Заканчивался восемнадцатый век. Гремели раскаты французской революции. Народные восстания ярким пламенем охватывали Европейский континент.
В Англии заканчивался промышленный переворот. Паровая машина Джемса Уатта победно шествовала по миру, завоевывая шахты и фабрики. Могучая сила пара вращала маховик мировой культуры. Наступал черед и для открытия новых металлов.
Еще в средние века алхимики высказывали мысль, что в глине есть какой-то металл. Быть может, это и был «философский камень» — то вещество, с помощью которого можно искусственно получить золото? Но силы алхимии были слабы для того, чтобы нарушить роковую дружбу алюминия и кислорода, возникшую миллионы лет назад.
Канула в вечность эпоха волшебной алхимии, наука медленно, шаг за шагом, закладывала основы материалистического миросозерцания. Могучая сила электричества открывала новые, необозримые горизонты для охотника за металлом. Начиналась первая глава славной истории борьбы за алюминий.
Англичанин Гемфри Деви первый вступает на путь открытия новых элементов. Он открыл замечательное семейство щелочных металлов — калий и натрий. Следующим на очереди должен был стать алюминий.
Гемфри, сын резчика по дереву Роберта Деви, родился в дождливую и туманную зиму 1778 года. Уже с самых ранних лет мальчик удивлял всех своим развитием и необычайной даровитостью. Ему еще не минуло шести лет, как он уже умел читать и писать. Но его отец неожиданно умер, и мать с пятью маленькими детьми оказалась в тяжелом материальном положении: Роберт Деви оставил своей семье очень мало денег.
Мать Гемфри отдала сына в школу к малограмотному учителю мистеру Гаритону. Девять лет провел Гемфри в школе, где особым почетом пользовались греческий и латинский языки. Часто в школе, вечером, под монотонный шум бесконечного дождя плакал Гемфри. Он плакал из-за слишком частых встреч с гибкой линейкой мистера Гаритона, из-за ненавистных ему греческого и латинского языков, из-за тоски по дому. Много лет спустя Гемфри писал своей матери: «Я думаю, что своими небольшими талантами и их особым применением я обязан своему долгому безделью в школе мистера Гаритона».
Но время шло, дни превращались в месяцы, месяцы в годы. Деви окончил школу. Очень мало вынес он из нее. Только еще больше развились три страсти Деви: первая — писать стихи и афоризмы, вторая — читать книги по химии, и третья — удить рыбу и бродить по окрестностям Пензанса.
Расставив удочки, Гемфри мечтал о будущем и, как всегда, свои мечты и мысли записывал в тетрадь. Он писал: «Пусть каждый год делает меня лучшим, более полезным, менее эгоистичным и более преданным делу человечества и делу науки». Но поплавок судорожно нырял под воду, и Гемфри с веселым смехом вытаскивал очередную жертву своего рыболовного искусства.
Мать Гемфри, приемная дочь местного врача Джона Тонкина, по его совету решила развивать вторую наклонность своего сына как самую полезную: он должен изучать химию. И вот однажды мать предложила Гемфри надеть праздничное платье. Это произошло 10 февраля 1795 года. День был будничный, и, естественно, Гемфри удивился необычному предложению матери. Но через полчаса все выяснилось: в аптеке Борлаза был подписан контракт. Мечты об университете рухнули, как карточный домик. Для изучения любимой химии надо было довольствоваться скромной ролью аптекарского ученика.
Прошло шесть лет, и произошла удивительная метаморфоза. Аптекарский ученик превратился в молодого талантливого ученого. Деви пригласили в Бристоль для изучения влияний газов на человеческий организм. Там он обратил на себя всеобщее внимание, проделав ряд эффектных, хотя и не имевших большого научного значения работ. Граф Ремфорд незадолго до этого основал Королевский институт в Лондоне, и популярный Деви был приглашен туда лектором.
Эта головокружительная карьера была единственной в научном мире. Недаром Гемфри Деви записал в своем дневнике: «Я не могу сослаться для своей характеристики ни на богатство, ни на власть, ни на знатное происхождение, а однакоже если я останусь в живых, то надеюсь быть не менее полезным для человечества и моих друзей, чем в том случае, если бы я был наделен всеми этими преимуществами».
Его современники были о нем самого высокого мнения. «Его молодость, простота, его природное красноречие, — писал один из них, — глубокие познания в науках, удачные примеры и иллюстрации и хорошо проделанные опыты возбуждали всеобщее внимание и беспредельный восторг. Комплименты, приглашения и подарки сыпались на него дождем со всех сторон; всякий искал его общества и гордился знакомством с ним».
Несмотря на блестящий успех, Гемфри не поддался на приманку светской жизни громадного Лондона. Он писал: «Действительное и живое существование я веду только среди предметов моей научной работы. Обычные развлечения и удовольствия мне нужны только в качестве перерывов в потоке моих мыслей».
Прошло еще несколько лет. В руки Деви попал недавно изобретенный вольтов столб. И гениальный юноша начал ряд упорных опытов по изучению его химического действия.
Заглянем же в лабораторию Деви, в которой он работал в эти годы.
Посреди большой комнаты стоит длинный стол. По стенам до самого потолка высятся шкафы с широкими полками. На столе, на полках в самом хаотическом беспорядке расставлены стеклянные сосуды всевозможных размеров, наполненные жидкостями и порошками всех цветов радуги. Разнообразные приборы самых причудливых форм загромождают это помещение, похожее больше на чердак старьевщика, чем на лабораторию великого мастера науки.
Вольтов столб, водруженный на специальном постаменте, возвышается среди кажущегося беспорядка, столь привычного и необходимого для страстной натуры молодого ученого. Деви исследует щелочи. Он уверен в том, что поташ и сода не могут быть элементами, надо направить всю силу столба Вольта для расщепления этих веществ.
В один из октябрьских дней 1807 года Деви, как и обычно, явился в свою лабораторию к десяти часам.
Из шкафа он извлек платиновую чашку и высыпал в нее из мешочка немного поташа. Пока поташ плавился на огне, Деви налаживал батарею. Что-то кипело в чашке, и мерно стучал маятник часов. Деви метался из одного угла лаборатории в другой. Загремела стеклянная банка, и осколки стекла рассыпались по полу.
Желтый лондонский туман превратил день в ночь; тускло поблескивали за окном газовые рожки уличных фонарей.
Наконец платиновая чашка с расплавленным поташом была соединена с положительным полюсом столба, а платиновая проволока, соединенная с отрицательным полюсом, погрузилась в расплавленное вещество. Цепь была замкнута. Электрический ток прошел через поташ и начал свою замечательную работу.
Когда Деви увидел крохотные крупинки нового металла, калия, загоравшиеся в воздухе, он запрыгал по комнате, как ребенок, не будучи в силах сдержать свою радость.
За калием был открыт натрий. Деви открыл щелочные металлы и положил основание новой науке — электрохимии.
Открытие металлов натрия и калия, выделенных электрическим током из щелочей, произвело огромное впечатление на научный мир. Деви был в ореоле славы. В 1808 году он писал: «Если бы мне посчастливилось получить металлическое вещество, которое я ищу, я предложил бы для него название — алюминий». Впервые в истории была поставлена научная задача: получение из глинозема еще не открытого металла — алюминия. Деви был уверен в своей победе и заранее дал название металлу.
Но напряжение ума и творческий подъем ряда лет, приведшие к гениальному открытию натрия и калия, давали себя знать. Деви переутомился. Его нервы стали вести себя чрезвычайно странно: его лихорадило, он возбуждался до пределов от самых пустых причин. Его не покидало упорное желание — разложить глинозем. В уме одного человека действовала накопившаяся тысячелетиями сила, требовавшая раскрыть тайну алюминия, тайну самого распространенного металла земли.
Деви явно был «не в своей тарелке». Чрезвычайная небрежность, вообще свойственная ему, особенно ярко проявилась в эти лихорадочные месяцы. Исправляя ошибки в записях, он совал палец в чернильницу и замазывал ошибочную фразу. Он делал несколько опытов сразу, переходя от одного к другому без всякого порядка. Красивые шелковистые каштановые волосы налипали на потный лоб, глаза лихорадочно блестели, выдавая неестественное волнение Гемфри. Больной Деви спешил работать. Он боялся, что умрет, не окончив работы, и удесятерил творческую деятельность.
Однажды он метеором влетел в лабораторию. Полетела на стул накидка. Во что бы то ни стало нужно было закончить опыты!
Раскаленные пары калия окружили белый порошок глинозема, смешанный с железными опилками, и смесь расплавилась. Через некоторое время после окончания реакции Деви извлек из тигля белый слиток, тверже и легче железа. Химический анализ показал, что слиток состоял из смеси железа с неизвестным металлом. Казалось уже, что дело сделано.
Это был большой шаг вперед, но чистого алюминия Деви все же не получил. Его жизненные силы быстро иссякали. 23 ноября, после замечательной лекции в Королевском институте, Деви серьезно заболел. Долгие месяцы провел он в постели; врачи не могли определить характер заболевания. Медицина того времени не смогла оказать необходимой помощи великому человеку.
Лондон гудел, как растревоженный улей пчел. Во время болезни Деви толпы лондонских граждан собирались у редакции «Таймса» и других газет: ежедневные бюллетени о здоровье любимого ученого внушали тревогу. Лучшие врачи Лондона отказывались брать деньги за визиты к больному Гемфри. Все любили Деви, любили за его передовые социальные идеи и смелый материализм, любили за обаяние его прекрасной поэтической личности, за его славу мирового ученого.
Болезнь увеличила славу Деви, и, когда он начал выздоравливать, по Лондону была проведена успешная подписка на постройку мощных вольтовых батарей.
Прошло два года, и немного окрепший Деви возобновил осаду крепости — глинозема. План военных действий на этот раз был избран другой.
В лаборатории красовался новый большой вольтов столб. Однажды ночью Деви соединил два полюса батареи, и ослепительный свет на несколько секунд лишил его зрения. Во второй раз в истории Деви получил вольтову дугу. Первую в Петербурге, шестью годами ранее, наблюдал профессор Петров.
Готовясь к решающему опыту, Деви разговаривал сам с собой:
— Где эта железная проволока? Ведь только что я ее видел на столе.
Через несколько минут проволока была найдена и накаливалась в газовом пламени. Уже приготовлена на платиновой пластинке щепотка глинозема. Кусочки раскаленной железной и платиновой проволоки Деви осторожно ввел в порошок глинозема. Полюсы батареи прикоснулись к концам проволоки, и сверкающая вольтова дуга сигнализировала ученому о том, что электрический ток ринулся на штурм глинозема. В огне вольтовой дуги расплавились и окись алюминия и железная проволока.
Комок неизвестного вещества остывал бесконечно долго. Деви терял терпение, но испытание сплава дало почти те же результаты, что и в первый раз. Деви получил сплав железа и алюминия. Чистый алюминий и на этот раз получен не был. Деви, открывший калий, натрий, барий, стронций, изучивший кальций, магний, хлор и замечательный бор, алюминия не открыл. Орех был слишком крепок. Он был настолько тверд, что даже знаменитый вольтов столб, делавший в руках Деви чудеса, в этом случае ничего сделать не смог.
Только через три четверти столетия ученые другой эпохи при помощи динамомашины, а не вольтова столба, более успешно использовали могучую энергию электричества. Но все же Деви, справедливо получивший имя отца электрохимии, в деле борьбы за легкие металлы сделал чрезвычайно много. Первый энтузиаст, поднявший край тёмной завесы, покрывавшей тайну алюминия, дал первый толчок. Мысли и идеи Деви были подхвачены другими учеными. Близился час разрешения одной из труднейших задач природы.
Величественное здание современной науки выросло не сразу. Веками накапливало человечество опыт, дававший возможность строить научные теории. Гениальные работы Деви были использованы рядом его ученых собратьев-современников. Только объединенные усилия ученых всего мира могли раскрыть тайну алюминия. Одиночке было не под силу разрешение такой задачи.
Общее развитие наук приближало развязку.
В 1800 году, в год рождения нового века, около Франкфурта на Майне родился Фридрих Велер. Тихий и впечатлительный мальчик не проявлял желания играть в шумные «наполеоновские походы», что так увлекало его воинственных сверстников. В раннем возрасте Фридрих обнаружил склонность к естествознанию. И в 1812 году, когда семья Велер переехала в столицу мира, шумный и разноплеменный Париж, Фридрих уже выбрал себе будущую профессию.
Проходили годы. Гимназист Фридрих Велер твердо решил посвятить себя медицине, призванной помогать страдающему человечеству. Смерть косила десятки тысяч людей, эпидемии опустошали города. Холера, чума и оспа по-прежнему навещали города и села. Бедность и нищета помогали болезням. И заветной мечтой юноши стало помочь людям в их страданиях.
В 1820 году Велер осуществил свое решение. Он поступил на медицинский факультет Марбургского университета. Через год, продолжая свое медицинское образование, Велер переехал в Гейдельберг.
Счастливая пора молодости! Старинный город науки и мудрости, Гейдельберг, с его знаменитым университетом стал второй родиной Фридриха. Здесь он в лице знаменитого химика Гмелина нашел второго отца. Скромный, застенчивый и в то же время талантливый Фридрих приобрел настоящего старшего товарища и учителя.
В 1823 году Велер завершил свое медицинское образование. Он готовился стать практикующим врачом. Но Гмелин в несовершенных химических работах своего молодого друга сумел увидеть огромный талант. И когда пришел решающий час, Гмелин употребил всю силу своего влияния и убеждения, чтобы уговорить Велера выбрать основным делом своей жизни химию.
Уже прошло семь дней мучительных колебаний. Гмелин просил, требовал и умолял, чтобы Фридрих стал на дорогу научной деятельности.
«Химик больше чем кто-либо сможет при желании оказать неоценимые услуги человечеству. Медицина без химии никогда не будет в состоянии превратиться из несовершенного искусства в научную отрасль знаний».
Вечерние сумерки мягкими полутонами окрашивали горы. Велер сидел на камне в лесу и думал, без конца думал о будущем.
Он стал вспоминать все случаи, когда его учителя не могли помочь десяткам больных. В факультетских клиниках были умирающие от чахотки, были гибнущие от сумасшествия молодые люди. Длинная галлерея скорби и печали мелькала в усталом мозгу Велера.
«Почему же врачи им не помогли? Почему не облегчили их страданий? Они знали в тысячу раз больше меня, и все же… Пополнить армию врачей и тысячи раз страдать от своего бессилия?.. Нет! Химия, физика — все науки должны помочь медицине. Впрочем, здесь нужны не только науки, нужно менять самые условия жизни человечества. Только общими усилиями всех наук и всего человечества можно помочь делу лечебной медицины!»
Прозорливый Гмелин знал, что в химии Велер найдет себя. В то время ученых всех стран Европы привлекало в Стокгольм имя Берцелиуса, знаменитого шведского химика, и Гмелин решил послать Велера к своему другу в Скандинавию.
17 июля Велер написал письмо Берцелиусу с просьбой о разрешении работать в его лаборатории. Через несколько дней Велер получил ответ: «Тот, кто работал у Гмелина, ничего у меня не найдет нового». Письмо заканчивалось любезным разрешением приехать.
Осенью 1823 года Велер приехал к Берцелиусу, и там окончательно утвердился его выбор карьеры химика. Зимой в лаборатории великого шведа Велер глубоко вникал в тайны исследовательской работы.
Успехи молодого немца восхищали Берцелиуса. Он часто напоминал Велеру слова из своего письма:
— Ученик Гмелина ничего нового не найдет в моей лаборатории. А я, пожалуй, кое-чему у вас поучусь!
Велер становился пунцовым и смущался. Смущение было настолько сильным, что только школьная острота кого-нибудь из присутствующих способна была восстановить душевное равновесие Фридриха Велера.
Весной Велер направился бродить по Швеции. В результате этого путешествия он составил минеральную географию этой страны. Каких только камней не насобирал для своих коллекций этот страстный любитель природы!
Разносторонний ум Велера, его блестящая работа в лаборатории, имевшей мировую известность, привлекли внимание широких научных кругов. Берцелиус и его ученики с искренним сожалением расставались с Велером. Навсегда запомнили гостеприимные стокгольмцы высокий лоб, неправильные и милые черты лица ученого, чье имя в истории химии в будущем составило эпоху.
Тонкая полоска земли на горизонте — вот и все, что осталось от Швеции, от Стокгольма, от прекрасной школы Берцелиуса. Велер стоял на палубе небольшого парусника, следовавшего в Копенгаген. По дороге на родину Фридрих Велер решил заехать к Эрстедту в Копенгаген. От Берцелиуса он узнал о работах с
хлористым алюминием этого датского ученого. Имя Эрстедта, его новый метод превращения окисных соединений в хлористые — все это возбуждало любознательность молодого ученого и влекло его в Данию. Велер ехал к Эрстедту учиться. Он объехал бы весь мир, если бы была возможность и средства, чтобы узнать побольше о том, как и над чем работают ученые его времени.
Еще в 1825 году Эрстедт, используя опыт работ Берцелиуса, пытался выделить алюминий из глинозема. Прокаливая глинозем вместе с углем и вытесняя кислород хлором, он впервые в истории химии получил хлористый алюминий. Первая часть задачи была выполнена. Но как теперь получить металлическое вещество? Хотя хлористый алюминий ни в какой степени не напоминал белоснежный глинозем, но тем более он не был похож на таящийся в нем сверкающий голубой металл.
Попытка вытеснить алюминий при помощи амальгамы калия оказалась неудачной. Чистого металла Эрстедт не получил.
В лаборатории Эрстедта Велер узнал о том, что тот больше не ищет металла из глины и в ближайшее время искать его не собирается.
Перед отъездом в Германию Велер в последний раз беседовал с Эрстедтом.
— Простите, но я все же не понимаю, какие причины могли заставить вас, профессор, приостановить работы по получению алюминия.
— Мой молодой коллега! Электромагнетизм и работа по распространению научных знаний в народных университетах отнимают у меня слишком много времени. И мои весьма ограниченные силы не позволяют мне продолжать эти чрезвычайно важные и интересные исследования.
— Но вы так много сделали для освещения великой проблемы, ведь только вы могли бы дать ей полное завершение!
Эрстедт поднялся с кресла и подошел к Велеру.
— Нет, мой друг, я превратился в магнитную стрелку, и моих сил недостаточно для того, чтобы вырваться из поля, где так могущественны магнитные силы. Я был бы счастлив, если после нашей прощальной беседы вы, молодой и полный энергии человек, продолжили бы мои столь несовершенные труды. Согласны ли вы принять от меня пожелание полной удачи работы с металлом, будущее которого столь трудно предугадать? Вы затрудняетесь дать мне ответ? Впрочем, мне писал Якоб о вашей удивительной скромности. Так, так. Появилась улыбка! Значит, согласны?
— Да, я попытаюсь подтвердить ваши выводы, профессор. Я благодарю вас за великодушное предложение работать над проблемой, которую вы так удачно начали разрешать. Обещаю пой-
мать и посадить на стальную привязь науки этот неуловимый металл.
По приезде на родину Велер с присущим ему увлечением взялся проверить результаты исследований Эрстедта. В 1827 году он писал:
«Я повторил опыт Эрстедта, но не получил определенных результатов. После перегонки амальгамы калия, подвергшейся предварительному нагреванию с хлористым алюминием, оставшийся серый расплавленный металл при повышении температуры нагрева стал испаряться зелеными парами и перегнался в виде чистого калия. Поэтому я стал искать другой метод, не утверждая, однако, что по методу Эрстедта получение алюминия невозможно».
Еще раз неуловимая природа сыграла злую шутку над двумя учеными. И, взволнованный неудачей, Велер написал своему другу Берцелиусу грустные строки: «То, что Эрстедт считал алюминием, было, конечно, лишь содержащим алюминий калием».
Убедившись, что путь Эрстедта не приведет к открытию алюминия, Велер вместо амальгамы калия применил чистый калий. На хлористый алюминий Велер пытался действовать металлическим калием, несмотря на всю трудность работы с этим металлом.
И наконец 22 октября 1827 года в лаборатории Велера впервые в мире появился серый порошок алюминия — всего лишь 30 граммов металла. Мечтательный и тихий Велер раскрыл тайну алюминия. Без шума он впервые нарушил роковую связь алюминия и кислорода. То, чего не смогли сделать Деви и Эрстедт, сделал Велер, используя новые факты, открытые предшественниками, избегая их ошибок и дополняя свои опыты живой научной и творческой мыслью.
Еще много трудностей нужно было преодолеть, многое было неизвестно. Только после двадцати лет работы над алюминием Велер имел возможность написать своему близкому другу, знаменитому химику Либиху: «Я нашел способ получения алюминия в виде зерен величиной с булавочную головку! Этот металл очень гибок, цинково бел, легко растворим в щелочах и особенно в соляной кислоте».
Пожилой уже Велер сохранил внешнюю моложавость, но как будто белый глинозем слегка припудрил сединой виски ученого. Двадцать лет упорной и напряженной работы потребовалось для получения крупинок алюминия величиной с булавочную головку! Надо было иметь велеровскую спокойную целеустремленность и выдержку, чтобы столько времени и сил отдать поискам алюминия.
В 1835 году Велер предпринял путешествие в Англию.
За прошедшие годы здесь многое изменилось. В 1829 году умер Гемфри Деви. В Лондоне Фарадей, ученик Деви, продолжал работать в области электрохимии. Он блестяще использовал наблюдения Эрстедта и открыл явление индукции.
Гениальному современнику Велер нанес в Лондоне свой первый визит.
Фарадей в это время находился в лаборатории, в той самой лаборатории, где до него работал Деви.
Велер без предупреждения, вместе с другим немецким ученым, Магнусом, появился перед растерявшимся от неожиданности Фарадеем. Магнус поздоровался с Фарадеем, и тот, приветливо улыбаясь, подошел к Велеру.
— Я счастлив принять у себя сына знаменитого химика. Как здоровье вашего отца?
Велер и Магнус, изумленные, переглянулись. Фарадей явно ошибся и принял Велера за его несуществующего сына.
— Я очень рад пожать руку Фарадею. Мое здоровье не оставляет желать ничего лучшего. Впрочем, вы сами только что прекрасно определили его отличное состояние, — сказал, улыбаясь, Велер.
После открытия алюминия Велер сделал еще очень много. Впервые в мире он искусственным путем получил вещество, присущее только животному миру, — мочевину. Это открытие произвело среди лагеря идеалистов впечатление разорвавшейся бомбы и уничтожило грань между так называемой «живой» и «мертвой» природой. Теории жизненной силы было нанесено смертельное поражение. Оказалось, что в колбе химика происходят процессы, ничем, по существу, не отличающиеся от химической жизнедеятельности живого существа. Этим открытием Велер оказал науке еще одну неоценимую услугу. Материалистам он дал в руки грозное оружие против мракобесия и церкви, а естественным наукам, в частности медицине, совершенно новую точку зрения на больной и здоровый организм.
Велер не ошибся в выборе жизненного пути: химик дал медицине больше, чем многие сотни врачей.
Весь мир обязан Велеру первыми сведениями о замечательном металле.
Велер нашел, что алюминий всего лишь в 2,7 раза тяжелее воды. Из всех известных в то время это был легчайший металл на земле!
Велер открыл алюминий, но дальше «булавочных головок» дело не двинулось. Только в 1854 году два крупных ученых, Роберт-Вильгельм Бунзен в Германии и Анри Сен-Клер Девиль во Франции, успешно повторили попытку Гемфри Деви получить алюминий при помощи электрического тока.
Бунзен родился в 1811 году в семье профессора литературы Геттингенского университета. Образование он получил в университете родного города. Двадцати двух лет Бунзен защитил диссертацию по химии и уже в 1836 году занял кафедру химии в Кассельском политехническом институте, после ухода с этой должности Велера.
Через шестнадцать лет Бунзен занял кафедру химии в Гейдельбергском университете. В 1854 году он решил продолжить исследования воспитанника Гейдельбергского университета Фридриха Велера в области алюминия.
Бунзен пошел по новому пути. Он расплавлял смесь хлористого алюминия и хлористого натрия. Хлористый натрий — обыкновенная столовая соль — плавился вместе с хлористым алюминием, и через раскаленную смесь пропускался электрический ток.
Результат не замедлил сказаться. На отрицательном электроде в виде блестящих капелек выделился алюминий. Бунзен доказал возможность получения алюминия при помощи электричества.
После работы с алюминием Бунзен решил, что алюминий есть, вероятно, не только на земле.
«О, я открою его присутствие на солнце, на планетах, на звездах!»
Зерна дерзкой мысли выросли через шесть лет в открытие спектроскопа, в новую отрасль физики — спектроскопию. Бунзен вместе с Кирхгофом открыл спектры почти всех элементов земной коры. Впервые был обнаружен ряд редких элементов, в бесконечно малых количествах присутствующих в составе других тел.
Спектроскоп совершил невозможное — был открыт химический состав звезд и измерена их температура. Алюминий был найден по всей вселенной.
Так закончился первый период истории алюминия. Из лабораторий и кабинетов ученых голубой металл должен был перекочевать в цехи заводов.