Методика, которая наиболее удовлетворяет перечисленным выше требованиям, носит название сравнительной экологии.
Почти 100 лет тому назад лесовод Гребе высказался за создание «сравнительного лесоводства» по аналогии с зарождавшимися тогда сравнительной морфологией, анатомией и языковедением (Г. Ф. Морозов, 1930а). «Принцип сравнения», по убеждениям Гребе, устраняет замкнутость местного, провинциального лесоводства, выясняет закономерности, управляющие взаимоотношениями между насаждениями и местопроизрастанием, а также лесохозяйственные их особенности. Акад. Б. А. Келлер выдвинул метод экологических рядов, заключающийся в том, что растительные группировки, расположенные по соседству, строятся в экологические ряды и сравниваются затем по признакам их местообитаний — по почвам, увлажнению, засоленности и т. п.
Для выяснения влияния на естественную растительность климатических факторов акад. Г. Н. Высоцкий предложил сравнивать растительные сообщества по «изотопам», т. е. при равных условиях рельефа, гидрологического режима и почвообразующих пород.
Методы сравнительной экологии никогда не были чужды лесоводственной науке и практике. Шкалы светолюбия и теплолюбия древесных пород, их требовательности к почве и влаге давно уже составлялись лесоводами и с успехом использовались в самых разнообразных отраслях лесоводства. Принцип их составления основывается на отвлечении одного из существенных экологических свойств древесных пород (светолюбия, теплолюбия, влаголюбия, трофности и т. п.) от всех остальных и объединении разнообразных пород и фактов их отношения к данному элементу среды в один экологический ряд нарастающей или убывающей требовательности их к количественной напряженности данного фактора. «Гюнтер в историческом обзоре науки географии говорит, что многообещающая ветвь ботанической географии — онкология растений, двинутая вперед трудами Рейтера и Варминга, в существе дела представляет собой расширенные проблемы, на которые обратила наше внимание, трактуя их только в более узких границах, лесная наука, через посредство своей ветви — Standortslehre. Ботаники Лёв, Шрётер и Кирхнер в своей частной онкологии цветковых растений, при характеристике хвойных пород обращают внимание на то, что главным материалом им послужили лесоводственные работы. Не могу не высказать по поводу этих свидетельств своей радости, так как такого рода утверждения и оценку данных нашей лесоводственной науки мне приходилось делать с риском получить упрек в пристрастии к своей специальности». Этими словами Морозов характеризует научную ценность лесоводственных исследований для развития общей экологии растений.
А. П. Петров утверждает, что Морозов был последователем Варминга и Шрётера, особенно первого. «Следуя направлению Варминга, эколого-энтопическому, он (Морозов) устанавливал типы насаждений по условиям местопроизрастания, считая растительность зеркальным отражением этих условий; Морозову следовали Крюденер, отчасти Высоцкий и Алексеев и др.» (А П. Петров, 1947). Однако попытка вывести всю русскую лесную типологию из учения Варминга лишена оснований. В только что цитированном высказывании Морозов свидетельствует как раз о противоположном — о приоритете лесной науки по отношению к учению Варминга. Тем более несостоятельно стремление подменить учением Варминга первоисточник лесной типологии — изложенные выше работы русских лесничих и лесоустроителей XIX ст. Что касается Е. В. Алексеева, то он отмежевывается от Варминга, считая точку зрения последнего несовместимой с принципом потного соответствия между типами леса и условиями местообитания (Алексеев, 1927).
К сожалению, Морозов недооценил глубины и объективности сравнительного метода, широко используемого лесоводами для изучения древесных пород. Противопоставляя более разносторонние лесоводственные исследования светолюбия древесных пород анатомическому методу Шталя—Сурожа («Учение о лесе», 1926, стр. 85—86), Морозов относит этот метод к «объективным», «научным», а исследования лесоводов — к «субъективным», «ненаучным», попадающим в «беличий круг» относительности. Для одних пород лесоводы устанавливают, что ажурность кроны есть сопутствующий светолюбию признак; наблюдая после этого ажурность крон у других малоизвестных пород, они делают на этом основании вывод, что данные породы светолюбивы.
Но в «беличий круг» относительности попали не лесоводственные исследования, а, к сожалению, сам Г. Ф. Морозов. В самом деле, исследования Шталя показали, что у листьев теневыносливых растений сильнее развита губчатая ткань, а у светолюбивых — палисадная. И. И. Сурож измерил соотношение той и другой в листьях разных пород и построил шкалу, оценивающую светолюбив по этому соотношению,— шкалу, которую Морозов признает научной и объективной. Но ведь в этом случае получается как будто тот же «беличий круг»: сначала соотношение губчатой и палисадной ткани было взято в качестве гипотетического критерия светолюбия, требующего доказательств (Шталь), а затем на основе этого доказуемого гипотетического соотношения была построена шкала, обосновывающая светолюбив, т. е. обосновывающая то, что в первом случае явилось исходным пунктом, требующим доказательств (Сурож).
Между тем анатомический метод Шталя — Сурожа, как и метод относительной высоты Медведева, который Морозов причисляет также к объективным и научным, дают менее точные результаты, чем предшествовавшие им лесоводственные шкалы (по Сурожу, например, липа теневыносливее ели, черная ольха теневыносливее серой ольхи и т. п.). Этого и следовало ожидать, так как методы Шталя — Сурожа и Медведева односторонни, они базируются только на одном признаке и представляют собой интерес лишь в частных случаях, при ориентировочном исследовании неизученных пород или при детализации отношения к свету у пород близкородственных (например, у ильмовых, у сосен и т. п.). Значительно ценнее метод В. Н. Любименко, основанный на чувствительности хлорофиллоносного аппарата, но не потому, что этот способ более объективный и точный, а прежде всего потому, что он экспериментальный, предназначенный для изучения самого процесса фотосинтеза. Однако не меньшую ценность имеют и лесоводственные методы исследования светолюбия, с помощью которых светолюбив изучается также экспериментально, в более широком производственном масштабе, т. е. как разносторонний процесс.
Введение дуба под сомкнутый полог сосны заканчивается гибелью дуба, зато бук в таких условиях растет в качестве подлеска. Это и есть экспериментальное подтверждение большего светолюбия дуба по сравнению с буком, выводы о котором могут быть сделаны сначала по густоте крон. Существенным недостатком метода Любименко является то, что в его основу кладется лишь чувствительность ассимиляционного аппарата. Между тем лесоводы подводят итог светолюбию на основании всех биологических свойств, его определяющих. Преимущество физиологических исследований состоит вовсе не в том, что они «дают более объективную» и точную оценку светолюбия. Эта оценка уже потому не может быть «более объективной» и точной, что относится лишь к отдельным сторонам светолюбия. Преимущество физиологических исследований заключается в более детальном исследовании фотосинтеза, позволяющем глубже объяснять факты из области отношения древесных пород к освещению.
Опыты Турского и Никольского с отенением гряд в питомнике методически не отличаются от производственных опытов, на основании которых составлялись лесоводственные шкалы светолюбия. Морозов без всякого основания противопоставлял их лесоводственной практике.
Из сказанного вытекает, что наиболее надежным критерием достоверности сравнительно-экологических исследований является эксперимент как научный, так и производственный. Последний, как мы уже упоминали выше, является для лесоводов существенным источником обогащения их науки. «Беличий круг» относительности познания лесоводы разрывают как многочисленностью наблюдений, так и своей практикой. Экологические ряды и шкалы требовательности древесных пород к освещению, почве, увлажнению и т. д. дают относительную характеристику их экологии. Но в относительных истинах, как указывал В. И. Ленин, заключена доля абсолютной истины. То обстоятельство, что дуб теневыносливее березы и светолюбивее ели отражено в шкале светолюбия на основании многочисленных фактов, взятых из жизни естественных насаждений: береза отмирает под сомкнутым пологом дуба, но дуб удовлетворительно растет под пологом березы; дуб отмирает под пологом ели, но ель может удовлетворительно расти под пологом дуба и т. д. и т. п. Еще более убедительные факты, подтверждающие и уточняющие те же выводы, лесоводы наблюдали в смешанных культурах упомянутых пород, причем в этом последнем случае сопоставление велось на более выравненных фонах искусственных посевов и посадок.
Однако упомянутые «релятивистские» ошибки Г. Ф. Морозова не были для него типичны. Как мы упоминали выше, они являлись лишь результатом его непоследовательности.
Г. Ф. Морозов мастерски показал, что путем сравнения, установления относительных истин лесоводственная практика накопляла знания о лесе. «В первых руководствах по лесоводству стремление научно обосновать нормы, имеющие в виду преобразовать действительность, неразрывно связывалось с изложением технических приемов в лесу вообще, в лесах из различных пород в частности; лишь постепенно, по мере накопления опыта… являлась возможность выносить известную сумму знания за скобки. Например, теневыносливость определяет успех возобновления, она может явиться в числе руководящих моментов при определении порядка смешения пород и т. д., тогда можно теневыносливость пород вынести в особую главу или, как я выразился, вынести за скобки. Отсюда возникает учение об отношении пород к свету… последовательным вынесением за скобки различных лесоводственных пород и насаждений и составилось современное учение о лесе». «Сумма знаний, выносимая за скобки» — это и есть превращение «вещей в себе» в «вещи для нас», неизвестного в познанное.
Метод сравнительного изучения был в лесоводстве всегда главным и наиболее плодотворным на этом пути.
К сказанному выше можно применить известное положение Энгельса: «До сих пор хвастались лишь тем, что производство обязано науке, но наука бесконечно большим обязана производству».