки, — что древнейшие представители монголоидной расы были менее монголоидны, чем современные. Парадокс? Нет, реальность, уже доказанная, получающая все больше аргументов с каждым вновь открываемым фактом, сама по себе уже ставшая фактом, которому верят все антропологи, которому нельзя не верить, — древние монголоиды были, как обычно пишут в специальной антропологической литературе, более нейтральны по своему строению, специфические признаки расы были менее выражены у них, чем сейчас. Как совместить этот факт с другим — формированием монголоидных особенностей в строении зубной системы еще в среднем плейстоцене? Тогда один из этих фактов должен быть ложен? — спросит образованный скептик и будет прав, задавая вопрос, но неправ, предопределяя ответ на него.
Оба утверждения справедливы и, как это ни парадоксально выглядит на первый взгляд, как ни странно, отлично увязываются друг с другом.
А разгадка проста — расовые признаки слабо связаны между собой морфофизиологически. Это слово кажется очень умным, а на самом деле оно просто и означает — гены, управляющие передачей расовых признаков по наследству, у каждого признака своп, специфические, поэтому, если у человека плоский нос — у него не обязательно будет плоское лицо, если эпикантус — не обязательны прямые волосы или набухшее веко. А раз признаки расы передаются по наследству независимо, раз гены, управляющие каждым признаком, свои, особые у каждого, то и возникнуть эти признаки могли в разное время, одни — в среднем плейстоцене или еще раньше, другие — сравнительно недавно.
Таким образом, несколько этажей составляют то здание, которое носит название монголоидного комплекса признаков: первый, наиболее древний этаж — определенное специфическое строение зубов, возникшее, когда жил синантроп, и характерное для него самого; второй — уплощенность лица и уплощенность носа, которые заметны на некоторых верхнепалеолитических черепах из Восточной Азии, но все же менее демонстративны, чем совершенно плоские лица китайцев, индонезийцев или японцев, возникшие, следовательно, в верхнем палеолите или еще позже — в мезолите; наконец, третий этаж — огромные размеры лица и эпикантус, то есть отличительные черты монголоидной расы, возникшие, по-видимому, сравнительно недавно, уже в неолите. Так представляя суть дела, легко понять, почему современные монголоиды многими деталями строения, очень существенными, отличаются от синантропа и все-таки преемственно с ним связаны в генетическом отношении, являются его потомками.
Палеонтологические свидетельства важны, существенны, но они отрывочны, места палеонтологических открытий костных остатков человека отстоят на сотни, а чаще всего — и на тысячи километров одно от другого. По ним можно судить о сходстве или несходстве современных и древних людей, но очертить на карте ареал расселения последних не по силам палеонтологии. Остатки кремневых орудий труда древнейших и древних людей гораздо более многочисленны, лучше сохраняются, известны из сотен мест. По ним археолог восстанавливает производственные навыки и ареалы распространения древних культур, а антрополог использует результаты дружественной пауки, чтобы понять, где и как жили люди, создавшие ту или иную культуру. Для нижнего палеолита очень трудно выделить какие-то местные, локальные особенности в обработке кремня — пойдите в музей, например в Исторический или Музей антропологии при Московском университете, если вы москвич, Музей антропологии и этнографии АН СССР или Эрмитаж, если вы ленинградец, Музей истории Грузии, если вы тбилисец, любой хороший краеведческий музей, если вы житель другого города, посмотрите археологическую экспозицию, вы будете поражены — так монотонна форма нижнепалеолитических орудий: рубила, рубила без конца. Но пристально вглядываясь в эту монотонность, археологи заметили, что она не бесконечна: некоторые районы Юго-Восточной Азии, Восточная и частично Центральная Азия были в нижнем палеолите областью распространения культуры грубо оббитых галек, непохожих на рубила. Я уже писал о своеобразии каменных орудий, которые выделывал синантроп, — в других стоянках оно много больше.
Область эта совпадает с местом находки остатков синантропа и составляет южную периферию того громадного района, какой занимают сейчас в Азии представители монголоидной расы. От Южной Азин эта область была отделена устрашающими хребтами Куэнь-Луня и Гималаев, от Северной Азин — непроходимыми пустынями или сухими степями. Здесь в условиях почти полной изоляции от внешнего мира жило на заре истории редкое население, люди были похожи на синантропа — ту конкретную находку, которая известна нам из Чжоу-Коу-Тяня. Примитивные люди эти уже отличались некоторыми признаками, которые свойственны и современным монголоидам. Именно от них, с эпохи, очевидно, среднего плейстоцена, а может быть, с рубежа нижнего и среднего плейстоцена ведет свое начало монголоидный ствол.
Ну, а остальная эйкумена, остается она безмолвной пустыней, в которой бесследно погребена история предков другого ствола — европеоидно-негроидного? По размерам она во много раз больше, чем ареал расселения предков монголоидов, — обширная арена странствий многих поколений древнейших людей. Но люди эти — телантроп, атлантроп, гейдельбергский человек — слишком мало изучены. Разве поймешь по их нижним челюстям, похожи или непохожи они на какую-нибудь современную расу! У европеоидов и негроидов пока нет таких древних предков, строение которых было бы так хорошо известно, как строение синантропа. Нужны новые находки, и не только нижних челюстей. А пока, перешагнув через много десятков тысяч лет, только среди поздних неандертальцев можно найти то, что нам нужно, — ископаемых людей, которые соединяли бы черты строения и европейцев, и негров. Вспомним группу Схул, большую аналитическую работу по анализу расового состава этой группы, проведенную Рогинским: череп Схул IV европеоидного строения, череп Схул V с негроидными признаками… Это ископаемая популяция — весьма вероятный, а главное, весьма подходящий кандидат на роль предков европейцев и негров. Все соображения Рогинского о роли смешения по отношению к этой группе остаются в силе и на этот раз — если считать ее предком не современного человека вообще, а лишь двух рас из трех. Правда, среди других черепов есть еще Схул IX — как будто монголоид. Но это как раз наиболее спорно и бездоказательно — от скелета лица у него почти ничего не сохранилось; вроде бы оно было плоским, как у монголоидов, но ни о выступании носа, ни о высоте орбит судить нельзя, а без этого утверждение о монголоидности черепа Схул IX теряет смысл.
Общий европеоидно-негроидный, или, как иногда еще его называют антропологи, евроафриканский ствол — это, конечно, и общий предок. Негры и европейцы отличаются друг от друга, отличаются сильно — негры курчавы и чернокожи, европейцы светлокожи и имеют прямые волосы, негры толстогубы и широконосы, европейцы узконосы и тонкогубы, у европейцев нос на лице выступает сильно, он «римский», негры еще более плосконосы, чем жители Восточной Азии. Как выглядел общий предок этих людей, был он похож на негра, европейца или был «золотой серединой»? Рассуждая априори, нужно верить в последнее. Он был светлее, чем негр, и темнее европейца, у него были волнистые волосы, пухлые губы и широкий нос, но губы менее пухлые, и нос менее широкий, чем у негра, нос выступал значительно больше, чем носы на негритянских лицах. Любопытно и неожиданно, но если быть последовательным эволюционистом, вполне понятно — такие люди и сейчас живут на земной поверхности. Правда, их осталось мало, они вымирают буквально на глазах, но они еще есть. Имя им — австралийцы. Когда-то они делились на много племен: великолепные, удивительные охотники были полновластными хозяевами австралийского материка. Европейская колонизация превратила их в горсточку нищих изгоев…
Австралиец внешне ни на кого не похож, очень оригинален. Он довольно высок и строен, поэтому подвижен, гибок, быстр, способен часами, даже днями обходиться без пищи и воды. Слишком сурова всегда была его жизнь, чтобы он не привык к лишениям и не научился терпеливо переносить их. Крупная голова с очень массивным подбородком, огромная волнистая шевелюра, огромные усы и борода, закрывающие все лицо. Волосы сильно растут и на теле, особенно на груди. Этим любой австралиец сильно отличается от негра, тело которого почти безволосо. Нос широкий, крупный, массивный, сразу выделяющийся на лице, губы толстые, но не вздутые, как у негра. И кожа у австралийца темная, кофейно-шоколадная, но не черная с лиловым оттенком, как у настоящих негров Центральной Африки. Одним словом, он и негр и не негр, в нем много черт европейца, но темная кожа. Достаточно типичная физиономия, и тот, кто хотя бы раз видел австралийца на фотографии, никогда не перепутает его ни с кем другим. Но важнее другое — снять с этого портрета паутину времени, тот натек, который нанесен на жизнь австралийцев в условиях изоляции, попробовать увидеть подлинный образ людей, которые дали начало негроидам Африки и европейцам. Но когда мысленно делаешь это, видишь, что ничего не меняется, австралийцы чудом сохранили тот комплекс признаков, прототип, который был характерен для нейтральных предков европейцев и негров. И ископаемые находки говорят о том же — черепа из Кейлора, Талгая, Кохуны, древние черепа предков австралийцев, ничем не обратили бы на себя внимание, если бы их поставить на ту полку в антропологическом музее, где стоят современные австралийские черепа. В чем причина такой консервации древнего типа, изоляция ли это или низкий уровень культуры австралийцев — трудно сказать, но факт налицо, и он дает нам счастливую возможность увидеть непосредственных и ближайших потомков неандертальцев группы Схул, от которых потом отошли в разные стороны две более поздние ветви — европеоидная и негроидная.
Итак, два центра, два района формирования современных рас, по древности восходящие к эпохе среднего плейстоцена или даже к самому его началу: Восточная Азия для монголоидов и Передняя Азия, может быть, частично Южная Азия и Средиземноморский бассейн — для евроафриканцев, предков негроидов и европеоидов. Великий русский биолог и путешественник, неутомимый охотник за культурными растениями по всему земному шару и замечательный селекционер Николай Иванович Вавилов ввел и обосновал понятие «первичных центров формообразования» для тех районов, где особенно интенсивно вводились в культуру полезные для человека растения. Центры возникновения современных человеческих рас лучше назвать первичными очагами расообразования: центр — это что-то геометрическое, точка, а речь идет об обширных районах. Первичные очаги расообразования — это и есть два таких района, уже названных, где осуществился распад предкового ствола человечества на первичные расы.
История рас, однако, не заканчивается на этом этапе. Нам знакомо огромное множество локальных типов, человечество чрезвычайно разнообразно по цвету волос и кожи, форме волос, строению лица. Что общего на первый взгляд между белокурым и голубоглазым скандинавом и жгуче-черным, волнистоволосым, черноглазым жителем Пиренейского полуострова? Или между высоким, стройным и гибким эфиопом и приземистым бушменом, между якутами, большие лица которых долго еще бросаются в глаза после того, как приедешь в Якутию, и сравнительно узколицым, гораздо более темнокожим яванцем — но ведь это представители одной первичной расы. А европейцы и негры, как мы установили, один первичный ствол — как отличаются они друг от друга! Поэтому филогения человека в полном объеме — это не только формирование и история первичных рас, это их распад на более мелкие ветви, вторичные расы, это география вторичных очагов расообразования, одним словом, все конкретные аспекты того процесса, который начался несколько сот тысяч лет тому назад, но не исчерпал себя, продолжается и теперь.
Количество этих вторичных очагов неодинаково на западе и на востоке — в пределах расселения монголоидов их два, в пределах расселения евроафриканцев — три; географическое распространение их по земной поверхности значительно шире, чем первичных, поэтому и история их много сложнее. Нет возможности, да и надобности рассказывать ее подробно, излагать содержание десятков, а то и сотен книг и статей, нанесем лишь самые важные штрихи, так сказать, основной контур исторических событий, которые в итоге своем привели к современной картине.
Несколькими страницами раньше говорилось об истории формирования монголоидов — о том, как сначала лишь зубы древних людей обозначают начало эволюционного пути, по которому пошла монголоидная раса, о том, что первые протомонголоиды были гораздо менее монголоидны, чем современные. Их тоже можно увидеть воочию подобно тому, как мы увидели первых евроафриканцев в современных австралийцах, — это коренное население Америки, индейцы, воспетые Фенимором Купером и Майном Ридом, хорошо знакомые каждому с детства. Гордые лица, крупные орлиные носы, редко у кого увидишь эпикантус — сначала они кажутся больше похожими на жителей Европы, а не Азии. Но присмотритесь — они сравнительно темнокожи, у них прямые, очень жесткие волосы, плосковатые лица. Каких только гипотез не насочиняли об их происхождении — писали, что они самостоятельно произошли на самом американском материке от местных, будто бы вымерших человекообразных обезьян, но ископаемых остатков этих обезьян никто не нашел; писали, что они проникли в Америку из Юго-Восточной Азии через острова Полинезии. Сейчас твердо доказано, что они пришли в Америку из Азии через Берингов пролив 20 000 — много 25000 лет тому назад и что контакты американского культурного мира с полинезийским через Тихий океан, к которым привлечено внимание всей мировой общественности после замечательного плавания Тура Хейердала на знаменитом «Кон-Тики», были поздними, вторичными и сыграли лишь подсобную роль в формировании коренной американской цивилизации. Значит, американские индейцы — ближайшие родственники монголоидов Азии, и по ним можно уверенно судить, каким было население Азии 20 000 — 30 000 лет тому назад.
Итак, среди монголоидов Азин мы видим людей двух типов — собственно монголоидов, классических — плосколицых и плосконосых, с сильным эпикантусом, прямыми жесткими волосами, и население Америки, менее монголоидное, приближающееся антропологически к древнейшим предкам монголоидов. Один из вторичных очагов — собственно монголоидный соответствует географически первичному, но шире его.
Здесь, в Центральной и Восточной Азии, в сухом, очень сухом климате, в зоне лёссовых степей и гористых полупустынь сформировалась в каменном веке эта своеобразная раса, строение которой трудно объяснить иначе, как приспособлением к суровым и необычным условиям. Летит тучами лёссовая пыль, ветер режет лицо, в зимнюю стужу он буквально леденит кожу — ясно, что полезны будут слой жира на лице, его обтекаемая форма и гармонирующий с ней приплюснутый нос, эпикантус, частично защищающий глаза от пыли. И не менее ясно — древнейшее население, та его часть, которая физически не перестроилась, не приспособилась к этим условиям и этому климату, должна была искать другие места обитания, более благоприятные. Сначала протомонголоиды нейтрального типа переселились в тайгу, затем ступили на Американский материк, и потом началось их обратное движение с севера на юг.
Что-то похожее было в судьбе древних жителей западной части эйкумены. Они также дали начало двум новым расам, более приспособленным — одна к условиям Африки, другая к условиям Европы, — и затем были вытеснены на восток сначала в Южную и Юго-Восточную Азию, а потом и дальше, в Австралию, в места своего теперешнего обитания. Сравним негра и австралийца — у негра шире нос, толще губы, темнее кожа, курчавее волосы, а это все детали строения, буквально созданные природой, чтобы облегчить существование в тропическом климате.
Очень трудно изучать приспособительную роль расовых признаков — человек не лабораторное животное, и на нем не поставишь эксперимента; то, что не может быть решено опытом, определяется с помощью сопоставления разных данных, часто всяких косвенных соображений, и потому далеко от желаемой ясности, а главное, от строгой доказательности. В такой области антропологии гипотез, пожалуй, больше, чем в любой другой.
Есть среди этих гипотез лишь более или менее правдоподобные, а есть и почти доказанные, получившие строгую проверку.
Что самое важное в тропиках? Выжить и условиях крайней жары и огромной влажности. Кожа негра потому черна, что она содержит меланин — особый пигмент, предохраняющий ее от ожогов. Широченный нос и вздутые губы — разве они не помогают организму управлять терморегуляцией? Курчавые волосы, самой природой завитые в мелкие завитки, образуют вокруг головы воздухоносный слой, защищающий ее от перегрева. Таким образом, на основе древнейших евроафриканцев или австралоидов (а их много найдено в разных районах Африки) образовалась раса, еще более приспособленная к тропическому климату, можно сказать, созданная для него.
В Европе, даже Южной, когда ее заселяли такие же австралоиды (ископаемые черепа так называемых «негроидов Гримальди» в Испании, череп со стоянки Маркина гора в Костенко-Боршевском районе под Вороненком, возможно, и составляют следы этих верхнепалеолитических людей), было холодновато, сухо, не палило так нещадно, как в Африке, солнце. Пигмент кожи был уже не нужен, как не нужными оказались толстые губы, широкий нос н воздухоносная прослойка вокруг головы. Наоборот, преимущество имели противоположные черты. Волосы древних европеоидов, вместо того чтобы курчавиться, прямо и плотно лежали на голове. Сильно выступающий нос очень пригодился в новых условиях — холодный воздух дольше проходил по носоглотке и успевал немного нагреться. Поэтому на основе тех же евроафриканцев, что и в Африке, в Европе сформировалась раса, так сильно отличающаяся сейчас от современных негроидов, но связанная с ними ближайшим родством. Африканцы и европейцы — это как бы родные братья, происходящие от общих родителей, евроафриканцев, и, как часто делают неблагодарные дети, вытеснившие их из родных насиженных мест на край эйкумены.
Итак, родословная нашего современника менее всего напоминает прямой ствол эвкалипта, скорее это куст со многими сложно переплетающимися ветвями. Филогения человека, история его рас неразрывно связываются с их географией, если хочешь понять, почему этот куст вырос именно таким, а не другим. Среда жизни сформировала географию очагов расообразования и определила направление, в каком развивались расы. Сами эти очаги, первичные или вторичные, все равно — понятие не только историческое, но и географическое. Но дело не в одном приспособлении человека к разным условиям существования — среда жизни часто действовала, действует и сейчас, как изолирующий барьер, рвущий географическую связь между расами, способствующий появлению локальных типов. Поэтому изоляция в расообразовании — явление тоже не только историческое, но и географическое. География так тесно связана с историей, так неразрывно сплетена с ней в один узел, что нельзя даже установить точно, где кончается одно и начинается другое. Родословная человека вся целиком определена его теснейшей связью с природой, со средой жизни.