Сравнительно скудная ихтиологическая литература прошлого и тем более рассказы старых рыбаков позволяют сделать вывод о том, что в Сибири, в пределах обжитых районов, наблюдается явное оскудение рыбных запасов, вплоть до обезрыбливания отдельных водоемов. В той или иной степени эти явления наблюдаются повсюду, но причины их весьма разнообразны.
Очень сильно влияет на одни водоемы и угрожает множеству других загрязнение вод отходами различных промышленных предприятий, большинство которых ядовито для всех живых организмов. Это явление, так часто встречающееся в европейской части страны, в Сибири пока еще довольно редко.
Самым, пожалуй, крупным примером обезрыбливания водоема в результате отравления химическими (веществами служит судьба реки Томи, отравленной кемеровскими заводами. Впрочем, не менее показательно и то, что, по словам Г. Д. Дулькейта, происходит на реке Суйфуне. Несколько лет тому назад по реке Раковке в Суйфун пошли ядовитые заводские сбросы целлюлозно-бумажного комбината и начала гибнуть рыба, которая в Суйфуне представлена 42 видами.
Это пока начало, но ведь в Сибири, особенно в Восточной, год от года разрастается колоссальное индустриальное строительство. Один за другим входят в строй заводы, каждый из которых выбрасывает отравленные разными веществами воды. Какова их судьба, как предотвращается неизбежная вредоносность этих выделений? Ведь нет в природе такого водоема, который в конце концов не ощутил бы влияния поступающих ядов. Велик Байкал, 23 тысячи кубических километров кристальных по чистоте вод наполняют эту единственную в своем роде котловину. Однако» если строящиеся на его берегах целлюлозные заводы начнут спускать свои отбросы в его глубины, то и он в короткий срок будет отравлен.
Но если для Байкала эта опасность проблематична, то совершенно очевидна она для Гусиного озера в долине Селенги. На берегу этого небольшого, но рыбного и очень своеобразного водоема строится тепловая электростанция на местных углях. Предусмотрено, что сточные воды этого мощного сооружения будут сбрасываться в озеро. И хотя известно, что от этого температура в нем значительно повысится, а качество воды изменится настолько, что оно станет мертвым водоемом, ничего еще не сделано для предотвращения этого бедствия.
Впрочем, необходимо подчеркнуть, и это чрезвычайно важно, что сколь ни велика опасность отравления вод отходами заводов или нефтью, она-то как раз и наиболее легко устранима. Наука и техника располагают совершенно надежными средствами предотвращения вредного действия этих веществ, методикой обезвреживания любых отходов. Сколько бы ни было выводов, их количество, равно и размеры их отходов известны совершено точно. И когда государство решительно пресечет нелепую деятельность отдельных руководителей, не желающих признавать советских законов об охране природы, эта грозная опасность отойдет в область преданий.
Не представляет непреодолимого труда и прекращение засорения речек неумелым и неорганизованным сплавом. Бесспорно, что в ближайшее время будут найдены возможности своевременного экономного использования древесины и эта беда устранится без чрезвычайных затруднений.
Гораздо более серьезной и трудной задачей в деле упорядочения рыбодобычи и спасения рыбы является уничтожение браконьерства. Всевозможные способы незаконной добычи рыбы и фактическое их применение у нас не исключение, а правило. Браконьерство — зло въедливое и повсеместное, и поэтому борьба с ним очень нелегка. А вред от него при большом распространении весьма велик.
Всюду в Сибири сохраняется, например, обычай загораживать мелкие речки и ставить различные ловушки в проходах. Так как большинство рыб, особенно сиговые, идет на нерестилище в мелкие речки, притом в самые верховья, то очевидно, что ежегодное перегораживание может полностью лишить рыбы не только данную речушку, но подорвать ее запасы в больших водоемах.
Было время, когда немногочисленные аборигены, перегораживая речки, не наносили большого вреда, тем более, что они в определенное время года снимали свои ловушки. Напротив, сейчас массовое перегораживание приносит вред огромный и очень трудно устранимый, так как найти запор на извилистой речушке не так просто, а обнаружить его хозяина и новее мудрено. Не спасает рыбу от этих ловушек-заездков даже специальная охрана. Так, в 1956 году на речке Давше, в центре Баргузинского заповедника, хотя охраняется он сейчас тщательно, был найден заездок. О том, как обстояло дело в прошлые годы, говорят остатки десятков таких ловушек в речках заповедника. Как сообщил В. В. Тимофеев, в октябре-декабре 1956 года в Зиминском бобровом заказнике по реке Зиме между устьями рек Одола и Бишира было обнаружено 12 заездков, наглухо перегораживавших реку. Это представляет уже большую опасность и для самих бобров, что вовсе недопустимо.
В послевоенные годы стали широко применяться горе-рыболовами различные взрывчатые вещества. Трудно сказать, какими, путями достают их враги всего живого, но едва ли много найдется речек, где не были бы применены эти варварские методы. Эти способы самые истребительные, ничего живого не остается в подорванном омуте, но лишь незначительная часть уничтоженной рыбы попадает в руки хищника. Самого сурового преследования заслуживают такие «пиротехники».
У браконьеров появляется еще один способ массового уничтожения рыбы: каким-то образом через водоем пропускается Электрический ток, который рыбу губит мгновенно. Впрочем, это еще мало распространенное «новшество», и выследить его, надо надеяться, будет не так трудно.
Из года в год выезжает население Нижне-Ангарска и прилежащих селений на лов проходного омуля, хотя всем известно, что это является нарушением законов по рыбоохране.
Всюду в среднем течении Ангары полностью запрещен лов осетра и стерляди. Но браконьеры с удивительной наглостью производят этот лов острогой, самоловами и т. д. и просто терроризируют немногочисленную рыбоохрану. Характерно, что местные административные органы с полнейшим благодушием взирают на эти явно уголовные деяния.
Не защищен от браконьеров и Байкал, в том числе единственный, действующий по-настоящему рыборазводный завод, который находится на Большой речке, впадающей в Байкал с юго-востока. Когда вверх по этой мелкой речке движутся на нерест омули, толпы браконьеров набрасываются на рыбу, нахватывают ее в мешки и неподалеку грузят эти мешки в вагоны проходящих поездов. При этом, как пишет нам В. И. Галкин, речки Толбузиха, Абрамиха и Култучная, впадающие в общий с рекой Большою сор, перекрывают запорами в самых устьях в расчете на то, что омуль пойдет на нерест в Большую. Однако омуль вовсе не охотно меняет свои нерестилища и выметывает икру перед запорами, на дно сора, где она пропадает напрасно.
Но дело не только в браконьерах. Далеко не все благополучно и с планами, и со сроками рыбодобычи. Нельзя, например, согласиться с некоторыми специалистами, продолжающими утверждать, что поголовье омуля в Байкале находится на должном уровне. На самом деле ловы увеличиваются, планы выполняются, но преимущественно за счет интенсификации добычи, повышения техники, введения новых способов и т. п., а это подрывает основные запасы. Пока не поставлено на должный уровень разведение омуля, пока не выпускается в Байкал столько мальков, сколько требуется для восстановления отлавливаемого количества взрослых рыб, не будет уверенности в благополучии этого вида в озере. Омуль — основа байкальского рыбного хозяйства, и нет никакой надобности хлопотать о заселении озера чуждыми породами рыб, так как эти операции всегда рискованны.
Несвоевременная массовая ловля рыбы на Байкале не ограничивается омулем. Ленок и таймень, проводящие лето и нерестящиеся в мелких притоках озера, ложатся на зиму в прибрежной части Байкала. Зимой 1955—1956 годов бригада рыбаков устроила массовый облов зимовок этих рыб по берегу Байкала в районе заповедника и выловила сотни центнеров, а уже летом 1956 года было установлено оскудение ленком и тайменем речек заповедника Сосновки, Таркулика, Давши и Большой. Кстати сказать, по какому-то недоразумению прибрежная полоса озера не входит в заповедник, что препятствует, разумеется, подлинной охране его территории.
В. И. Галкин обратил мое внимание на то, что в последнее время весной, когда хариус, ленок и таймень входят для нереста в речки южного Байкала, побережье кишит браконьерами. Сетью-трехстенкой вылавливают за ночь «на пару» по 2—3 центнера хариуса. Нередко применяют тротиловые шашки, которые легко достают на железной дороге. Ряд речек, например Осиновка, Мамайская, Кочергат и другие, перегорожены заездками. В результате резко снизилось количество рыбы, что известно каждому рыбаку. На участке от Култука до истока Ангары, где раньше хариус встречался в изобилии, сейчас его почти не стало.
Губится повсеместно и масса рыбьей молоди, что неизбежно, поскольку всюду сохраняются мелкоячейные сетные снасти. Существует и специальный лов явно недоросшей рыбы. Так, В. В. Тимофеев сообщил мне, что в Качугском районе Иркутской области ежегодно отлавливается несколько десятков центнеров окуня размером 5—10 см, сплывающего из мест выплода в озере Тырка. Этот вид хищничества должен быть признан особенно вредным.
Не продолжая примеров, можно сделать заключение, что вопросы рыболовства и рыбоохраны в Сибири стоят на весьма низком уровне и требуют большого внимания для их упорядочения.
Много крупных недостатков имеется и в деле использования млекопитающих и птиц. Прежде всего надо сказать, что высшие позвоночные животные нашей фауны с точки зрения использования распадаются на две неравные и произвольно ограничиваемые группы: «охотничьи» и «неохотничьи» животные. Первые — это те, которые служат объектом охоты, вторые — те, которые не считаются заслуживающими внимания охотников.
Разумеется, деление это условно. Для огромного большинства сибирских охотников кулики вообще и бекасы, в частности, не представляют никакой ценности. Для горожан и немногих деревенских спортсменов бекас — это «красная дичь», один из завидных охотничьих трофеев. В Западной Европе привлекательная дичь — жаворонки, дичью там считаются и овсянки, а в нашей стране никто не сочтет этих птичек дичью. Даже дроздов, имеющих весьма вкусное мясо, наши охотники почти никогда не стреляют иначе, как из озорства.
Охраняются у рас только «охотничьи» животные. «Неохотничьи», в частности все певчие птицы, вообще не оберегаются. Убивать их официально запрещено, но еще не бывало случая, чтобы кого-нибудь привлекли к ответственности за нарушение этого запрета.
В распределении охотничьих животных в Сибири и в настоящее время наблюдается весьма важная закономерность: удаленные охотничьи угодья, как правило, перенасыщены пушным зверем и дичью, пернатой и четвероногой, а ближайшие к населенным пунктам опустошены до предела. Это объясняется тем, что не хватает охотников-профессионалов, а у охотников-колхозников для охоты мало времени, поэтому около половины всех охотничьих угодий не осваивается у нас вообще. При этом, естественно, наименее освоенными оказываются угодья удаленные. Зато прилежащие к населенным пунктам угодья имеют чрезмерную нагрузку, то есть посещаются слишком большим количеством охотников. В результате в наиболее доступных угодьях, особенно в тех, куда проникают городские охотники-любители, не остается не только охотничьих животных, но даже мелких птичек становится мало: «с горя», что нет ничего подходящего, они разряжают свои крупнокалиберные ружья во что попало и, к сожалению, нередко хвастают тем, что ловко сбивают стрижей и ласточек, а то и разносят в пух и прах овсянок или трясогузок.
Бездумная стрельба во что попало приняла особенно большой размах с тех пор, как были сняты всякие ограничения по торговле охотничьим оружием. Если в Чехословакии, Польше и других странах народной демократии для того, чтобы получить право купить ружье, надо стать охотником, то есть приобрести охотничьи знания, сдать экзамен, вступить в члены общества охотников, то у нас вовсе ничего не требуется, и происходят такие случаи, как в Бийске. Не так давно Бийское общество охотников установило, что в этом небольшом городке было за короткий срок продано 8500 ружей, а количество членов общества возросло за это время на… 15 человек!
Еще большая беда заключается в том, что после многих лет полного запрещения вдруг стали совершенно свободно продавать мелкокалиберные винтовки. Винтовки эти — оружие весьма опасное. Человека они выводят из строя на расстоянии 250—300 метров. В то же время убойность их весьма невелика. Тетерев, например, почти всегда уносит пулю. Большая часть стреляных птиц вообще улетает, чтобы умереть где — то в глуши.
Из этих винтовок систематически стреляют на Байкале нерпу, хотя из пяти стреляных зверей уходит не менее четырех, стреляют козуль, изюбрей, лосей без сколько-нибудь серьезной надежды на успех, и громадный зверь уносит в кишках несколько граммов свинца, чтобы погибнуть на радость волкам от мучительного перитонита.
Целые отряды туристов с тысячами патрончиков в карманах и рюкзаках отправляются в поля и леса, в горы и долы, вооруженные мелкокалиберными винтовками, даже летом, когда закрыта всякая охота вообще. Они стреляют по лесу синиц и дятлов и не преминут пустить пульку во всякого зверя, с которым доведется встретиться.
Летом 1956 года на борту парохода «Комсомолец» я встретил группу подростков из Ангарска, которые занимались тем, что прямо с борта палили наперебой в мелькавших вдали нерп. Им было вовсе не понятно, отчего это я на них ополчился. Более того, это оказалось непонятным и сержанту милиции, едущему в Нижне-Ангарск. Он всячески уклонялся от составления протокола и в конце концов отпустил нарушителей с миром.
Употребление мелкокалиберных винтовок раз и навсегда надо запретить всем, кроме, охотников-белковщиков, для которых только и необходимо это оружие.
Упомянув о нерпе, которую недаром называют одним из лучших украшений Байкала, нельзя не остановиться на ее судьбе. Еще несколько лет назад покойный Д. Н. Талиев, В. В. Ламакин и я представили в директивные органы обоснованную докладную записку с рядом предложений по охране нерпы. Меры были приняты, но, видимо, недостаточные. Об этом свидетельствует письмо В. И. Галкина, которое я получил в конце февраля 1957 года. «Особого внимания,— говорит он, — заслуживает байкальская нерпа, нуждающаяся в неотложной охране. Поголовье ее резко сократилось в военные и послевоенные годы. Если раньше лежбища нерпы наблюдались в южной и средней части Байкала, то теперь их можно встретить только в северной части озера. Почти полностью выбита нерпа на Ушканьих островах, где были ее любимые лежбища. Если даже считать правильным подсчет поголовья нерпы и планы ее отстрела, то и тогда скоро нерпы не станет, так как не учитывается добыча ее населением, которое бьет нерпу круглый год. Большое участие принимают в этом наблюдатели метеорологических станций Узура, Заворотного, Ушканьих островов. Все они имеют винтовки, которые им совершенно не нужны, им нечего из них стрелять, кроме нерпы. И нерпу бьют, бьют по всему побережью, где бы она ни вылезла».
Как дополнение к сказанному приведу сообщение студентов охотоведов П. Черных и Н. Голоцевича о запустении знаменитых лежбищ нерпы у мыса Понганье, на северо-востоке Байкала. Теперь, когда нерповщики ездят на промысел по льду на мотоциклах, подвижность их чрезвычайно возросла и нерпе нет никакого спасения.
При таком крайнем попустительстве браконьерство у нас не уменьшается, а растет год от года. Законы об охоте, сроки охоты — все это существует только на бумаге. Областные и краевые управления охотничьей инспекции имеют в своем активе за год немногие десятки протоколов, но большинство из них остается без последствий, а в то же время каждому деревенскому жителю известны многочисленные случаи браконьерства, о наказании за которые не ставится и вопроса.
Развивается браконьерство одновременно с развитием автомобилизма. Если раньше охотники-горожане не выходили из пределов окрестностей, то сейчас они отправляются на своих автомашинах за сотни километров. Даже летом чуть ли не у каждого шофера в машине ружье, а закона, по которому можно было бы у него это ружье отобрать, нет.
Там, где начинается состязание машины и животного, всегда побеждает первая. Окрестности Иркутска изобиловали тетеревами. С тех пор как их начали бить с легковых машин с подъезда из мелкокалиберных винтовок, тетерева исчезли прежде, чем научились распознавать нового врага — автомобиль. В степях Забайкалья с полного хода машин расстреливают из винтовок дзеренов, достается и лисицам. Перед слепящими фарами машин птицы и звери беззащитны, и так называемые «охотники-любители» бьют в упор мечущихся в снопе света беспомощных животных.
Были случаи применения самолетов при охоте на гусей в дельте Селенги. На многих машинах, включая амфибии, съезжаются сотни и сотни охотников на Аргунь, к пролету водоплавающих. Некуда там деваться птице. Узким коридором речной долины летит она, как сквозь строй, на север. Ее хлещут из дробовиков, осыпают очередями из автоматов и наваливают в машины сотни гусей, половина из которых гусыни, несущие в утробе яйца для будущего выводка.
В. В. Козлов из Красноярска пишет, что в степных районах края, где весной на озерах искони останавливаются большие стада пролетных гусей, производится их массовое истребление. На лыжах, в маскировочных халатах охотники подбираются по льду и в упор расстреливают птиц во множестве. Еще хуже, когда охотники приближаются к гусям на большой скорости на мотоциклах, которые растерянные птицы подпускают на самую близкую дистанцию.
В. В. Козлов говорит далее о том, что с 1951 года в Красноярском крае отменены лицензии на коз, и в Хакассии, например, отстрел этих животных производится во всякое время года. Работники разных экспедиций, а также многие местные работники охотятся на машинах большой проходимости, таких, как ГАЗ-69, ГАЗ-67, применяют дальнобойные винтовки и уничтожают копытных массами. Глядя на них, истребляют этих зверей и местные охотники, не считаясь ни с какими сроками.
Г. Д. Дулькейт сообщил о том, что по реке Мане почти совершенно не стало козуль, а они были там чрезвычайно многочисленны. Этих беззащитных животных истребляют всеми способами и без каких-либо ограничений, так же как в гористых районах Красноярского края беспощадно избивают маралов.
Есть и другие примеры. Комбайнер Субуктинского колхоза БМАССР тов. Дансурунов завел привычку работать на машине не расставаясь с винтовкой, которой он, как снайпер, орудует мастерски. Только за лето 1955 года он добыл таким образом 30 козуль и… удостоился всеобщего одобрения.
Отвлекшись несколько от неприглядной картины, которую мы видим в районах средней и южной Сибири, обратимся к северу, к Арктике, где условия жизни особенно суровы и тем резче сказывается поэтому незаконная охота. Я помню, что зимой 1932—1933 годов на Хатанге я познакомился с летчиком Слепневым, возвращавшимся из арктической экспедиции. Меня тогда очень удивило то, что он чрезвычайно гордился своими охотничьими успехами. По его словам, он и его спутники расстреляли из своих военных винтовок стадо моржей в 64 головы, которое нашли на острове Бегичева. Года два позднее охотник Журавлев отличился еще более: в районе залива Прончищевой он застрелил в самый короткий срок более 200 моржей, за что и был премирован.
На Крайнем Севере белых медведей расстреливают при всякой встрече, и даже в книгах о северных рейсах сообщается о том, как этих доверчивых и в сущности совершенно безвредных животных убивали ураганным огнем прямо с борта парохода, даже не пытаясь воспользоваться шкурой и мясом.
Когда во всей Арктике странствовал Нансен сам — друг, такое отношение к белым медведям было терпимо, но когда, как теперь, в Арктике в сотни раз больше людей, чем медведей, подобное расточительство едва ли может быть терпимо. В 1937 году в Якутии я поднял вопрос об охране арктических животных, поместив статьи «Возьмемся за изучение животных богатств Арктической Якутии» («Полярный большевик», 27/VI 1937 года) и «Об охране государственного охотничьего фонда» («Социалистическая Якутия», 17/IX 1937 года). Резонанс этих обращений был довольно значительный, но только в недавнее время я был обрадован законодательным актом, посвященным защите животных Крайнего Севера.
Большая интересная статья Д. М. Губера «Люди с ружьями» («Советская Чукотка», 10/VI 1956 года) рассказывает о том, как небрежно обращаются с ценными животными на крайнем северо-востоке. Мы узнаем, что в хозяйстве, которым командует тов. Бабий, был «спущен план» по отлову линных гусей, организовала «птицеферма» по содержанию незаконно добытых птиц. Мы узнаем, что в поселке Лорино линных гусей истребляют тысячами и разоряют массово гнезда, что охота на полуострове идет все лето, что, наконец, не так давно на острове Врангеля с благословения полярной станции были взорваны скалы, на которых находилось вековое лежбище моржей! В самом Анадыре, оказывается, на чердаках томятся дикие гуси, а на цепочках содержатся незаконно отловленные молодые песцы. И все это, увы, происходит под благодушным присмотром охотинспектора тов. Вологжина!
Огорченный этими необыкновенными вестями, я запросил автора этой статьи и узнал, что дело на месте обстоит еще хуже. На острове Врангеля окончательно истребляют полярных белых гусей, которые больше не встречаются в СССР почти нигде. Разорять их гнездовья отправляются… на тракторах. Моржей на острове почти кончили. В самом окружном центре, в Анадыре, прокурор Воронцов, его помощник Хмелев, окружной судья Соловей, УКГБ Елисеев и другие на казенных катерах в августе ездят истреблять гусей на реки Великую, Иговку, в Гнилой угол и из этих мест массовой линьки вывозят тысячи жертв. В районе мыса Шмидта, где ведется строительство, уничтожаются норения песца. Несчастных животных выкуривают из нор выхлопными газами различных машин, они погибают массами, а уцелевших держат на цепочках и продают кому попало. Приезжавший представитель Зооцентра организовал убой 20 медведиц для того, чтобы забрать медвежат, и поощрял массовое браконьерство по вылову молодняка.
Было бы слишком длинно перечислять все беззакония, которые творятся в округе, но и того, что сказано, довольно, чтобы утверждать, что такое положение, конечно, исключительное для нашего севера, можно назвать позорным не только для одного Вологжина, но и для самого Главного управления по охотничьему хозяйству и заповедникам.
Особенно удручает при знакомстве с этими нетерпимыми беспорядками отсутствие у людей всякого чувства ответственности перед природой, жалости к животным, понимания необходимости беречь их, хотя бы для собственной охоты. Люди сыты и одеты, продуктов у них сколько угодно. Так зачем же эти кучи птичьих трупов, зачем разорение гнезд, при котором просто выбрасывается более половины яиц?
Убить, убить во что бы то ни стало, а там видно будет — вот чем руководствуются такие охотники и хвастаются количеством убитых животных…
Однажды я поднимался в лифте Московского университета, стиснутый студентами, и один паренек с увлечением рассказывал девушкам о своей лыжной прогулке: «Иду — и вдруг из-за куста заяц. И сел! Рядом сел! Я смотрю, чем бы его трахнуть — нет ничего. Я его палкой, да не попал!» Девушки смеялись, но все смолкли, когда я спросил рассказчика: «Молодой человек, а зачем вам надо было зайца трахнуть?» — Он с недоумением пожал плечами: «Да ведь заяц!» — «Так что же, вы голодны? Вам шкурка его для одежды нужна была?» — «Ну что за вздор! Я всегда сыт и одет». — «Так зачем же убивать зайца? Он красивее, может быть, в виде трупа?» Все промолчали и разошлись, видимо недовольные моим вмешательством.
Этот пример должен заставить задуматься педагогов. Нет у нашей молодежи чувства ответственности за уничтожение диких животных.
Это печально, но как винить отдельных охотников, особенно молодых, если печатные руководства для охотников не только не учат разумному отношению к запасам птицы и зверя, а, напротив, на всякие лады пропагандируют массовое их истребление. Говоря так, мы имеем в виду второй том «Настольной книги охотника-спортсмена», изданной массовым тиражом в 1956 году издательством «Физкультура и спорт». На многих фотографиях и рисунках этого «настольного» руководства изображены стрелки, загруженные неправдоподобным количеством битой дичи, но зато в книге нет почти ни слова о необходимости строгих ограничений отстрела и всяческой заботы об охране и размножении зверя и птицы. Это своего рода генеральная инструкция по истреблению всего живого.
Разумеется, было бы неверно возлагать ответственность за браконьерство только на охотников-любителей. Незаконная охота широко практикуется и теми, которые часто именуются «охотниками-промысловиками».
Прежде всего надо напомнить, что сейчас отнюдь не изжито губительное преследование диких копытных по насту.
Каждую весну, когда появляется наст, начинается повсюду истребление козуль, изюбрей и лосей. Особенно достается козулям. Целыми деревнями выходят в эту пору люди, ведя с собой своры собак, загоняют и режут ножами беззащитных животных, у которых весной и мясо тощее, и шкура мало на что пригодна. Но главное — каждая самка несет в. себе одного, а то и пару телят. Предпринимается ли что-либо серьезное для искоренения этого зла? Нет, дело ограничивается очередным постановлением, которое подшивается в очередную папку в соответствующей инстанции.
В Прибайкальской тайге на каждом шагу можно натолкнуться на запрещенные законом ловушки. Всюду по тропам развешаны проволочные петли, и вовсе не редкость — гниющий в них труп или кости погубленного зверя.
Страдает от петель и скот. Так, по сообщению П. И. Худякова, близ поселка Тибельти Слюдянского района только за август 1956 года в петли, поставленные на козуль, попало 12 голов скота. Было выяснено, что петли ставили работники местной конторы «Скотоимпорт».
Петлями дело не ограничивается. По хребтам южного Прибайкалья по сей день практикуется насторожка ружей на звериных тропах. Т. Н. Гагина обнаружила это в разных пунктах Тункинского района. По сообщению П. И. Худякова, в 1955 году от настороженного ружья погибла в 3 километрах от поселка Тибельти Слюдянского района отличная собака А. М. Демина, а осенью 1956 года в том же районе из ружья, настороженного на кабана, был ранен в ногу охотник. А это уже крупные уголовные преступления!
Впрочем, недалеко от тех, кто настораживает ружья, ушли и горе-промышленники, копающие ловчие ямы. В некоторых ставится на дне острый кол на гибель всему живому; но и без кола ловчая яма — смертельно опасное устройство. Но, увы, опять-таки трудно возлагать всю полноту ответственности на отсталых промысловиков, если в специальных печатных руководствах рекомендуется применение ям. На странице 383 книги «Спутник промыслового охотника», которая выпущена в 1955 году в количестве 25000 экземпляров Заготиздатом под редакцией профессоров П. А. Мантейфеля и Б. А. Кузнецова, сказано черным по белому: «При помощи ловчих ям можно добывать различных зверей — от лося и медведя до зайца». Любой браконьер может теперь с успехом ссылаться на ученые профессорские рекомендации!
В результате такого отношения к борьбе с незаконной охотой появляются столь «высококвалифицированные» браконьеры, как С. В. Щапов из Качуга Иркутской области, о котором писали М. Рупосов и И. Федоров в «Восточно-Сибирской правде» 20 февраля 1957 года: «Окружающие леса он наводнил капканами, петлями, ямами, самострелами. На лосей он сторожил большие капканы весом 25—30 килограммов. Такой «механизм» ломает ноги лося, как сухие палки. В прошедшем году Щапов уничтожил трех лосей: один попал в капкан, другой в петлю, а третий был убит самострелом — ружьем, настороженным на тропе лося при помощи тонкой жилки — рыболовного сатурна… Особенно много Щапов уничтожил коз, для чего в лесу делает целые засеки (особые загородки с проходами). Летом коз отлавливает на водопоях, солонцах и местах жировок, а рано весной уничтожает их с собакой по насту… Браконьер все свои деяния тщательно скрывал. В тайге он построил два зимовья в самых потайных местах…»
Говоря о ямах, упомянем, кстати, о немаловажном и всеми забываемом обстоятельстве. Год от году все больше становится в сибирской тайге тех вечных и общеопасных ловушек, которые представляют собою заброшенные шурфы и шахты. Их никто и никогда не засыпает, и на дне их находят мучительную смерть различные животные — от мышей до медведей, от собак до коров. Да и человека ничто не застраховывает от их участи. Поэтому наряду с полным запрещением я много промысла необходимо добиться, чтобы геологи надежно обезвреживали создаваемые ими отвесные отверстия. Разумеется, заваливание их стволами деревьев ничем не поможет. Дерево разрушится, а шахта останется.
Не требует пояснения тот факт, что браконьерство, в смысле незаконного истребления животных, вовсе не является уделом одних охотников. Ведь никак нельзя назвать охотой истребление яиц и гнезд птиц, которое практикуется у нас в широчайшем масштабе. Трудно сказать, известно ли это педагогам, но каждую весну и в каждой деревне собираются ватаги подростков, которые отправляются в поля и леса собирать яйца «утичьи, куропаточьи, гусячьи». Сколько их будет собрано, никто не знает. Собранные яйца варят и пекут и… выбрасывают добрую половину, так как насиженных яиц никто не ест. Если мы с грустью отмечаем, что берега Байкала почти полностью лишились одного из своих лучших украшений — птичьих базаров, массовых гнездований бакланов и разных видов чаек, то охотники в этом виноваты мало. И сейчас из года в год продолжаются походы на эти скалы и выбираются остатки кладок и птенцов.
Собиратели яиц наравне с охотниками ответственны за сокращение количества или исчезновение не только байкальских птиц. Под Иркутском почти уничтожена серая куропатка, а на Селенге дрофа. Почти не стало птичьих гнезд на Коймарских озерах в Тунке, где раньше пернатые встречались тучами. Перестали гнездиться гуси и лебеди в дельте Селенги, редко можно увидеть там выводки уток. Летом 1955 года Кяхтинский краевед А. А. Московский произвел учет уток на озере Арахлей, которое некогда считалось «охотничьим Эльдорадо». Он обнаружил два выводка уток, но они оба были затем уничтожены раньше, чем утята поднялись на крыло.
Как ни странно, но факт, что когда какое-нибудь животное попадает нам в руки в беспомощном состоянии, всегда находятся охотники лишись его жизни. Летом 1955 года на товарный двор в Тулуне забежала случайно лосиха. Сотрудники этого учреждения в количестве десяти человек набросились на несчастное животное, опутали веревками, задавили петлей и дорезали ножами. Что же их заставило? Голод? Отнюдь нет. Все они имеют солидный заработок, и в Тулуне сколько угодно продуктов. Причина — простая уверенность в том, что если попался зверь, так его надо убить во что бы то ни стало. И эти люди совсем не чувствовали себя виновными и протестовали против того, что их осудили и оштрафовали. Помилуйте, «ничейный» зверь, мясо, само забежавшее в руки!
Уничтожают таким образом и не одних копытных. В Иркутской области лет 15 тому назад акклиматизировали зайца-русака. Мероприятие оказалось неудачным. Заяц хотя и удержался, но условия для него оказались такими неблагоприятными, что до сих пор он не достиг нигде производственной плотности. В Иркутской области русак вынужден ютиться у самых селений, по огородам и гумнам, по бурьянам у околицы и вдоль дорог, а летом спасается больше среди посевов высокостебельных растений. И вот, когда начинается уборка на силос подсолнуха и снятие других подобных культур, на высокой стерне оказывается немало зайчат и полувзрослых зайцев. Но вместо защиты попавших в беду зверюшек подростки, да и взрослые, вооружившись палками, бросаются избивать их без пощады, видя в этом своего рода развлечение.
Обычай «выкармливать» зверей и птиц тоже ни к чему хорошему не приводит. Домой тащат все, что попало в руки, от зайчонка и кукушонка до лисят и лосят. И ведь все они гибнут неизбежно, и в этом напрасном истреблении животных никто и не замечает злой формы браконьерства.
Бывает, что поводом для уничтожения того или иного вида животных может стать случайное обстоятельство. Так, за последние годы прошел слух, будто барсучье сало — чудодейственное средство от туберкулеза, и началось ожесточенное преследование этих полезных хищников. Какой-то пасечник под Кяхтой за самый короткий срок добыл летом 1955 года 13 барсуков, всех, какие были в окрестностях. Разыскивают норы, задымляют их и выкапывают зверей, не думая о том, что это варварский, истребительный и запрещенный способ. И. П. Лаптев сообщил мне, что точно так же уничтожают в последнее время барсуков и в Западной Сибири.
Нет нужды продолжать перечень невеселых примеров преуспевающего браконьерства двуногих охотников, но нельзя не упомянуть о том, что делают их четвероногие помощники.
Кому не известно, какой большой вред приносит всему живому бродячая собака? Она не менее опасна, чем волк, потому что хотя и не страшна, скажем, взрослым копытным, но уничтожает всякую мелочь и не боится человека, орудуя у него прямо на глазах. Но ведь не каждый думает о том, что круглое лето повсюду в Сибири по полям и лесам бродит великое множество беспризорных собак, забираясь на 10 и более километров от жилья. От них не гарантировано никакое угодье. Так, летом 1956 года я неожиданно встретил крупного черного пса на территории Баргузинского государственного заповедника за много километров от ближайшего жилья. Выяснилось, что эта собака принадлежит рыбакам, которые стоят табором на границе заповедника.
Летом кормить собак на селе не принято. «Что за пес, который себе летом пожрать не промыслит?» — считают хозяева и, отправляясь летом на угодья, на сенокос, рыбную ловлю или даже для обслуживания охотничьих угодий, бездумно забирают с собою целую свору собак. Им не приходит в голову, что получается в результате этого «бесплатного пропитания».
Подсчитано, что беспризорная лайка, прокормившись сезон на ондатровых угодьях, только ондатры уничтожит не менее 100 штук. Иными словами, только этим путем она принесет хозяину угодий убыток минимум в 1000 рублей чистыми деньгами. Представим себе, что этот же пес, напроказив в кладовке, стащит краюху хлеба или слижет из кринки сметану. Его будут бить смертным боем за такое прегрешение, хотя действительный ущерб хозяина не превышает одного целкового.
В этом мы видим типичнейший пример недооценки наших природных богатств, полное непонимание действительного значения, которое они могут иметь в экономике как любого охотника, так и страны в целом.
Ознакомившись с длинным перечнем печальных недостатков в деле охраны природы Сибири, нужно подумать, нет ли вполне объективных причин того прогрессирующего оскудения растительности и животного мира, которое распространяется во все стороны от населенных пунктов.
Отвечая на этот вопрос, мы со всей ответственностью утверждаем, что в природе Сибири не заложено никаких особенностей, которые делали бы неизбежным обеднение состава и количества растений и животных. Для всего видового разнообразия сибирской флоры у нас более чем достаточно не занятых человеком мест. Кроме того, при надлежащем отношении самые привлекательные из наших растений будут пышно развиваться не только в окрестностях, но и в пределах сел и городов.
То же можно сказать и о животных. Любой вид рыбы, птицы или зверя будет обитать в непосредственном соседстве с человеком, если его без нужды не преследовать. Не только леса, но и парки, не только поля, но и сады и огороды будут населены всеми видами певчих и охотничьих птиц, всеми зверями, какие мы найдем желательными. В любом водоеме, каждом городском пруду будут жить ленки и хариусы, речные бобры и норки. Говоря так, сошлемся на опыт перенаселенных стран Западной Европы, где и олени, и куропатки, и козы, и лисицы, и фазаны живут рядом с человеком так же, как форели в заводских прудах.
Необходимо в связи с этим указать на важнейшую закономерность, касающуюся богатств живой природы, которую сформировал наш известный ученый-натуралист и охотовед С. А. Бутурлин: «Чем гуще населен какой-нибудь район, чем интенсивнее ведется на нем хозяйство, тем неизбежно меньший процент в общем хозяйственном обороте района занимает доход от охотничьего промысла, но в то же время тем абсолютно больше дает этот район (с 1 кв. км или с 1 га) пушнины и дичи. Это же означает, что с интенсификацией хозяйства район становится производительнее даже в отношении дикой фауны, вскармливает ежегодно большую массу животного вещества, чем район с более первобытным хозяйством».
Это положение автор для своего времени иллюстрировал тем, что Московская область давала в шесть раз больше пушнины с гектара, чем Якутия. Можно сказать, что в настоящее время та же Московская область дает охотничьей продукции значительно больше, Современная Сибирь не только не менее, но более благоприятна для жизни зверей и птиц, чем когда-либо ранее. Мы в состоянии не только добиться восстановления самого большого количества животных, какое когда-либо знали сибиряки, но и осуществить действительное изобилие пушнины и дичи на всех сибирских охотничьих угодьях. Это совершенно реальная задача. Осуществить ее можно в том случае, если все население возьмется за проведение ряда довольно несложных организационных мероприятий.
Только ни в коем случае нельзя думать, что все произойдет само собой. Рассчитывая на самотек, мы только ухудшаем положение. Население Сибири стремительно растет. Увеличиваются количество и размеры населенных пунктов, а в них число охотников и рыбаков. Сибирские просторы все глубже и глубже прорезывают железные и шоссейные дороги. Вступают в строй новые тысячи и десятки тысяч автомобилей и мотоциклов, и охотники проникают все дальше в глушь. Наконец, день ото дня улучшается вооружение охотника и рыбака, совершенствуется техника добывания животных. Всему этому животные могут противопоставить только инстинкт самосохранения и свойственную им размножаемость, а этого совершенно недостаточно.
К сожалению, у нас не существует сколько-нибудь убедительных общих подсчетов материальных убытков, которые приносит незаконная охота. Сделать эти подсчеты нелегко, но приблизительные наметки говорят нам о том, что они чрезвычайно велики. О том, во что выливаются эти цифры, сказал, например, секретарь Новосибирского обкома КПСС тов. Кулагин в речи, с которой он обратился к съезду молодых охотников в Новосибирске в феврале 1948 года. Он отметил, что лишь по Новосибирской области годовой ущерб от деятельности браконьеров выразился в 700 тысячах рублей. Легко представить себе, каковы размеры этих потерь в масштабе всей Сибири.
Итак, положение ухудшается, и необходимо немедленно принимать самые решительные и всеобъемлющие меры. Иначе рано или поздно запустение в растительном и животном мире примет общий характер и станет уже необратимым.
Охрана природы есть общенародное дело, и браться за него надо немедленно и всеми силами.