Как ни красива Ялта и как ни богата там растительность, но я никогда не любил этого прославленного курортного городка.
Для меня здесь было слишком тесно среди сидящих одна на другой дач и сплошь искусственно разведенной растительности. Природой тут можно было только любоваться, как красивой картиной, но не наслаждаться ею и не переживать общения с нею так, как я привык на просторе лесов и озер Финляндии, на Алме, в Михалеве или даже в Ново-Александрии. Но оказалось, что даже и скука жизни в таком месте иногда может иметь свою хорошую сторону.
К счастью, мы жили теперь не в центре города, а на самой окраине, в Верхней Аутке, откуда уже не трудно было выбраться и за пределы дач, а затем и попасть в лес. И вот эта теснота и вызываемая ею нестерпимая скука прозябания без всякого дела натолкнула меня на мысль заняться собиранием птиц. До сих пор я только наблюдал их, стрелял с целью определения, но никогда никто не подсказал мне, что для серьезной работы этого мало и что для нее необходимо птиц собирать и иметь коллекцию их всегда под руками. Ведь я ни разу не встретил в жизни не только орнитолога-ученого, но и настоящего любителя. И никто не мог научить меня, что надо делать. Теперь на мысль попробовать приготовлять шкурки для коллекции меня навел директор Крымского музея, известный энтомолог С. А. Мокржецкий. Правда, он имел при этом в виду собственные интересы и думал, что я буду собирать птиц для его музея. Но все-таки я ему очень благодарен за толчок, который он мне дал в этом направлении. Стрелять из настоящего ружья в таком населенном месте, как Ялта и ее окрестности, было невозможно. Поэтому я, возвращаясь из Симферополя, в Севастополе раздобыл себе такое же монтекристо, какое так хорошо, верой и правдой служило нам в Михалеве. Приобрел запас патрончиков, на этот раз уже не пулевых, а с дробью и решил немедленно приступить к делу.
Книги Мензбира были, конечно, всегда у меня на столе, и в них я нашел подробное наставление, как препарировать шкурки для научных коллекций. Пользуясь указаниями этой статьи, написанной таким знатоком дела, как наш известный орнитолог П. П. Сушкин, я и начал ту работу, которая впоследствии сделала орнитолога и из меня. Первые мои попытки вышли изрядными уродинами — с длинными шеями, тоненькими, вроде сосисок… Но очень скоро оказалось, что и здесь, как и в каждом деле, не боги горшки обжигают и что дело это очень нетрудное, научиться которому недолго даже без учителя, по одному руководству. Правда, препарировать артистически, как это делал, например, сам Сушкин, не так легко, а может быть, не каждому это и вообще удается. Но артистическая набивка нужна только для удовлетворения эстетического чувства. Всегда, конечно, приятно добиться ее и иметь красивые шкурки, радующие глаз. Для научных же целей она вовсе не обязательна, так как даже на моих первых уродинах сохранялось все что нужно для того, чтобы они могли служить в качестве научного материала: окраска и размеры, которые приходится брать при определении.
Вооружившись своим игрушечным ружьишком, я немедленно отправился в свою первую экскурсию, к известному водопаду Учан-Су. Эта первая же экскурсия дала мне несколько птичек, из них некоторые были мне давно знакомы, как зеленушки и зяблики, другие же были для меня новостью. К новостям принадлежали прелестная горная трясогузка, горная овсянка, завирушка, которая мне до того нигде не попадалась, крымская синичка-московка… Принеся добычу домой, я занялся набивкой и с этой минуты забыл о скуке, и время для меня стало лететь совершенно незаметно. Днем прогулка с ружьем, вечером — набивка. В птицах недостатка не было, так как в Ялте и в лесу, и в горах, кроме местных птиц, было очень много прилетевших и оставшихся здесь зимовать. Прелестный Учан-Су, куда я заглядывал очень часто, падает по гладко отшлифованной водой отвесной скале среди старого леса из огромных деревьев крымской сосны. Мириады мельчайших брызг, наполняющих воздух около водопада, в солнечный день сверкают всеми цветами радуги. Отсюда вниз бежит уже ручей того же названия. Здесь всегда можно было надеяться встретить горную трясогузку, то грациозно перепрыгивающую с камня на камень, то разыскивающую что-то на берегу у самой воды или стремительно бегущую, пригнувшись и вытянув шею, за какой-нибудь летящей мухой, веснянкой или бабочкой. Хотя дело происходило поздней осенью и зимой, но в Ялте зима иногда бывает настолько мягкой, что насекомых можно встретить в любое время. Даже после случайных порядочных морозов, в иные годы все-таки заглядывающих и сюда, стоит лишь пригреть солнцу, как оживают очень многие насекомые и вылезают из убежищ, в которых они скрывались во время холодов.
Из интересовавших меня птиц в густых кустарниках прятались завирушки и крапивники, на дорогах копались в навозе горные овсянки, а высоко на деревьях целыми стайками сидели и непременно перекликались между собою зяблики, зеленушки, коноплянки, а иногда и овсянки. Невысокие деревья и высокие кусты служили охотничьей ареной для прелестнейших двиннохвостых синичек, в самых разнообразных, причудливейших позах подвешивавшихся к веткам, тщательно обшаривая их в поисках насекомых, их личинок, куколок и яичек. К ним иногда присоединялись крымские московки и корольки, на стволах сосен изредка можно было заметить своеобразную фигурку пищухи, с тихим писком ползающей по коре и своим длинным, кривым клювом обшаривающей малейшие трещины на ней. Из более крупных птиц, кроме ворон и сорок, здесь были еще дрозды, дерябы, а около боен постоянно можно было увидеть массивные фигуры двух-трех огромных орланов. Но они для меня с моим ружьецом были, конечно, недоступны. Собирание же мелочи подвигалось успешно. И С. А. Мокржецкий не совсем ошибся в своих расчетах, когда наталкивал меня на новое занятие, — я некоторое время собирал действительно для Крымского музея.
Таким образом, даже в Ялте мой охотничий список пополнился несколькими новыми для меня видами птиц.
Однако в конце концов я решил, что недурно было бы сохранить кое-что и для себя. С этого момента было положено начало моей будущей орнитологической коллекции, а вместе с тем и настоящему серьезному занятию птицами, так как без собирания коллекций невозможна никакая научная работа по изучению природы. Во-первых, всегда необходимо иметь под руками материал для сравнения; во-вторых, не каждую птицу можно определить на месте с теми пособиями, которые имеешь под руками, и значит, ее надо как-нибудь сохранить для определения впоследствии, в-третьих, всякая научная работа должна подкрепляться доказательствами. И при изучении как животного и растительного мира, так и неживой природы доказательствами, своего рода «документами», служат экземпляры коллекций. Если я, например, просто напишу, что видел где-нибудь таких-то птиц или зверей, мне могут и не поверить: мне могло показаться, я мог ошибиться при определении издали, наконец мог просто сфантазировать. Но если у меня есть собранные в этом месте коллекции, которые подтверждают все что я говорю, то не верить мне уже нельзя. Вот почему собирание коллекций является необходимым началом настоящей работы по изучению животного мира. Так и на этот раз оправдалась пословица: «нет худа без добра». Если бы не ялтинская скука, если бы я сразу получил где-нибудь место агронома, неизвестно, когда я начал бы собирать птиц. А чем позже я вступил бы на настоящий путь, тем, конечно, меньше успел бы пройти по нему.
За зиму в Ялте я успел собрать для себя небольшую коллекцию птиц, которую потом еще пополнил в Севастополе и когда я затем весной попал на жительство в новые места, мне оставалось только продолжать. Во всяком деле «лиха беда — начало». Эта первая моя коллекция была не очень-то велика — немного больше 60 шкурок, — но уже довольно разнообразна по составу. Тут были горная овсянка, щегленок, зяблик, зеленушка, воробей, чижик, хохлатый жаворонок, большая синица, крымская московка, длиннохвостая синица, лазоревка, королек, пищуха, крапивник, завирушка, горная трясогузка, малиновка, обыкновенная чайка, баклан, красноголовая чернеть, крохаль, ушастая поганка.
Уезжая из Крыма, я увозил также составленные мной списки зимующих птиц знакомой мне части Крыма и отдельно окрестностей Ялты.