Только под вечер второго дня мы наконец-то увидели индийского носорога.
Бронированный исполин стоял на прогалине в высокой траве у почти пересохшего русла. Зашуршала галька, испуганно взлетели две-три птицы. Наш слон фыркнул и взмахнул ушами. Хобот потянулся к Махуту, проводнику, как будто слон искал у него поддержки.
Махут с улыбкой повернулся к нам:
— Попался! Вот он!
Слон повернул кругом в зарослях и осторожно стал описывать дугу, заходя с другой стороны к прогалине с предметом наших фотографических вожделений. Махут задумал елико возможно приблизиться к носорогу так, чтобы он не учуял нас.
И вот мы стоим с ним, что называется, лицом к лицу. По корпусу слона пробежала дрожь, носорог наклонил голову. Оба громко фыркали.
Махут успокаивал подрагивающего слона, а я навел резкость телеобъективом и успел снять волнующие кадры с восьмидесяти метров, прежде чем перемазанный глиной великан обратился в стремительное бегство, разбрасывая копытами гальку и пыль. Задрав кверху короткий хвост, он помчался через русло, пересек заводь и скрылся в высокой траве.
Почти час ушел на то, чтобы снова выследить его. Молодой слон заметно приободрился, выслушав похвалу Махута, и почти беззвучно пробирался через заросли травы, чьи стебли высотой и упругостью вполне можно было сравнить с бамбуком. Он осторожно ступал по рыхлым откосам, через илистые лужи, вверх по песчаным буграм. И как раз при подъеме по одному такому бугру состоялась повторная, но куда более драматическая встреча.
Внезапно мы увидели нашего носорога. Он стоял, раздувая ноздри, по ту сторону бугра. Стоял, пожалуй, чересчур близко, и Махут попытался свернуть в сторону, однако в эту минуту рядом с нами щелкнули челюсти крокодила, безмятежно дремавшего в лучах утреннего солнца.
Наш слон от неожиданности так оробел, что рванулся назад. Моя жена взвизгнула, и в ту же минуту седло, на котором мы восседали, съехало на слоновьи ягодицы. Пленка моей кинокамеры запечатлела на целой серии кадров мировое пространство. Но не носорога: он обратился в паническое бегство. Оставалось надеяться, что он вовремя остановится, не удерет за пределы своего убежища — национального парка Махендра в прекрасной непальской долине Читаван.
Будущее индийского носорога сегодня рисуется в довольно мрачном свете, хотя положение куда лучше, чем было в начале века, когда пули и ловушки свели численность этих животных до нескольких десятков особей, обитавших на юге Непала, на севере Бихара и Бенгала и в Ассаме.
Последним действительно надежным убежищем индийского носорога можно, наряду с национальным парком Махендра в Непале, назвать заповедную область Казиранги в центре Ассама, что на северо-востоке Индии. Здесь, в густой траве пятиметровой высоты, в долине Брахмапутры, укрывается, предположительно, четыре сотни толстокожих великанов. Они и теперь не застрахованы от коварства браконьеров, но все же охранные мероприятия совершенствуются, в частности, благодаря материальной поддержке Всемирного фонда дикой природы.
Главная проблема — бурный рост населения. С каждым годом человек занимает все новые, прежде неосвоенные территории, служившие биотопом носорогу, тигру, слону. Люди жгут лес и траву, расчищая площади под пастбища для домашнего скота и под посевы. Эрозия разрушает речные берега.
Национальные парки — желанные оазисы для животных, которым грозит истребление. Но кто возьмется предсказать, долго ли Махендра, Манас, Казиранга и другие заповедные области смогут устоять против демографического напора. В самом деле, в Индии столько голодающих людей, что трудно отстаивать неприкосновенность клочков земли, отведенных последним представителям вымирающих видов.
Из пяти видов носорога, обитающих в Африке и Азии, самым редким стал яванский. Его последняя обитель — область джунглей площадью около 40 тыс. га в западной части Явы. Край этот далеко не приветливый: непроходимые колючие заросли, влажный и душный воздух… Несмотря на это и на меры по охране заповедной территории, уцелевшие тридцать особей Риноцерос зондаикус не могут рассчитывать на спокойную жизнь. Боюсь, что их уже меньше 30.
Когда я несколько лет назад побывал в этих местах, говорили, что носорогов не менее 45. Вместе с охотоведом Сакой я продирался сквозь ротанговую чащу и крался через высокую, в рост человека, траву аланг-аланг, прислушиваясь, бранясь и обливаясь потом. Я приноровил свое путешествие к засушливой поре, когда носорога легче выслеживать, потому что он держится вблизи немногочисленных болотных луж. Увы, засушливая пора отнюдь не отвечала своему названию. Круглые сутки по пологу джунглей барабанили ливни.
Дважды мне чудилось, что мы натолкнулись на владыку здешних лесов, и оба раза я мигом взбирался на дерево. Ученые в Богоре предупредили меня, что носорог атакует внезапно, со скоростью 40 км в час, и никакая растительность ему не помеха. А потому желательно во избежание телесного контакта загодя присматривать спасительное дерево. И повеселил же я Саку! Разве мог он удержаться от смеха, когда, обернувшись, чтобы сообщить, что виновник подозрительного звука — панголин, или дикая свинья, увидел одни пятки своего спутника. С исцарапанными ладонями, с ободранными икрами съезжал я вниз по стволу и, пристыженный, следовал дальше за бесшумно шагающим проводником.
Казалось бы, откуда носорог в лесу? Но здешний «броненосец» кормится не травой — пища яванского носорога — побеги бамбука и ротанга, неприятно пахнущие, даже ядовитые кустарники, а также другие лесные растения, вроде куку-хейланга. Куда как проще и сравнительно безопаснее выслеживать носорогов в саванне или высокой траве.
Яванский носорог вооружен хуже, чем его африканский сородич: у яванского самца один рог длиной до двадцати пяти сантиметров. У африканца — два рога, и передний достигает в длину полуметра. Зато яванец облачен в более мощную броню. И согласно здешним верованиям как самец, так и самка наделены магическими свойствами, ради которых на них с риском для жизни охотятся всеми известными способами, истребляя последние уцелевшие особи.
По словам Саки, китайцы покупают и кровь, и рог (строго говоря, речь идет о слоистом образовании, как будто состоящем из склеенных вместе волос, и носорог может без вреда для себя лишиться этого выроста). Китайские знахари высушивают рог и перемалывают его в мелкий порошок, после чего запекают вместе с кровью в пасту и продают как стимулирующее средство. Не одну тысячу лет кубки из носорожьего рога считались надежной страховкой против отравления. Вельможи разных стран — от Аравии до Китая и Японии — остерегались, как бы им не подали отравленные напитки или суп. Для проверки немного жидкости наливали в кубок; считалось, что присутствие яда заставит ее пениться, и покушение будет раскрыто и предотвращено.
В Индонезии приготавливают лекарства из рога, кожи и копыт носорога. Считается, что свежая или высушенная кровь излечивает от проказы, экземы и венерических заболеваний. Порошок хорош при ревматизме и воспалении глаз. Жир носорога помогает от глухоты, удаляет застрявшую в горле рыбью кость. При змеином укусе полезно положить кусочек рога на пораженное место. Для защиты от заразных болезней носят клочок высушенной кожи носорога на браслете или на цепочке вокруг шеи. В Индии по сей день верят, что роженице, чтобы схватки были безболезненными, надо положить под подушку рог носорога.
Даже носорожий помет идет на лекарства; мочу продают в коричневых пузырьках с надлежащим ярлыком. Некоторые африканские племена считают деликатесом мясо носорога.
Словом, носорог не одну тысячу лет приносится в жертву на алтарь суеверий. Теперь этих животных осталось совсем немного. Японцы, с их коммерческим нюхом, придумали суррогат, который может спасти последних носорогов: закупают в Скандинавии оленьи рога и перемалывают их в порошок в Токио и Йокогаме…
Сака был в отчаянии, когда мы после двух недель упорной охоты в тяжелейших условиях были вынуждены сдаться.
Видно, мне так и не удастся заснять на фото — или кинопленку яванского носорога. В 1968 г. супруги Шенкель потратили семь месяцев на изучение уцелевших особей. Из их отчета следует, что популяция в то время предположительно насчитывала от восьми до одиннадцати взрослых самцов, от 10 до 12 самок и четыре-пять молодых животных. Их существование было под угрозой не только из-за браконьерства. Биотоп по ряду причин так сильно изменился, что условия для нормального воспроизводства катастрофически ухудшились.