Так совершенно противоположные, казалось бы, направления в развитии географии привели к идеалистическому пониманию истории.
Такое явление весьма характерно для буржуазной науки, где непоследовательный материализм часто приводит к идеалистическим выводам. Подобная общность в определении значения влияния природной среды на развитие человеческого общества нередко дает основание (на наш взгляд недостаточное) для того, чтобы относить Риттера к представителям географического детерминизма. Это неправильно. Географический детерминизм, хотя и приводил в конечном счете к непониманию сущности взаимоотношения между человеческим обществом и остальной природой, к механическому перенесению законов природы в сферу общественных отношений, но, как мы уже указывали, все же давал возможность правильного познания природной среды, как единого материального целого. Идеалистическая же концепция не давала и этой возможности. Она всегда была тормозом развития науки, уводила географию в сторону от познания реально существующих условий общественного развития. Поэтому ставить во всех случаях знак полного равенства между географическим детерминизмом и идеализмом было бы ошибкой.
Тот положительный вклад в науку, который внесли географы-идеалисты (в частности, и Риттер), был не следствием их идеалистических воззрений, а результатом применения элементов диалектического метода, что делало для них возможным создавать целостные географические картины и одновременно приходить к выводам, действительно весьма близким к географическому детерминизму.
В работах Риттера, несмотря на всю их идеалистическую направленность, есть немало глубоких и ярких мыслей. Отбросив риттеровский идеализм (теперь по меньшей мере смешно упрекать идеалиста Риттера в идеализме), обнаруживаешь немало правильных диалектических положений, которых порой не хватает в современных географических работах.
У Риттера имеется положение о взаимоотношениях между обществом и природой и о глубине этих взаимоотношений, а также об объективном характере законов природы, о влиянии человеческого общества на развитие природы, об изменениях природного облика стран и районов под воздействием человека, о влиянии природных условий на жизнь людей и т. д. Риттер хотя и говорил о географии как о чисто описательной науке, тем не менее призывал географов возвыситься до познания соотношений между пространствами и установления связи в происходящих на Земле географических явлениях. «…Земля независима от человека; она и до него и без него есть театр явлений природы; следовательно, от него закон ее форм и произведений исходить не может. В науке о Земле нужно в ней самой доискиваться ее законов» — утверждал Риттер вопреки своей идеалистической концепции о божественной предопределенности процесса развития.
Касаясь оценки идейного наследства, оставленного нам К. Риттером, хочется привести высказывание о нем Д. Н. Анучина, показывающее то несомненно большую роль, которую оказали его идеи на современников. «Хотя некоторые из воззрений Риттера были в сущности возрождением взглядов Страбона, однако, основанные на гораздо большем числе данных естествознания и истории и на детальном критическом анализе географических фактов, они вносили в географию новый смысл и жизнь как в науку, стоящую на рубеже наук естественных и гуманитарных и стремящуюся поставить в связь ход мировой культуры с географическими факторами. Риттеру принадлежит заслуга, что ему удалось возбудить и в ученом мире, и в обществе, увлекавшихся в то время метафизикой и натурфилософией, новый интерес к географии, как к науке не только физико-математической, но и философско-исторической».
По нашему мнению, Риттер хотя и был одним из представителей идеализма в географии, тем не менее должен быть отнесен к числу тех ученых, чье творчество заслуживает специального тщательного изучения и научного анализа.
К. Риттер оказал заметное влияние на часть русских географов. Так, стихийный материализм, служивший теоретической основой антропогеографических работ А. А. Крубера, Л. Д. Синицкого и В. П. Семенова-Тян-Шанского, сочетался у них с элементами идеализма. То же можно сказать и о работах представителей французской школы «Geography Humaine», где наряду с преувеличением значения природной среды в развитии человеческого общества имеется изрядная идеализация «земного целого», как некого гармоничного единства, лишенного противоречий. Подправляя географический детерминизм диалектическим идеализмом, они приходят к выводу о влиянии природной среды на общество, но сама социальная жизнь изображается в виде гармоничного бесклассового единства. Следует все же отметить, что как представители школы «Geography Humaine», так и представители русской антропогеографической школы не доходили до тех реакционных выводов, к которым пришли немецкие антропогеографы, в частности Ф. Ратцель. В работе французских антропогеографов (как и у А. А. Крубера, Л. Д. Синицкого и В. П. Семенова-Тян-Шанского) есть много правильных материалистических положений и интересных фактов, показывающих связи внутри географической среды между обществом и остальной природой. Но показ этих связей отличается односторонностью: внимание концентрируется на пассивном приспособлении человека к природе, на влиянии природы на человека и почти ничего не говорится о преодолении им неблагоприятных природных условий. На наш взгляд как французские, так и русские антропогеографы сделали заметный шаг назад по сравнению с Э. Реклю и JI. Мечниковым.
Это правильно подмечено Ю. Г. Саушкиным, который пишет: «Э. Реклю и его группа рассматривали человека как труженика, изменяющего в процессе труда лик Земли, а Видаль де ля Блаш, его последователи, равно как немецкие, русские и другие антропогеографы, стали рассматривать человека только как обитателя земного шара». Действительно, если у Э. Реклю и Л. Мечникова мы встречаемся с отдельными ошибками в духе географического детерминизма, то в работах антропогеографов материализм уже полностью выродился в географический детерминизм. Трудами антропогеографов заканчивается период, когда работы, основанные на географическом детерминизме, еще сохраняли научный характер. Дальнейшее развитие концепций географического детерминизма приводило уже к явно антинаучным выводам.
Начиная с Гумбольдта и Риттера заметно усилилось расхождение между двумя направлениями в развитии географии. Одна часть географов ушла в естествознание, где преимущественно на основе стихийного материализма было проведено много ценных исследований отдельных компонентов природной среды. Эта часть географов все в большей и большей степени стала избегать вопросов, связанных с географией населения и хозяйства. В тех же случаях, когда эти вопросы все же затрагивались, эти географы за редкими исключениями не могли подняться выше географического детерминизма.
Этот «уход» в изучение отдельных компонентов природной среды легко объясним. Географы-естествоиспытатели конца XIX в. (и тем более начала XX в.) с особой ясностью стали понимать несостоятельность географического детерминизма при попытках познания географической среды в целом. Однако большинство из них не могло принять идеалистическую концепцию единства мира, так как она противоречила их материалистическому в основном мировоззрению. Марксистская же философия, дающая возможность научного понимания взаимодействий между природой и обществом, еще не была принята «на вооружение». В результате у географов и возникло стремление к «уходу» от изучения общественных элементов географической среды, стремление уйти от решения «неразрешимых» вопросов. Чрезвычайно усилился процесс изоляции физической географии, которую стали объявлять «чисто» естественной наукой, совершенно не связанной с общественными отраслями географии. Появились многочисленные утверждения о том, что физическая и экономическая географии — науки совершенно разные, причем экономическую географию некоторые экономисты стали даже исключать из системы географических дисциплин.
Несмотря на крупнейшие достижения в познании природной среды и особенно ее отдельных компонентов, дальнейшее развитие этого направления неизбежно ведет к признанию разрыва единства материального мира, а следовательно, превращается в тормоз для дальнейшего познания не только ландшафтной оболочки в целом, но и отдельных ее элементов.
Познание отдельных элементов природной среды становится невозможным при полном игнорировании влияния на них со стороны человеческого общества.
По нашему мнению, даже физическая география в своем дальнейшем развитии не может базироваться только на одном естествознании. Но особенно важно, что подобный уход от изучения географических объектов общественного характера и возведение стены между физической и общественной географиями приводят к полной невозможности познания ландшафтной оболочки Земли как целого. В этом причина, между прочим, и того, почему отдельные географы-материалисты прошлого, даже видя несостоятельность географического детерминизма, продолжали его придерживаться. Действительно, отказ от географического детерминизма, с одновременным отрицанием всеобщей связи явлений и с выводом о невозможности развития географии как особой науки является крупным шагом назад, к индетерминизму.
Весьма характерно, что все крупнейшие русские географы-естествоиспытатели прошлого этого шага назад не сделали. Разрыв же между физической и общественной географиями ими обычно никогда не декларировался, хотя фактически и осуществлялся в практике конкретных исследований, проводившихся почти исключительно в области природного комплекса элементов ландшафтной оболочки Земли. Исследования этой группы ученых были крупным вкладом в географическую науку, но почти исключительно в физическую географию. Общественные элементы географической среды почти целиком оставались вне сферы изучения географов-материалистов, как правило стремившихся не выходить за пределы естествознания. И хотя отдельные ученые близко подошли к правильному пониманию единства ландшафтной оболочки Земли, все же с позиций стихийного материализма, даже не лишенного элементов диалектики, они не смогли найти правильного пути к познанию ее общественных элементов, не смогли полностью определить их качественные особенности и специфические закономерности развития. В. В. Докучаев (1846—1903), А. И. Воейков (1842—1916), Д. Н. Анучин (1843—1923), а за рубежом Ф. Рихтгофен (1833—1905) были наиболее крупными представителями этой классической домарксистской географии, работы которых до сих пор во многом не утратили своего значения.
Другая группа географов, также в какой-то мере воспринявшая диалектику, пыталась применить ее на идеалистической основе. В области конкретного изучения географических явлений такая диалектика могла дать очень мало положительного. Не удивительно поэтому, что представители идеалистического направления внесли значительно меньший вклад в физическую географию, да и то не благодаря, а вопреки идеалистической основе своего мировоззрения. Еще меньше они сделали в изучении частных географических явлений общественного характера, обычно не поднимаясь выше антропогеографических представлений, в чем они, впрочем, сходились с большей частью географов-материалистов.
Положительная сторона применения диалектики, даже в ее идеалистической форме, заключалась в том, что стал возможным переход от индетерминизма к историческому идеализму. Диалектика помогла многим географам-идеалистам (тому же Риттеру, например) отойти от раздельного рассмотрения природы и общества, что всегда было присуще географическому индетерминизму. Представляя себе мир как развивающееся определенное целое, некоторые из географов, стоявших на позициях исторического идеализма, доходили даже до понимания качественного различия между природой и обществом внутри этого целого.
Но поскольку диалектические представления этой группы географов одновременно были и идеалистическими, конкретный географический материал ими сильно искажался. Единство мира, как и различия внутри этого единства, объяснялось географами-идеалистами не единством материи, а существованием развивающегося единого духовного начала, подчиненного в конечном счете непознаваемой человеком воле божественного провидения. Целостность представлений в идеалистическом понимании была лишь субъективной определенностью, не отражающей никакой внешней реальности. Природа рассматривалась ими как нечто фатально связанное с историей населяющих Землю народов, а специфика общественных отношений продолжала связываться с непосредственным определяющим влиянием природных условий.
Вот почему диалектический идеализм (или, говоря иначе, идеалистический монизм), хотя и был в области географии некоторым шагом вперед, не мог привести географию к действительному пониманию изучаемого ею объекта. Это направление можно назвать прогрессивным лишь по сравнению с индетерминизмом, но вооружить географию подлинно научным методом познания материального мира оно, конечно, не могло.
Впрочем, среди географов XIX в. трудно назвать хотя бы одного крупного ученого, который был бы совершенно «чистым» идеалистом, целиком стоял бы на позиции индетерминизма и идеализма. Сама работа с конкретным географическим материалом приводила географов-идеалистов вопреки их теоретическим взглядам и представлениям к отдельным материалистическим выводам и заключениям. Почти у всех географов, признавших существование «высшего разума», или «духовного начала», все же можно найти и материалистические положения.
«Естествознание по своему существу материалистично, материализм и его корни лежат в природе. Естествознание стихийно влечется к диалектике. Для избежания ошибочного понятия в усвоении необходимо знать единственно правильную философию — философию диалектического материализма…
…Объективный мир — природа — есть примат, человек — есть часть природы, но он не должен только внешне созерцать эту природу, но, как сказал Карл Маркс, он может изменить ее».
Это стихийное стремление естествознания к материализму и диалектике несомненно играло большую роль в развитии географии, объясняя нам также причины того, почему географы-идеалисты приходили к материалистическим, а иногда и диалектическим заключениям.
В свою очередь у географов-материалистов XIX в. встречалось немало отдельных высказываний идеалистического характера, особенно в тех случаях, когда они пытались выяснить сущность географических явлений общественного характера или взаимоотношения между обществом и природой.
Дуализм был, таким образом, довольно широко распространен в теоретических представлениях многих географов, пока они не начали переходить на позиции диалектического материализма. Дуализм ни в коей мере не способствовал развитию теории в области географической науки, тормозил это развитие.
В целом же влияние материалистической философии ощущалось в географии сильнее влияния идеализма. Это влияние можно заметить буквально во всех направлениях домарксистской географии. Сильное влияние материализма испытывали, повторяем, даже те географы, которые в основном придерживались идеалистического мировоззрения.
Различие между материалистическим в своей основе географическим детерминизмом и направлением идеалистическим вытекает из различий в мировоззрении и отражает в одном случае непоследовательный материализм буржуазной философии, а в другом — разновидности идеализма.
Не видеть этого принципиального различия означает не понимать характера отдельных этапов развития географии как науки. Говорить о равной реакционности географического детерминизма и идеализма в истории географии на том основании, что в наше время географический детерминизм выродился в разновидность идеализма, означало бы допускать нигилистические ошибки, делающие невозможным правильное освоение и использование теоретического наследства, оставленного нам географами прошлого. Совершенно ясно, что для успешного научного анализа трудов географов прошлого прежде всего важно выяснить, на какой основе (материалистической или идеалистической) эти труды создавались, на какой философской основе строились их теоретические представления. Все то, что было сделано географами прошлого в области теории, иногда заранее объявляется антинаучным и вредным, что, кстати говоря, «избавляет» и от изучения их теоретических представлений по нашему мнению, такого рода отношение к географам прошлого — явление весьма вредное.
Знание общих законов развития природы общества и человеческого мышления, специально изучаемых философией, вооружает ученых всех специальностей правильным мировоззрением, что имеет неоценимо важное значение для ориентировки в практической деятельности и во всех областях научного познания материи. Но знание общих законов не дает готовых решений и не освобождает представителей конкретных наук от теоретического изучения исследуемых предметов и явлений. Попытки выведения физических, биологических, географических, экономических и иных законов непосредственно из общих законов диалектического материализма могут приводить к грубейшим ошибкам. Следует помнить, что законы конкретных наук не есть лишь простые, частные проявления уже известных общих законов диалектического материализма. Общие философские законы не существуют независимо от объективной действительности, как и общее не существует без отдельного. Познание общих философских законов не делает излишним познание частных, конкретных закономерностей. Более того, познание физических, биологических, географических, экономических и других законов является важнейшим условием развития философии, которое зависит от развития конкретных наук в той же мере, в какой конкретные науки зависят от развития философии.
Теория советской географии основывается на марксистско-ленинской философии, и труды основоположников марксизма-ленинизма имеют для нас исключительно большое и определяющее значение. Но это не дает нам права игнорировать теоретические высказывания буржуазных ученых. На наш взгляд для советской географии были бы несомненно полезны специальные научные исследования, критически анализирующие творчество как наиболее крупных географов прошлого, так и современных зарубежных географов, пытающихся создавать теоретические работы, не опираясь на марксистско-ленинскую философию. Такого рода исследования многое дали бы не только для правильного понимания истории географической науки, в частности истории развития географических идей, но и для развития ее теории.
Подводя итоги рассмотрению двух направлений в развитие географии, следует сказать, что в конечном итоге оба они не открывают для географии каких-либо дальнейших перспектив развития. Первое, материалистическое в своей основе направление по мере развития приводит к утрате понимания общности объекта, изучаемого географией, понимания, которое еще имелось у первых представителей этого направления. Обеспечивая временное относительное развитие отдельных отраслей физической географии, оно препятствует в дальнейшем применению синтеза, приводит к непознаваемости ландшафтной оболочки Земли как целого.
Второе направление, идеалистическое, смешивает все элементы ландшафтной оболочки Земли, считая их развитие подчиненным действию одних законов природы, управляемых «высшим существом». Механическое перенесение законов природы в сферу общественных отношений приводит к невозможности понимания не только целого, но и частей, т. е. отдельных элементов ландшафтной оболочки. Непознаваемость мира часто даже декларировалась географами-идеалистами. Признание же единства природы и общества в идеалистической форме (как отражение единого божественного духа) не в состоянии обеспечить изучение этого единства, так как оно лишается своей материальной сущности.
Следовательно, оба направления, стихийно-материалистическое и идеалистическое, в своем развитии смыкаются одно с другим и ведут к ликвидации географии как науки, вступают в прямое противоречие с законами материалистической диалектики.