Тетеревиные птицы Шарьинского района костромской области

Природа, история местности и промысел боровой дичи

В известной монографии «Обзор промысловых охот в России» А. А. Силантьев (1898) выделил в европейской части страны как «промысловый район» только северо-восток ее, охватывавший в то время Архангельскую, Олонецкую, Вологодскую, Вятскую и Пермскую губернии. «Переходная полоса, или район спорадического промысла», включала, по Силантьеву, несколько губерний северо-запада, а из северо-восточных — такие, как Костромская, Нижегородская и Казанская, тесно смыкавшиеся с типичными промысловыми — Вятской и Пермской.

«Промысловый район есть житница дичи, преимущественно рябчиков, тетеревов, белых куропаток и глухарей, по отношению к Петербургу, Москве и заграничным рынкам, но житница бесспорно оскудевающая», — писал Силантьев (1898, с. 215). Однако оскудение это не так резко бросалось в глаза из-за наплыва в тогдашний Петербург «сибирской» дичи, частью тоже привозимой из Пермской губернии, частью же из Тобольской, благодаря чему пополнялся «недостаток привоза из трех ближайших к столице губерний: Олонецкой, Архангельской и Вологодской». Процесс оскудения запасов «боровой дичи», так четко показанный в труде Силантьева, единственном в своем роде в охотничьей литературе царской России, продолжался и в течение последующих десятилетий.

Я имел возможность ознакомиться с условиями существования тетеревиных птиц в нескольких участках южной и средней тайги европейской части СССР. Первое знакомство состоялось летом 1917 г., во время работы в изыскательской партии на р. Северной Двине, на обширном протяжении прибрежных лесов от Великого Устюга и почти до Архангельска. Начиная с 1930 г. мною были организованы полустационарные исследования экологии пушных млекопитающих и боровой дичи в обширном хвойном массиве северной части бывшего Ветлужского уезда Костромской области, в те годы — Шарьинского района Горьковского края. Начало работ было проведено на средства Отдела биологии и промысловой охоты Центральной лесной опытной станции. Директору отдела Б. М. Житкову я обязан как самой возможностью совершить несколько поездок в Шарьинский район, так и постоянной моральной поддержкой в намеченных и начатых там длительных исследованиях. В дальнейшем регулярные поездки в избранный район производились на средства Института зоологии МГУ и мои личные.

Будучи занят первые годы изучением биологии и промысла белки, я не мог уделять много времени сборам материалов по тетеревиным птицам. Все же в 1934 г. удалось опубликовать предварительное сообщение (Формозов, 1934), в котором были использованы главным образом данные по питанию рябчика, собранные в 1930-1932 гг.

Из четырех видов тетеревиных птиц, распространенных в приветлужских лесах, основное внимание уделено рябчику и лишь отчасти тетереву и др. (глухарю, белой куропатке).

В первое лето моими помощниками были слушатели Биостанции юных натуралистов А. Максимов и В. Беляев, проходившие свою биологическую практику. Большую помощь при работах на месте оказывали жители деревень Киселево и Яковлево: А. И., М. И. и К. П. Зайцевы, П. Е. и Е. Е. Корчагины, С. И. Шорин, В. П. Сотиков и др.

В отличие от других охотников, В. П. Сотиков записывал часть своих наблюдений, и я мог воспользоваться некоторыми из его записей.

Следует отметить, что, будучи связан с преподавательской работой в Московском университете, я постоянно проводил учеты фауны лишь в осенние месяцы, в сентябре — октябре и реже в начале ноября. Кроме того, были совершены две кратковременные доездки в весенние месяцы и две зимние. Таким образом, о гнездовом периоде тетеревиных птиц я мог составить представление только по немногим случайным данным. Однако уже в первые годы бросилось в глаза значительное сокращение по мере подрастания числа птенцов в выводках рябчиков. Гибель их происходила, видимо, не от хищников, а скорее всего, от заболеваний.

Тогда же я обратился к проф. В. А. Догелю с просьбой рекомендовать кого-либо из студентов-практикантов Ленинградского университета для изучения экто — и эндопаразитов тетеревиных птиц в районе стационара. За эту тему с большой энергией взялся студент И. М. Олигер. Он собрал обширный интересный материал, позднее частично им опубликованный (Олигер, 1940а, б; 1957, и др.). Его база была в тех же деревнях — Киселево и Яковлево, где останавливался я. И участки обследования были примерно там же, где я ежегодно проводил свои маршрутные учеты млекопитающих и птиц. Таким образом, работа И. М. Олигера смыкалась с начатой мною, но обе они полностью не были закончены. Последний раз мы были в Приветлужье вместе в 1940 г., а затем война надолго оборвала запланированные исследования…

В 1930 г. вдоль полотна Северной ж. д., начиная от станций Шарья, Якшанга, Поназырево и далее к востоку, стояла сплошная стена хвойного леса, уходившая на юг до левого берега р. Ветлуги.

Позже ст. Поназырево и д. Киселево были отнесены к Поназыревскому району Костромской области.

В этом сплошном лесном массиве южнее ст. Поназырево по линии грунтовой дороги, выходившей на р. Ветлугу к с. Одоевскому, почти на 50 км в длину и 30 км в ширину простирался участок лесов, служивший более 11 лет местом наших исследований. Преобладающим типом леса в те годы были различные ельники, сложенные двумя видами елей — сибирской (Picea obovata Ledeb.) и европейской (Р. excelsa Link.) — и помесями между ними. По строению поверхности этот район представляет равнину — часть западного склона водораздела рек Ветлуги и Вятки, для которой характерны группы небольших моренных холмов, зачастую сильно вытянутых и носящих местное название «веретья». Пески веретьев обычно заняты лишайниковыми борами. В конце прошлого века в этих борах паслись зимой на ягеле большие стада диких северных оленей.

Местами поверхность имеет вид холмистой равнины, сплошь покрытой лесом, как и ее низменные участки. Заболоченность низин и бедность почв холмистых районов были причиной того, что земледельческая колонизация обширного лесного массива задержалась на целые столетия, тогда как более удобные земли правобережья р. Ветлуга и район, лежащий к северо-востоку, за линией железной дороги, давно лишились лесного покрова, были густо населены и почти сплошь распаханы. Это «Одоевское», оно же «Ветлужское жило», и северное «Вятское жило» — издавна обжитые местности, противопоставляемые лесной глуши, занимавшей бассейны левых притоков Ветлуги — рек Якшанги, Ней, Кокши и др. Очертания «Одоевского жила» — белые пятна полей — были хорошо видны на цветной карте растительного покрова, составленной в 30-х годах проф. В. В. Алехиным (1935).

Говоря о лесной области северо-востока бывшего Горьковского края, С. С. Станков (1925) считал, что она представляет довольно типичную подобласть сибирской тайги. В этой местности сибирская пихта встречалась в значительном количестве, образуя с елью крупные массивы; лиственница попадалась реже. К списку характерных растений, отмеченных Станковым, можно добавить кустарник — белую свидину [Thelycrania alba (L.) Pojark.], обычную у берегов р. Ней, сибирский ломонос, голубую жимолость, многочисленную в Шарьинском районе полянику, хмелелистную костянику, древесный лишайник Usnea longissima Ach., свисающий длинными нитями с сухих ветвей пихт, и многие другие. Но все же, на наш взгляд, описываемая местность не особая подобласть сибирской тайги, а участок европейской тайги, обедненной элементами широколиственных лесов, но отличающийся наличием многих сибирских элементов. Здесь, например, уже нет ни лещины, ни ясеня, а дуб отсутствует на водоразделах и встречается только в речных поймах, по-местному наволоках, где он даже плодоносит, но слабо и редко.

За годы работы в этом районе я исследовал содержимое зобов многих сот рябчиков, но ни разу не встретил в них сережек лещины, обычно и в массе поедаемых этой птицей даже на севере Московской области, или плодов бересклета бородавчатого. С другой стороны, в пище рябчиков, добытых в Костромской области, ни разу не были встречены ягоды белой свидины, хотя это обычный корм той же птицы, населяющей тайгу Западной Сибири. Бросалось в глаза преобладающее поедание костромскими рябчиками ягод костяники хмелелистной, которая дает более сильные урожаи и дольше сохраняет ягоды и даже переносит зимовку под снегом. Весной ее уцелевшие ягоды имеют привлекательный вид и хороший вкус. Костянки ягод этого вида крупнее, тверже и более бугорчаты, чем у обычной костяники; к концу осени они часто наполняют желудок рябчиков, явно заменяя роль камешков и песчинок, которые редко достаются птицам в таежных лесах, где почва укрыта мхами.

Занимающие в описываемой местности большую площадь елово-пихтовые леса и елово-пихтовые леса с дубравными элементами состоят преимущественно из ели, пихта составляет не более 0,3—0,4 древостоя этих насаждений и только местами в долинах рек преобладает над елью. Елово-пихтовые леса занимают водоразделы и склоны к долинам рек, произрастая на суглинках и супесях, подстилаемых ледниковыми отложениями или коренными породами пермского возраста. Песчаные участки заняты сосной. По признаку увеличения степени влажности местообитаний типы еловых лесов можно расположить в такой ряд:

• брусничная рамень (ель — брусника — зеленые мхи);
• кисличная рамень (ель — кислица — зеленые мхи);
• зелономошная рамень (ель — зеленые мхи);
• черничная рамень (ель — черника — зеленые мхи);
• хвощевая рамень (ель — хвощ лесной — мхи);
• мшистая рамень, или мшистая шохра (ель — костяника хмелелистная с мелкими осоками — зеленые и сфагновые мхи);
• высокотравная шохра (ель — береза — высокотравье).

Местным термином «шохра», близким к северорусской «согре», здесь обозначают сырые заболоченные типы ельников, нередко с примесью сосны и березы, приуроченные к пониженным участкам со слабым стоком вод.

Высокотравная шохра занимает долины и края русла мелких лесных речек. Такие места обычно зарастают вязолистным лабазником; из злаков здесь встречаются широколистная цинна, литовский манник и некоторые другие, тоже принадлежащие к группе северных или северо-восточных таежных элементов.

Бессточные лощины и западины заняты мшистой шохрой, отличающейся кочковатым рельефом, топкими, едва проходимыми участками между кочек, угнетенным обликом, плохим ростом и свилеватостью ели. Кочки покрыты болотными и сфагновыми мхами; из травянистых растений обычны мелкие осоки, костяника хмелелистная, поляника, лесная форма тростника. Эти два типа шохры, по мнению В. В. Алехина (1935), особенно характерны для рассматриваемой территории, причем в своем наиболее типичном виде они развиты в северной части бывшего Ветлужского уезда. В южной части Приветлужья шохры отличаются обедненной растительностью.

Водораздельные пространства заняты ельниками-кисличниками, черничниками, реже брусничниками, которые на склонах и в понижениях переходят в типы раменей долгомошных и даже сфагновых. Елово-пихтовые рамени с дубравными элементами очень характерны для описываемой территории и широко распространены на водоразделах с наиболее богатыми почвами. К хвойным породам здесь примешивается липа и в меньшем количестве обыкновенный клен и шершавый вяз (Ulmus glabra Huds.). Такого же типа рамени занимают наволоки — затопляемые в половодье участки по берегам р. Ней. Липа, клен и особенно рябина, крушина, шиповник и калина дают на наволоках частые и большие урожаи. Береза, осина и по берегам стариц и проток ольха, произрастая рядом с пихтами, развивают прекрасные кроны и обильно плодоносят. Разнообразие и пестрота растительности, наличие небольших лужаек, мозаичность биотопов делают наволоки местообитанием, всегда привлекающим рябчиков, что особенно заметно зимой, а также летом, в периоды засух, когда в лесу пересыхают ручьи, болота и речки. Река Нея иногда мелеет, но никогда не пересыхает, и у ее берегов рябчики всегда находят удобные водопои.

Сосновые леса в обследованном районе приурочены в основном к левобережью р. Ветлуги и сопровождают течение рек Ней, Якшанги, Кокши и др. Ряд сосняков, расположенных по увеличению влажности и степени заболоченности, имеет следующий вид:

• лишайниковый бор (сосна — лишайники Cladonia, Cetraria);
• чистый мшистый бор (сосна — зеленые мхи);
• бор-брусничник (сосна — брусника — зеленые мхи);
• бор-черничник (сосна — черника — зеленые мхи);
• бор-долгомошник (сосна — политриховый мох);
• сфагновый сосняк (сосна — вересковые кустарнички — сфагновые мхи);
• сфагновое болото с малорослой сосной (угнетенная сосна — вересковые кустарнички — сфагновые мхи).

Важная черта наиболее сухих типов ветлужских боров — заметная обедненность их кустарникового и травянистого покрова степными и южными видами. Например, ракитник и сон-трава встречаются в немногих местах, но и там они довольно редки. Вместе с тем для этих боров характерно присутствие единичных сибирских лиственниц, которых больше по соседству с р. Ветлугой. Как следствие пожаров и рубок в травянистом покрове боров местами большую роль играет вейник. Сосняки-зеленомошники и сосняки-черничники имеют большую примесь ели и носят местное название «субори». Они через ряд переходов сливаются с раменями и в этом районе шире распространены, чем типичные боры. Сфагновые болота немногочисленны и невелики, однако близ д. Киселево есть «Чистое болото», с которого в урожайные годы вывозили десятки подвод клюквы. На некоторых лесных болотах бывают большие урожаи морошки.

Хищнические рубки лесов, принадлежавших раньше частным владельцам, и большие лесные пожары внесли значительные изменения в облик растительности района. Грандиозные пожары прошли по лесам Ветлужского уезда в 1839 и 1841 гг.; много леса сгорело в 1910 и 1920—1921 гг. Старики крестьяне помнят о большом пожаре, охватившем все леса от р. Ветлуги до д. Киселево. Светлые березовые древостой с елью во втором ярусе занимали большую полосу выгоревших раменей, когда мы начинали наблюдения в бывшем Ветлужском уезде. Летом 1936 и 1938 гг. в засушливые периоды небольшие пожары в суборях были у дороги между деревнями Яковлево и Киселево. Около обеих этих деревень располагались небольшие, освобожденные от леса, пахотные угодья, к которым в низинах примыкали небольшие лоскуты сенокосов — лесные «пожни», очищенные недавно и зачастую еще усеянные пнями и кучами полусгоревших ветвей.

В 1933 г. в д. Киселево насчитывалось 17 дворов, жителей — 92 человека; пашен было около 42 га, лугов — 41, выгонов — 3 га, под усадьбами находилось 4 га, неудобной земли (шохры и болота) — около 3 га. Из 17 хозяйств в 14 были промысловые охотники. В то же время в д. Яковлево имелось 34 двора, жителей — 228, пашен — 137 га, лугов — 45, под усадьбами — 13 га, неудобных земель — 6 га. Приведенные цифры показывают, что Яковлево было лучше обеспечено пахотной землей и, следовательно, крепче привязано к сельскому хозяйству. Поэтому процент занятых промысловой охотой в этой деревне был меньше, чем в Киселеве. Да и по происхождению жители Яковлева сильно отличались от обитателей Киселева, хотя были отделены от них всего только 15 км лесной дороги. Деревня Яковлево возникла незадолго до отмены крепостного права, когда несколько семей по приказу помещицы были переселены из правобережного «Одоевского жила». Ехали «со слезами», но потом прижились и обстроились. Старики еще помнили то время, когда медведи уничтожали овсяные снопы прямо на гумне деревни, а на поле не раз выходили стада северных оленей. Следы медведей и в годы моих поездок часто приходилось видеть у самой «поскотины», ограждающей поля; глухари при осеннем вылете на озимь нередко присаживались на крыши изб или крылья ветряной мельницы; белки при миграциях забегали во дворы. Но среди жителей Яковлева было мало мастеров охоты за боровой дичью и пушным зверем, хотя имелись опытные медвежатники, добытчики северных оленей и лосей.

Деревня Киселево, по словам жителей, возникла около 100 лет назад у излучины р. Ней, где была уже мельница, построенная неким Киселевым. Сюда переселялись крестьяне с севера, близкие к «Вятскому жилу». Среди них было много отличных охотников и рыбаков.

Приехав в 1930 г. в северную часть бывшего Ветлужского уезда, я еще застал наследников тех охотников-промысловиков, которых, по данным А. А. Силантьева (1898), в 1896 г. в Ветлужском уезде насчитывали 2 тыс. (из 5 тыс. учтенных во всей Костромской губернии).

В начале текущего столетия рябчиков, добытых ружьем или петлями в самоловах, охотно забирали скупщики — «рябошники» по цене 40—45 коп. за пару. На сельские базары — «воздвиженский», «Покровский» и «казанский» — каждый охотник доставлял по возу дичи. Перекупщики сортировали птицу, упаковывали и по железной дороге направляли в Москву, Петербург и другие города.

В те годы, вспоминал старик С. И. Шорин, «мы гонялись за рябчиком более, чем за белкой», так как шкурка «спелой» белки стоила всего 12 коп. Соответственно и собак-белочниц в деревнях было мало, всего 2—3, не более, а в годы (1930—1940) наших работ их уже стало по 20—30 на деревню; в некоторых дворах держали даже по две зверовые лайки. В этот период заготовительные конторы Госторга принимали шкурки белок по 95 коп. за штуку, а пару рябчиков за 60 коп. К тому же, принимая пушнину, ее нередко «отоваривали», рассчитывались с охотником дефицитными изделиями, нужными в крестьянском быту.

Шорин рассказывал, что охотники д. Яковлево в старину осенью выходили за рябчиками еще до рассвета и возвращались домой поздним вечером, «в теми». Приносили за день до 10—15 пар рябчиков, редко до 20. Самому рассказчику больше 18 пар за день добывать не удавалось. Стреляли рябчиков «на почке» — во время утренней и вечерней кормежек и «с подхода», высматривая дичь, спугнутую с земли и поднявшуюся на деревья. Любопытно, что жители д. Яковлево, в отличие от жителей Киселева, Заболотья и других, даже в период, когда охота на рябчиков была очень выгодной, не пользовались самоловными приборами и не прокладывали путиков с сотнями жердок. Охотники д. Киселеве на второй год моих наблюдений в Шарьинском районе стали делиться своими секретами о деталях конструкции жердок и показывать свои путики. Все они утверждали, что рябчики, попавшие в силья жердок, выглядят «чище и аккуратней», чем стреляные; их охотнее брали скупщики.

По старым обычаям, выход «городить путики» происходил в период с конца августа до середины сентября, а самый лов продолжался до первых осенних снегопадов, которые заваливают снегом жердки и делают неподвижными лубяные силошки. Для устройства жердок нужен был только острый легкий топор, запас свежего лыка, содранного с тонких липок, и большой мешок мелких веток рябины и калины со щитками, полными ягод. Калину собирали заранее, но уже красной, иначе она становилась морщинистой и непривлекательной. Эту приманку охотники ценили выше, чем рябину. Последнюю очень быстро истребляли дрозды, снегири, сойки, кукши и дятлы; жердка оставалась оголенной, бездейственной. Калина как приманка служит лучше других плодов: почти все перечисленные птицы ее не едят, а рябчик очень охотно ею питается и, заметив, обязательно пробирается по жердке к ярко-алому пучку, висящему между двух лыковых силошек.

Устройство ветлужской жердки и ее отличие от северотаежной жердки заключается в том, что силок последней из-за отсутствия липы делают из конского волоса, а на жердке помещают только одну петлю между двумя пучками ягодной приманки.

За короткий осенний день охотник, наметив путик на местности, заселенной рябчиками, готовит 50—60 жердок. Через 2—3 дня он осматривает их, вынимает попавшихся птиц и удлиняет линию ловушек еще на полсотни жердок и т. д. Конечно, дело идет быстрей, когда работают вдвоем, что часто практиковалось семейными артелями.

В старину тропы были четко распределены между отдельными охотниками и они друг другу не мешали. Позднее, когда население увеличилось, в лесу «стали баловать», и путики пришлось перенести в более глухие и дальние от деревень места, где владельцам было трудно осматривать жердки достаточно часто, чтобы добычу не портили птицы и звери. Опытные охотники ставили одну жердку близко от соседней, так чтобы «ягодку от ягодки было хорошо видно», как говорили бывалые промысловики.

Просматривая вместе с хозяевами их отлично «напутанные» путики, я часто отсчитывал шагами расстояние от жердки до жердки и убедился, что оно очень изменчиво и колеблется от 50—80 шагов до 100—300 и более соответственно условиям местности, определяющим плотность населения рябчиков.

Основная часть путиков размещалась по логам, вдоль речек и ручьев, между полосами ольховников и еловыми «чащичками», окраинами ягодников, шохр и субори. Отдельные жердки тщательно размещали у мест, часто посещаемых рябчиками, — «греблищ», или «порхалищ», как в Костромской области называют места «купаний» тетеревиных птиц в песке и пыли, часто находящиеся близ «выскорей», под которыми птицы укрываются от дождя и где они собирают кварцевые песчинки, играющие роль в их желудках маленьких жерновов-гастролитов.

Еще недавно некоторые охотники ставили на путике до 300— 400 жердок и он был растянут на несколько километров. Осмотр его производили поэтапно, проверяя около сотни жердок в день. При осмотре поправляли задернутые, повисшие или перегрызенные белками петли, заменяли уничтоженную ягодную приманку и т. д. В полсотню жердок, поставленных в одном лесном квартале, попадало до 50 рябчиков, но это не предельная величина их численности на 1 км². В старые годы, вспоминают охотники, при первых осмотрах путиков почти в каждой жердке находили рябчика, а иногда и двух — в обоих силошках. В годы нашей работы птицы стало меньше, и по 200 пар за осенний сезон теперь не добывали даже самые опытные охотники. Высокая стоимость пушнины привлекала промысловиков к охоте за белкой, норкой и куницей, поэтому путики в 30-х годах стали размещать с расчетом, чтобы попутно с осмотром жердок заниматься и белковьем. Интерес к добыванию дичи на продажу стал падать, а неряшливое отношение к самоловным орудиям вызвало увеличение процента дичи, погибающей бесцельно в петлях и давящих слопцах, поставленных на глухарей.

В 1932 г. Александр Иванович Зайцев (в деревне его все звали Санушко) 22 октября обошел часть своего путика и вынул из петель 12 рябчиков, но из них целых было только 2, остальные были изъедены до полной непригодности. Одного, видимо, съела куница, других расклевали «потки», т. е. птицы: кукши, сойки и др. Дело в том, что Санушко не осматривал путик две недели, так как был занят в колхозе. В тот же день, осмотрев 17 жердок в другой части путика, он нашел остатки 3 рябчиков; от одного в силке остались только крылья, от двух других под жердками лежали на земле кучки перьев и костей. Через три дня, 25 октября, Зайцев отправился на осмотр еще одной части давно не проверенного путика и нашел 14 рябчиков; из них был не поврежден только один. В итоге: за две недели было погублено 29 птиц, а семье охотника досталось только 3 из них. Это один пример варварского отношения к ценной лесной дичи, еще не самый яркий; бывали случаи и более возмутительные. Когда я заговорил о беззаконности такой «охоты», Санушко стал оправдываться, ссылаясь на то, что в этом году из-за слабого урожая ягод лесные хищники особенно часто нападали на дичь, висящую в сильях. И, предаваясь воспоминаниям, он невольно открыл еще две отрицательные стороны местного дичного промысла. «Бывало, пойдешь весной с пищиком и найдешь жердку-то, висит в ней рябочек, весь сухонький, а цел!» Значит, в Шарьинском районе у ловцов не было обычая задергивать к концу осеннего сезона силья в жердках, и в них продолжали гибнуть рябчики, белки и даже куницы. Мне рассказали о двух случаях, когда в липовых силошках погибали даже глухари. Жердки были плохо привязаны и опускались под тяжестью крупных птиц настолько, что голова оказывалась на уровне петель.

Стрельба рябчиков на пищик ранней весной считалась в Приветлужье вполне законной, хотя она разбивает пары и много рябушек остаются холостыми, а число выводков резко сокращается. Заготовители принимали тогда дичь, стрелянную в запретное время, и, например, в 1931 г. из д. Киселеве весной было принято 400 рябчиков, а позднее сами охотники ворчали, что выводков стало мало.

Старики хорошо помнили, как ставили слонцы на «красноярах» на берегу р. Ней и целые группы их размещали на глухариных «греблищах» в сухих суборях, на полпути между Киселевом и Яковлевом.

Слопец — стационарный деревянный самолов для ловли тетеревиных птиц, главным образом глухарей, убивающий ударом тяжелой плашки.

Вылета глухарей на берега Ней в 30-х годах уже не было, но в излюбленных этими птицами боровых местах, около большой дороги, я еще не раз встречал от 20 до 40 глухарей, собравшихся при сентябрьском утреннике на поиски камешков и песчинок в те заветные места, где их ловили еще четверть века назад. В те годы П. Е. Корчагин, осматривая свой слопешник, вынимал столько глухарей, что свою ношу с трудом тащил 10 км до родной деревни.

Слопцы накрывают глухарей тяжелыми еловыми обрубками или сосновыми плахами и сильно портят внешний вид птицы. Скупщики неохотно брали такую искалеченную дичь, да и сами охотники предпочитали глухарей и тетеревов оставлять у себя для личного потребления, а продавали только рябчиков. В 1930—1940 гг. только кое-где встречались одиночные настороженные слопцы; эта ловушка «вымирала» и в Приветлужье.

Промысловики д. Киселево признавались, что до 1914 г. они не знали охоты на глухаря на току. Научил их приехавший со стороны новый «полесный», т. е. лесник, который в первые годы брал близ д. Киселево до 5 глухарей за одну зорю и до 50 петухов с одного тока. В 30-х годах тока были уже более мелкие — всего до 110—12 слетающихся самцов. На моих глазах произошло в Приветлужье быстрое уничтожение этой ценной птицы.

Выше уже было сказано о появлении в деревнях большого количества лаек и беспородных собак, приученных к охоте за белкой. Большинство их гораздо лучше, чем белок, отыскивали и облаивали выводки глухарей. В конце августа и в сентябре, когда охотиться за белкой было еще рано, все владельцы собак брали их с собой в лес для натаскивания перед белковьем и усиленно разыскивали глухарей. Всю осень в лесу гремели выстрелы. Известно, что молодые глухари очень смирны и хорошо выдерживают облаивание собакой, что облегчает охоту даже неопытному стрелку. Выводки глухарей истребляли полностью, не упуская и глухарок. Обстановка еще более обострялась во время белковья, когда на промысел выходили все имеющие ружье и собаку. К концу октября молодые глухари становятся более рослыми и крепкими на рану, поэтому при стрельбе по ним из плохоньких ружей во время белковья, как правило, оставалось много раненых птиц, улетавших от охотника и погибавших в лесу. Я дважды находил убитых глухарей, упавших на отаву лесной пожни под канонаду первых дней белковья у д. Яковлево.

С каждым годом глухарей становилось все меньше, но решающий для них период наступил, когда во всех борах и суборях началась «подсочка» — добывание «живицы» из зрелых сосен. Жители Киселева и Яковлева с неприязнью рассказывали мне, что в местах массовой подсочки не остается ни одной нетронутой сосны; весь лес вытоптан, так как сборщики живицы постоянно ходят от дерева к дереву. Кроме того, сбор живицы начинали с ранней весны и захватывали, таким образом, весь период гнездования глухарей. В результате все гнезда глухарей разорялись. В эти же годы увеличилось количество дорог и усилился наплыв рабочих из Харьковщины, Тамбовщины и других районов. От ст. Якшанга до Яковлева и Панина появилась новая узкоколейка. Широкое использование леса с привлечением людей со стороны способствовало быстрому уничтожению глухариных стаций и самих глухарей. Уже в 1951 г., когда А. И. Зайцев пошел осенью за глухарями со своей отличной лайкой, он нашел и убил только одного глухаря. В Яковлеве, где глухари всегда были вблизи деревни, они тоже полностью исчезли.

Некоторые особенности сезонного образа жизни рябчика

Сезонные изменения в распределении рябчиков по биотопам и особенности их поведения в зависимости от времени года удобнее всего описать начиная с поздней осени.

К концу октября световой день сильно укорачивается, ночи становятся все более холодными, а дождливая и бурная погода нередко мешает рябчикам спокойно кормиться в оголенных кронах деревьев, сбросивших свою листву. Часто случается, что погода принуждает рябчиков большую часть дня укрываться от ледяного дождя и ветра под густыми лапами елей и вылетать на кормежку только раз в сутки.

Обильные снегопады укрывают от глаз птиц ягоды черники, брусники, костяники и майника. Рябчикам приходится все чаще добывать корм на ветвях древесных пород. Им служат сережки берез и ольхи и почки многих деревьев и кустарников, питаться которыми рябчики начинают уже в сентябре.

В конце октября и в ноябре бывают дни с отрицательной температурой, и, если при этом сухой снежный покров достигает высоты 15—20 см, рябчики и тетерева начинают использовать его как укрытие от холода и теплопотери, а также и от нападения пернатых хищников. При этом рябчикам иногда приходится долго отыскивать микропонижения или просветы между кочками, где снега накопилось больше, чем на ровных местах. Здесь они закапываются, делая свои типичные «спальные норы», правда, более короткие и менее глубокие, чем зимою.

В тихие солнечные дни, иногда сменяющие дождливые и ветреные, рябчики тоже находят пути к скромному «лесному комфорту»: утром, едва солнце поднимется над лесом, они взлетают на крупные деревья со светлой корой (березы, осины) и садятся на сучки у самого ствола, обязательно на освещенной его стороне. Светлая кора служит экраном, и рябчик, притаившись около нее, улавливает тепло как прямых, так и отраженных лучей. «Солнечные ванны» после холодного утренника вызывают у рябчика дремоту, и он долго обогревается, совсем не торопясь лететь на кормежку.

В переходный период между осенью и зимой нередки случаи образования гололеда, сковывающего и отяжеляющего ветви деревьев, и выпадение сырого снега, вызывающего в лесах массовые «снеговалы» и «снеголомы», хорошо известные лесоводам. Для рябчика и тетерева очень неблагоприятно сильное оледенение тонких ветвей березы, ольхи, козьей ивы, осины, рябины и др., по которым им становится трудно передвигаться.

Вместе с тем в мелколесье при большом урожае рябины выпавший сырой снег так загружает кроны молодых рябинок, что они склоняются верхушками к земле, а щитки зрелых плодов оказываются на уровне снежного покрова. Это освобождает рябчиков от необходимости передвигаться по тонким скользким веткам, склевывая рябину в кронах. Гораздо легче и безопаснее, бегая по снегу, отыскивать низко склонившиеся верхушки и склевывать с них плоды при минимальной затрате усилий. Много раз нам случалось находить на снегу тропки, проложенные рябчиками к таким рябинам от неглубоких снежных лунок, где птицы отдыхали днем и проводили ночи. Очень охотно рябчики подбирают с земли и снега части плодов рябины, поедаемые и сброшенные с рослых деревьев снегирями и щурами. Эти и другие наблюдения свидетельствуют, что у рябчиков, в большей степени наземных птиц, передвижения по тонким гладким ветвям, особенно раскачиваемым ветром, требуют значительных усилий.

Когда в лесу накопится достаточно высокий слой рыхлого снега, в котором рябчики сильно «тонут», они перестают делать сколько-нибудь значительные переходы. Более того, около их снежных спальных нор в большинстве случаев следы ног совсем отсутствуют, так как рябчики, покормившись на ольхе или березе, тут же «падают» с ветвей вниз в снег и, проникнув на глубину 25—30 см, затаиваются в округлых камерах на сутки, а в непогоду и на более длительный срок. Выйдя утром из снега, птицы иногда делают с десяток шажков, прежде чем вспорхнуть на нижние ветви соседних деревьев, или прямо из лунки поднимаются вверх. В холодные многоснежные зимние дни рябчики очень вялы, медлительны, молчаливы; даже ямки, где они зарывались в снег, редко попадаются на глаза. Чаще всего парочки рябчиков внезапно вылетают прямо из-под ног в тот самый момент, когда, забыв о дичи, наедешь лыжами на их норы, двигаясь по заснеженной лесной просеке. Летние дороги, непроезжие зимой, небольшие поляны и лесные «окна», луговины по берегам речек — все это участки с глубоким рыхлым снегом, не потревоженным ветром, обычные места, где зарываются рябчики. Чаще всего они держатся парами, объединившись еще в начале сентября, и закапываются на расстоянии 1—3 м друг от друга; реже встречаются группы в 3—6 штук.

После оттепелей и появления наста поверхность снега уплотняется, что затрудняет рябчикам устройство спальных нор под его защитой, но обеспечивает легкое передвижение среди потонувших в снегу кустарников и молодого подроста. В этих условиях рябчики начинают постоянные наземные поиски корма и длина их следов нередко измеряется сотнями метров. Парочки задерживаются около молодых осинок, низкорослых ив, кустов малины и легко склевывают те почки, которые были для них недоступны, пока снежный покров был недостаточно высок. В местах, где верхушки черники еще видны над снегом, рябчики срезают ее побеги вместе с почками и уцелевшими сухими ягодами. Впрочем, веточки и почки черники служат рябчикам постоянной, круглогодичной пищей. Весной в их зобу находили обрезки побегов с раскрывшимися почками и бутонами цветков, позднее — побеги в момент их полного цветения, далее — с зелеными завязями, спелыми ягодами, а глубокой осенью — уже окрепшие побеги, потерявшие листья, но сохранившие единичные засохшие ягоды. Побеги черники были найдены в зобах рябчиков, добытых в Шарьинском районе в декабре, при высоком снежном покрове. По нашим данным за 1930—1932 гг., веточки черники в сентябре составили 21,9% встреч в содержимом зобов, в октябре — 23%, а в ноябре — 66,9%. Иногда позднеосенние веточки составляли по объему 40—50% содержимого зоба; у рябчика, добытого 19 ноября 1930 г., в зобу оказалось 1429 кусков веточек черники!

Особенно оживленная деятельность рябчиков на снежной поверхности возникает в конце зимы, когда в солнечные и морозные мартовские дни начнут раскрываться шишки елей и полетит множество их крылатых семян. Рябчики быстро находят участки с сильно плодоносящими елями и тщательно обследуют места, куда ветер в большом количестве заносит эти очень питательные семена, нередко во множестве скопляющиеся в пробитых зайцами торных тропах, в ямках и на лыжнях охотников. Эти естественные «кормушки» привлекают и конкурентов рябчиков — клестов, синиц, соек, кукш, однако при хорошем урожае пищи хватает для всех. Ближе к весне начинают вылетать и семена сосны. В марте, сопровождая в поисках еловых семян рябушку, самец, уже начинающий токовать, чертит по снегу опущенными крыльями, а на остановках принимает красивые ритуальные позы.

Интенсивная «подкормка» лесных птиц в год, урожайный на семена ели, повторяется далеко не ежегодно, но относительно часто. Иногда вылет семян начинается еще осенью — в сухую солнечную погоду конца сентября и начала октября. Рябчики используют урожай ели уже в этот период, отыскивая вылетевшие семена на тропах, дорожках и местах с редкой травой. Однако в европейской части страны это бывает довольно редко. В восточной части Костромской области за 11 лет (1930—1940) осенний вылет семян, не считая пихты, мною был отмечен только дважды: в октябре 1933 г. и в первой декаде октября 1940 г. В континентальных районах Сибири осенний вылет семян из относительно мелких шишек сибирской ели и лиственницы (Larix sibirica L.) бывает значительно чаще, а в некоторых местах даже постоянно.

В Костромской и Кировской областях весенний период потребления семян хвойных пород рябчиками длится с марта до половины мая. В конце апреля, при ранней весне, когда снег в лесу сойдет почти везде, бросается в глаза, что эти птицы свои поиски семян охотнее ведут на сугробах, уцелевших в тени елей, где находить корм гораздо легче, чем на сырой захламленной земле. Вскрывая рябчиков, добытых в апреле — начале мая, во время постоянного поедания ими еловых семян, легко было убедиться, что все птицы, независимо от пола, имели заметные подкожные жировые отложения, чего, как правило, не бывает у рябчиков в конце тех зимних сезонов, когда мало семян ели. Можно предполагать, что хорошая упитанность самок накануне наступающего периода яйцекладки и насиживания играет положительную роль в жизни рябушек, но вопрос этот еще неясен и заслуживает специального исследования.

Заканчивая описание поведения рябчиков в конце зимы, нужно отметить, что длительные перебежки по снегу для них довольно опасны, так как привлекают внимание пернатых хищников. Серая пятнистая окраска оперения хорошо маскирует рябчика, когда он садится на отдых в серые, отмершие ветви ели, но она же на чистом, сверкающем снегу выглядит очень темной и делает перебегающую парочку заметной издалека. Затвердевший наст, по которому рябчики бегают с завидной быстротой, мешает им быстро «нырнуть» под защиту снега и делает их легкой добычей ястреба, в конце зимы высматривающего белок и не упускающего случая напасть и на тетеревиных птиц.

В конце апреля, когда на открытых участках в лесу появятся проталины, рябчики отыскивают большие муравейники. В теплые дни рыжие муравьи (Formica rufa L.) вылезают на обтаявшие верхушки своих построек, еще до половины укрытых снегом. Заметив медленно копошащуюся кучку муравьев, рябушка, а следом за ней и самец забираются на муравьшце и с азартом принимают процедуру «муравьения». Этот термин давно принят зарубежными экологами, но у нас почти не употребляется, хотя и был известен паразитологам (Дубинин, 1956). «Муравьиться» — значит заставить недавно освободившихся от спячки муравьев защищаться от «нападения», опрыскивая перья птицы выделениями, в просторечье называемыми «муравьиной кислотой». Именно эта «кислота» освобождает рябчика от перьевых клещей, паразитирующих преимущественно на перьях его крыльев и особенно беспокоящих птицу ранней весной. Тетерева тоже занимаются «муравьением» в конце апреля — начале мая, но, как обитатели более открытых биотопов, находят жилища пробудившихся рыжих лесных муравьев на проталинах опушек, уже обогретых солнцем. Подобную картину я наблюдал также весной 1971 г. в Кировской области. 30 апреля в еловом лесу еще совсем не было проталин. Следы парочки рябчиков, набегавших много по насту, в двух местах подходили к обтаявшим верхушкам муравейников, где птицы оставили небольшие луночки в подсохшей хвое. На опушке леса, где уже появились проталины, муравьи держались на верхушках своих построек как небольшие плотные и слабоподвижные живые островки. В тот же день я видел следы «муравьения» тетерок. Это было на муравьищах около проталин, на которых птицы искали свежую зелень.

Наблюдения за «муравьением» тетеревиных, сделанные мной в 1951 и 1953 гг. в Московской и Ярославской областях, подробно описаны в сводке В. Б. Дубинина (1956). Интересно, что подобное явление мне приходилось отмечать только ранней весной, когда проснувшиеся муравьи еще не кусаются, но щедро выделяют свой секрет. В последнем нетрудно убедиться, если похлопать рукой по «черной шапке» оживших муравьев, а потом понюхать приятный и резкий запах «муравьиной кислоты». Такого рода общение с отогревающимися муравьями всегда входило в программу моих первых весенних походов.

Когда снег сойдет на больших участках лиственных мелколесий, на вырубках, ветровалах и гарях, микроклимат их в солнечные дни становится намного приятней, чем в тенистых ельниках раменей, суборей, хранящих массу спега, ночной холод, сырость и подснежный говор ручьев. В это время многие парочки рябчиков переходят на участки с обилием проталин и поведение их становится совсем непохожим на вялое, сонливое зимнее. Это — легкие, очень подвижные птицы, часто делающие быстрые перелеты с участка на участок, торопливо обследующие лужайки, изредка на ходу склевывающие зеленые листочки ранних трав, легко пробирающиеся через горы ветровала и снова перелетающие еще дальше от темного, сырого ельника. Создается впечатление, что рябчики ведут своего рода разведку на малоизвестной им территории, причем впереди все время движется рябушка, бегло осматривающая местность, а следом за ней, распустив хвост, бежит рябчик. На каждой остановке самец принимает ритуальные позы. Такие пары временами охотно отвечают соседним и откликаются на пищик охотника, но не проявляют желания приблизиться. Видимо, рябушка ищет удобное место для гнезда и целиком занята этим. В больших темнохвойных массивах, где еще нет проталин, пары рябчиков ведут себя почти по-зимнему — вяло и малоподвижно; здесь сход снега будет на одну-две недели позднее, чем в лиственных мелколесьях, и соответственно спаривание рябчиков запоздает на такой же срок.

Бегая по проталинам, рябчики питаются помалу почти весь день, и зоб их редко наполняется так, как осенью. Бывает только исключение, когда рябушка найдет много животного корма, который ей необходим при формировании яиц. Например, 1 мая 1934 г. была добыта самка весом 390 г, в зобу которой оказалось 60 крупных длинных личинок Tipulidae, в массе встречавшихся в ту весну на дне маленьких ямок и луж, наполненных опавшими листьями. Множество таких личинок, уже сильно перетертых, оказалось и в желудке этой птицы.

Конец апреля и начало мая — период резкого изменения условий питания тетеревиных птиц, в первую очередь рябчика. Еще снег не сойдет, а уже вытягиваются, «пылят» и вскоре засыхают сережки ольхи, кормившие рябчиков больше полугода (с сентября по апрель); следом освобождаются от плотных чешуек крупные почки осины и вытягиваются длинные серые сережки с красными пыльниками. Их охотно обрывают и заглатывают глухарь, рябчик и тетерев. Но и эти серые «червяки» скоро теряют пыльцу, делаются легкими и падают на землю. Немного позднее зацветает козья ива, и ее деревца с массой соцветий зеленоватых у женских особей и ярко-желтых — у мужских удивительно украшают еще голый лес и привлекают к себе многих насекомых и птиц. Рябчики более полугода при каждой возможности кормятся крупными желтыми почками этой ивы, но особенно охотно они обрывают ее золотистые мужские соцветия в их полном цвету. Вскоре зацветают березы, но их пыльниковые сережки, кормившие рябчиков и тетеревов, подобно ольховым, более полугода, отцветают тоже довольно быстро и высохшими мягкими «червячками» опускаются на землю.

Все основные кормовые древесные породы рябчика, питающие его в холодную половину года, — типичные анемофилы, цветущие рано весной, пока лес еще не покрылся листвой, и пыльца их легко разлетается по ветру. Они рано отцветают, и рябчик бывает принужден переходить на некоторые второстепенные корма; например, генеративные почки черемухи осенью и зимой он поедает довольно редко, а весной, когда они набухают и полны бутонов, готовых превратиться в цветки, потребляет в массе и с явной охотой.

Из редких древесных пород южной тайги ранней весной привлекают внимание рябчика крупные набухшие почки остролистного клена, которые изредка могут послужить ему лакомством в смешанных пихтово-широколиственных участках приветлужского леса. Чаще всего, бегая по проталинам, рябчики склевывают листовые пластинки кислицы, молодые листья таволги, селезеночника, земляники, молодых осок и т. д. Заметив выглядывающие из земли острые, как небольшие гвоздики, плотные вегетативные и спороносные побеги лесного хвоща (Equisetum sylvaticum L.), рябчик разрезает их клювом на части и заглатывает в большем количестве, чем другие ожившие растения.

Любопытно, что такие же побеги появляются поздней осенью и тоже поедаются рябчиками, пока их не укроет снег. Летом высокие мягкие побеги лесного хвоща в массе поедают глухари. В средней и северной тайге это растение служит им одним из излюбленных кормов. Однако при анализе летних кормов взрослых рябчиков я никогда не находил в их зобах даже мелких остатков зрелой летней зелени лесного хвоща. Видимо, вкусовые качества ранних побегов хвоща привлекательны для рябчиков, а у зрелых растений они исчезают.

В начале мая гребенчатые каемки пальцев рябчиков начинают линять и постепенно отпадают, отрастая заново летом. К середине сентября они достигают значительной величины, а к началу холодного периода года — полного развития. Одновременно с подотекой изменяется и рамфотека; обращают на себя внимание глубокие выщербины в режущей части рогового чехла клюва, образующиеся за зиму при перегрызании мерзлых побегов ольхи, березы и других жестких кормов. Роговая ткань рамфотеки линяет небольшими тонкими слоями в летний период, когда рябчики питаются мягкими листьями и недозрелыми коробочками травянистых растений, ягодами, мелкими насекомыми, пауками и изредка мелкими наземными моллюсками. К началу холодного периода года рябчик имеет обновленный роговой чехол клюва, свежую крепкую бахрому на пальцах и густое опушение плюсны ног. Все эти приспособления связаны с преодолением трудностей, которые вызываются условиями жизни зимой.

У рябчиков, добытых в апреле и начале мая, всегда хорошо видны сильные потертости контурных перьев на шее, груди и спине. Это тоже следы зимы: бесчисленных «ныряний» в снег, прокладывания тоннелей в сугробах и торопливого выпархивания из спальных камер в случае опасности. Линька восстанавливает все потери оперения, и рябчики встречают новую зиму в очень густом, пышном зимнем наряде. Он настолько успешно охраняет тело птицы от теплопотери, что снежные стенки тесной спальной камеры рябчика никогда не подтаивают и при температуре ниже 0° остаются сухими.

По условиям поездок, приуроченных к осени и лишь изредка к ранневесенним и зимним месяцам, нам в Костромской области не удавалось находить гнезда рябчиков с кладками яиц. Но в 1939 г. студентка В. И. Осмоловская, собиравшая близ д. Киселево материал по биологии дятлов, 24 июня случайно нашла гнездо рябчика с 6 яйцами. Оно, видимо, было с запоздавшей кладкой, так как уже на следующий день птенцы его покинули, а в гнезде остались пустые и совсем непомятые скорлупки. Гнездо находилось в ямке, среди опавших веток, слегка устланное лишайниками и пухом рябушки. Место, избранное последней, — елово-пихтовый лес с подседом из молодых лип и рябины; в травянистом покрове — много майника, кислицы, костяники и куртины папоротника.

На следующий день, 25 июня, в 150 м от гнезда, на поляне, был обнаружен выводок рябчика. Пуховые птенцы уже пытались подлетывать. Они держались поблизости от участка, где было много бурелома, далее простиралась рамень с большой сомкнутостью (0,7—0,8) крон.

Осенью, до начала сильных листопадов, мне несколько раз удавалось находить брошенные гнезда рябчиков. Во всех случаях они были хорошо замаскированы и полны пустых скорлуп, совсем не измятых птеццами. Это говорит о том, что птенцы вылупляются очень дружно, недолго обсыхают в гнезде и вскоре уходят за самкой на участок, где могут добывать корм. «Яиц-болтунов», т. е. неоплодотворенных, с неразвивающимися эмбрионами, в кладках рябчиков не бывает совсем, или они очень редки. Большинство случайно найденных мною опустевших гнезд находилось рядом с большими кучами валежника, комлями елей или в углублениях стенок полугнилых выкорчеванных стволов, поместному «выскорей».

Известно, что рябушка — очень смелая и самоотверженная наседка; она не покидает гнезда, пока человек не подойдет к ней вплотную, а иногда продолжает насиживать и в том случае, если ее гладят рукой. Нужно видеть, насколько теряются все признаки затаившейся птицы, когда защитная окраска рябушки полностью сливается с поверхностью почвы, а сама наседка абсолютно недвижима, подобно куску упавшей коры или кучке прелых листьев. Поэтому очень трудно искать гнезда рябчиков, особенно в местах, где много привлекающего этих птиц ветровала и хвороста.

В начале июня 1937 г. несколько жителей д. Яковлево взялись в соседнем лесничестве за чистку двух делянок, где в предшествующий год была выборочная рубка берез на фанеру. При такой рубке на делянках местами остается масса брошенных вершин, крупных сучьев и ветвей и других отходов, но древостой изреживается мало, так как все хвойные деревья и часть лиственных остаются. Задача взявшихся за чистку заключалась в том, чтобы брошенные отходы собрать и сложить в кучи. Интересно, что на относительно небольшом участке люди, таскавшие сучья, нашли 5 гнезд рябчиков с кладками уже насиженных яиц числом по 7, 8 и 11. Обеспокоенные рябушки не бросили своих гнезд и продолжали насиживать, за исключением одной, которую задели палкой, и, видимо, не случайно, а позарившись на дичь. Описанные находки гнезд рябчиков показали привязанность этих птиц к скоплениям брошенных ветвей, упавших вершин и других укрытий, необходимых для наседок, а также и для птенцов в первую неделю их жизни.

Десятки выводков, встреченных как нами, так и нашими помощниками — И. М. Олигером, А. А. Максимовым, В. И. Осмоловской и др., подтвердили отмеченные черты поведения молодняка рябчика, а именно предпочтение захламленных мест леса, участков с подростом лиственных пород и небольших травянистых полянок. На последних гораздо богаче фауна насекомых, пауков и др., а количество растений с начинающими рано созревать семенами и плодами значительно выше, чем на покрытых мхами затененных участках глухих раменей.

Косвенно об этом можно было судить и по характеру питания молодняка рябчиков. Например, у одного пухового птенчика в зобу были обнаружены две мелкие цикадки. У молодого рябчика весом 136 г, добытого 19 июля 1930 г., в зобу оказались 10 еще зеленых ягод черники, личинки пильщика, гусеницы перламутровицы и пяденицы, иванов-светлячок. У другого молодого рябчика весом 154 г, добытого 19 июля 1930 г., содержимое зоба состояло из 13 спелых ягод черники.

По мере созревания ягод выводки рябчиков начинают перемещаться на участки, богатые земляникой, малиной и особенно черникой, привлекающими птиц еще задолго до полного созревания. Перемещение рябчиков в ельники-черничники и субори черничника очень заметно и легко учитывается при подсчете встреченных выводков на маршрутах. Только к началу сентября, когда основная часть урожая черники будет истреблена множеством ее потребителей и поспеет брусника, выводки передвинутся в разные типы брусничников, где остаются до появления постоянного снежного покрова.

В южной полосе тайги значение черничников и брусничников в жизни рябчиков неизмеримо больше, чем всех других ягодных растений, вместе взятых.

С половины августа перелинявшие и окрепшие рябчики начинают разбиваться на пары, причем в местах их скоплений бывают частые стычки самцов, азартно ухаживающих за самками Образовавшиеся пары обычно уходят от рассыпающихся стаек и держатся всю осень и зиму относительно тихо и незаметно до весны, когда вновь начинаются токование и схватки между соседними самцами.

Осенью из ягодных кормов в жизни рябчиков большую роль играют плоды рябины и в меньшей степени калины, которая встречается спорадично, чаще всего в долинах речек и ручьев. Там, где много можжевельника, рябчики охотно поедают почти во все месяцы года его зрелые и еще зеленые шишкоягоды. Плоды шиповника поедаются осенью, чаще на вырубках и на опушках наволоков — пойменных участков относительно крупных рек. Очень заметен переход рябчиков к поеданию листьев осины, козьей ивы и отчасти ольхи, что происходит перед приближением листопада.

Вот некоторые описания содержимого зобов добытых осенью рябчиков:

21 сентября 1930 г., самец — 22 мелкие ягоды брусники, 40 крупных кусочков листьев осины (все без основных жилок).

4 октября 1931 г., самка — 156 сережек ольхи, один обрезок ольхового листа (сырой вес содержимого зоба 25 г).

21 октября 1935 г., самец — 47 крупных ягод брусники (93% по объему), ягода клюквы (2%), сережки березы (5%).

9 октября 1936 г., самец — 4 ягоды брусники, ягода рябины, сережки березы (45% по объему) и ольхи (25%), листочки кислицы (2%), почки и побеги черники (15%), бабочка (из молей), паук.

14 октября 1936 г., самка — 34 плода рябины (сырой вес 14 г; 80% по объему), крупные сережки ольхи (17%), крупные почки ольхи (3%).

18 октября 1936 г., самец — 25 крупных ягод брусники (70% по объему), смятые ягоды черники (25%), почки и побеги черники (5%).

18 октября 1936 г., самец —22 крупные ягоды брусники (55% по объему), 12 шишкоягод можжевельника (15%), сережки березы (30%).

25 октября 1937 г., самец — общий вес содержимого зоба 70 г, около 85% его по объему — ягоды, в том числе 35 крупных ягод черники и 183 — брусники.

18 октября 1939 г., самец — 58 ягод черники, 2 ягоды обыкновенной жимолости, 7 сережек березы, 3 листка черники.

По мере постепенного перехода от преобладающей нежной летней пищи к грубой и крепкой зимней, состоящей из сережек, почек и верхушек побегов древесных пород, рябчики начинают чувствовать необходимость в заглатывании гастролитов: мелкой гальки, крупных песчинок и т. д. В содержимом желудков наибольший размер гальки 8 мм, но чаще попадались окатанные кварцевые крупинки диаметром 1—2 мм или еще более мелкие песчинки. Цвет их обычно белый, что связано, вероятно, с тем, что такие камешки хорошо заметны на фоне верхнего гумусированного слоя почвы.

В угодьях, где почва укрыта мощным листовым покровом, коврами мхов и густой травянистой растительностью, что характерно для биотопов, занимаемых рябчиками, условия добывания камешков-гастролитов крайне затруднены. Здесь птицы собирают гальку чаще всего у «выскорей», где корни поваленных ветром деревьев поднимают поверхностный слой почвы и обнажают более глубокие ее участки, обычно подзолистые.

Разыскивая гальку, рябчики вылетают на торные тропы, к старым кострищам, песчаным кучкам, выброшенным кротами на поверхность, а также на «греблища» или «порхалшца». В конце сентября и в октябре рябчики посещают разбитые проселочные дороги, особенно проложенные по песчаным грядам — «веретьям» и даже выходят на полотно узкоколейных железных дорог.

Эти вылеты, как и у глухаря, приурочены главным образом к ясным, тихим утрам, обычным при первых ночных заморозках. Песчинки и камешки в желудках взрослых рябчиков я находил во все месяцы зимы, весны и лета, не говоря об осени. Кроме того, по следам на снегу удалось трижды видеть, что рябчики зимой посещали огромные «выскори» и, где было возможно, выклевывали песчинки. Молодые рябчики приобретают гастролиты не позднее начала июля; мы их находили у птенцов, весивших всего 124 и 130 г, например 7 июля 1932 г.

Количество камешков и песчинок у разных особей далеко не одинаково, у некоторых они полностью отсутствуют даже поздней осенью, когда птица, перейдя на грубые корма, особенно нуждается в гастролитах. В желудке рябчиков гальки, песок и крепкие семена растений до некоторой степени заменяют друг друга, хотя нередки случаи, что в желудке в достаточном числе имеются и те и другие. Костянки хмелелистной костяники, сотнями скопившиеся в одном желудке и найденные в нем весной, были проглочены еще осенью и всю зиму играли роль гастролитов, так что часть их была перетерта в разной степени. Другое дело с костянками черемухи, которые тоже очень прочны, но рябчик может их проглотить летом и найти зимой засохшими на ветвях и провисевшими там несколько месяцев. Засохшие на ветвях плоды черемухи для рябчика зимой — резервный запас гастролитов, доступный во все месяцы холодной половины года. Вопрос о роли в жизни рябчиков семян с крепкими покровами заслуживает специального изучения.

Колебания численности рябчика

В конце лета 1930 г. мы подсчитали расстояния, на которых хорошо слышен свист самцов и самок рябчиков при разной погоде, а также характер шума крыльев при взлете взрослых птиц с земли на дерево или с дерева на дальнее расстояние и т. д. Ряд опытов был проведен двумя наблюдателями, двигавшимися параллельно по ленте шириной 40—80 м. Выяснилось, что при широких лентах часть птиц остаются незамеченными и неучтенными. При работе вдвоем в малоудобной для ходьбы местности сильно затрудняется координация передвижения учетчиков. Поэтому в дальнейшем я предпочел единоличный подсчет рябчиков на лентах шириной от 40 до 70 м с учетом тех птиц, которые отвечают на пищик или с шумом перемещаются.

Рябчики мало боятся выстрелов, так как привыкли в ветреную погоду к частым гулким падениям подгнивших стволов деревьев. Один или два-три выстрела нередко не тревожат близко сидящих птиц, и отстрел части рябчиков, отмеченных на обследуемой ленте, совсем не мешает подсчету.

Передвижение по лесу облегчалось сплошной, правда несколько запущенной, сетью квадратных просеков, а местами и визиров. Пользуясь ими, можно было достаточно точно учитывать пройденные расстояния. При довольно пестром распределении типов леса в районе наблюдений маршруты ежедневно охватывали разнообразные биотопы, зачастую большинство из имеющихся в этой местности. Из года в год вся сеть маршрутов покрывала обширную площадь лесов и оставалась относительно неизменной, что обеспечивало возможность сопоставлять итоги учетов за разные годы.

Время учета рябчиков приходилось на сентябрь — октябрь. Осенью поиски рябчиков легче всего вести с помощью пищика, имитируя голос самца и самки. Однако в зависимости от состояния погоды и даже от состояния самих рябчиков, например степени их упитанности, они бывают то исключительно молчаливыми и малоактивными, то очень деятельными, охотно и часто отвечающими на голос пищика, быстро подлетающими к обладателю манка, и т. д. Даже в случае нормальной активности рябчиков достаточно точный их учет практически далеко не легок. Часть самцов, издали заслышав зов манка, делает короткие бесшумные перелеты и приближается молча; другие — ведут себя иначе: они тихо слетают на землю, неслышно пробегают почти к ногам наблюдателя или, наоборот, заметив его из укрытия, молча убегают в глубину леса. Таких рябчиков легко «проглядеть» и не отметить. Кроме того, большинство рябушек осенью редко отвечают на пищик и еще реже летят на его зов. В связи с этим при подсчете неизбежно большое преуменьшение числа самок и отчасти также самцов. Осенний отстрел мною рябчиков «с подхода», без пищика, показал, что соотношение полов в их популяциях очень близко к 1 : 1. То же самое подметили и промысловики, вынимавшие пойманных рябчиков из петель «жердок».

Учет рябчиков с пищиком дает достаточно надежные результаты только в короткий весенний период, с начала мая по конец этого месяца, когда самки сидят на гнездах, а самцы, потеряв их, откликаются на каждый голос, сколько-нибудь похожий на рябушкин. Иногда они летят на шорох ветки, задетой человеком, или треск поломанного сухого побега, надеясь, что перелетает рябушка. Число самцов, подсчитанных на пищик в половине мая или начале июня, будучи удвоено, дает величину, очень близкую к действительному количеству рябчиков-производителей, имеющихся на обследованном участке.

Осенний учет рябчиков дает относительные показатели, но так как ежегодно в конце сентября — октябре один и тот же человек день за днем проводил обследование, пользуясь одним и тем же методом и охватывая пробные ленты, в сумме обычно превышавшие 100 км, то эти данные были вполне сравнимы и достаточно надежны. Ниже мы приводим выборочные данные по длине маршрутов при учете рябчика в Шарьинском районе Костромской области:

Год	Общая длина маршрута, км	Число учтенных рябчиков
1930	90	152
1932	127	181
1936	105	78
1938	187	127
1940	196	94

Условия погоды и малая продолжительность светлого времени суток нередко сокращали длину пройденных маршрутных линий и количество наблюдений, но с этим приходилось мириться.

В первые годы наших исследований в Приветлужье рябчик был одной из самых многочисленных лесных птиц и наиболее обычной из тетеревиных. Местные охотники хорошо помнили, как в 1928 г. трое почтовых служащих пошли пострелять рябчиков в угодья д. Киселеве. Из них хорошим стрелком был только один. Несмотря на это, они за один день принесли 57 рябчиков, т. е. по 19 штук на охотника.

15 сентября 1930 г. я с утра препарировал белок, добытых накануне, а под вечер, перебравшись через поскотину, пошел за рябчиками в порубленные мелколесья д. Яковлево. Прошло немногим больше часа, а у меня в сумке уже были 15 рябчиков (один из них — хромист, глинистой окраски) и взрослый глухарь, сбитый с осины, где он жадно кормился листьями. В этот вечер рябчики отлично летели на пищик и можно было застрелить еще нескольких, но в этом не было надобности. В тот год, закончив хороший маршрут, я нередко приносил 8—14 штук.

В течение последующих 11 лет наблюдений численность рябчиков сократилась примерно в 8 раз. График среднего количества встреч рябчиков, построенный на основании наших данных, представляет собой постепенно падающую, но очень неровную кривую, со значительными «уступами». Попытаемся проанализировать собранный нами за 11 лет материал и выяснить, какие причины в конечном итоге определяли движение численности рябчиков. Даже беглые наблюдения за выводками рябчиков Приветлужья вскоре привели меня к выводу о значительной смертности птенцов с первых дней жизни, видимо вызываемой разными причинами.

Пух и перья маленьких птенцов легко теряются среди растительности, и, хотя именно в этом возрасте погибает значительная часть приплода, следы их гибели исчезают очень быстро.

Летом 1930 г. мы попытались выяснить роль диких хищников и сов в жизни рябчиков. Хотя мои молодые помощники с азартом взялись за ружья, однако результаты отстрела были очень бедны. Вечером 17 июля добыли молодую длиннохвостую неясыть — самца весом 712 г. В желудке ее оказался молодой рябчик весом около 130 г. 21 июля стреляли в канюка, летевшего с добычей. Хищник бросил свою ношу: оказалось, что это также был молодой рябчик. После этого было добыто еще несколько канюков и значительно больше осоедов, охотящихся на полянах, лугах и вырубках в лесу. Собранный материал показал, что канюки в основном ловили полевок, ящериц, жуков и изредка мелких птиц, а осоеды — главным образом личинок ос, шмелей и отчасти лягушек и ящериц. Оба вида хищников часто появляются на открытых местах, в связи с чем создается ложное впечатление об их многочисленности. В действительности в приветлужских лесах гораздо больше ястребов тетеревятников и перепелятников и крупных сов, но они очень скрытны, осторожны и редко попадаются на глаза.

Большинство находок растерзанных рябчиков, судя по месту поимки жертв и особенностям их «обработки», нужно относить именно за счет деятельности тетеревятников и в меньшей степени перепелятников и сов. Напомню, что при охоте с пищиком чаще других хищников на имитированный голос рябчика являются именно два только что упомянутых дневных хищника, а в осенние дни и длиннохвостая неясыть, которую не раз приходилось заставать во время ее охоты на рябчиков. При этом особенно бросается в глаза преследование ею этих птиц во время вечерней кормежки в излюбленных ольховых зарослях. В этих случаях рябчики бывают напуганны и при малейшей тревоге разлетаются.

Серая неясыть в приветлужской тайге относительно малочисленна, но она тоже нападает на рябчиков. В мае 1941 г. на Звенигородской биологической станции Московского университета под засохшей осиной, где гнездилась серая неясыть, я нашел целый, ловко «отпрепарированный» скелет рябушки. Леток в дупло был невелик, и сова разделывала свою добычу, сидя на краю дупла, откуда и сбросила потом остатки жертвы.

Костромские охотники деревень Киселево и Яковлево часто говорили мне о дневных хищниках, не раз нападавших при них на рябчиков, бившихся в петлях «жердок».

Все же число хищников в костромских лесах относительно невелико, и вряд ли они могут существенно повлиять на ход изменений численности рябчиков, но хорошо известно, что колебания численности тетеревиных птиц в первую очередь зависят от погодных условий в период размножения. Количество выводков, число птенцов в отдельном выводке, а следовательно и ежегодный прирост численности, находятся в тесной зависимости от особенностей погоды. Эту зависимость всегда отмечали и местные охотники, считавшие, что количество рябчиков в первую очередь зависит от условий погоды весной и летом. Например, о лете 1931 г. говорили: «Засуха была большая, все ручьи и мелкие лесные речки пересохли, выводки во многих местах остались без водопоя». Метеорологические условия летних месяцев 1937 и 1938 гг. значительно различались как по средним температурам воздуха, так и по количеству осадков. Весна 1938 г. была более влажная и теплая, чем в 1937 г., а лето жаркое и сухое. В результате в 1937 г., по словам охотников В. П. Сотикова и А. И. Зайцева, выводки у рябчиков были очень слабые, нередко встречались самки всего с 1—2-птенцами, тогда как в 1938 г. рябчики «держались табунками» (известно, что «в урожайные годы» в выводках бывает до 9 молодых).

Однако эти различия в интенсивности размножения рябчиков, отмеченные местными охотниками и И. М. Олигером, оказались недостаточными, чтобы существенно повлиять на осеннюю численность птиц, которая, по приведенным данным, в эти годы держалась на одном уровне.

Дальнейшая работа И. М. Олигера была направлена на выяснение вопроса о влиянии на изменения численности рябчиков различных паразитарных заболеваний. За 2 года им было исследовано 187 рябчиков, из них в 1937 г. — 35 взрослых и 46 молодых, а в 1938 г. — 41 взрослый и 65 молодых. Летний и осенний периоды были в этих сборах отражены полностью, но период с января по май остался незатронутым.

В результате исследований И. М. Олигера (1940а, б, 1957) у рябчиков были обнаружены многие эндо — и эктопаразиты. По его наблюдениям, на динамику паразитофауны особенно сильно влияют метеорологические факторы, характер питания птиц, их возраст и сезонные изменения в образе жизни.

В сухое и жаркое лето экстенсивность и интенсивность инвазии и ее продолжительность снижаются, что особенно сказывается на сосальщиках (Trematodes) и отчасти на ленточных червях (Cestodes), а из эктопаразитов — на клещах и кровососущих мухах.

При наступлении периода «купания» в песчаных «ваннах» исчезают пухоеды, при переходе к зимнему образу жизни и питанию сережками ольхи и березы совершенно исчезают кокцидии и уменьшается количество ленточных и круглых червей. К зиме уменьшается и количество перьевых клещей.

Наиболее патогенными для рябчика И. М. Олигер считает два вида кокцидии (Eimeria lyruri Galli-Valerio, Е. nadsoni Jak. Et Gouss.), паразита крови Leucocytozoon lovati Sel. et Samb. из простейших и ленточного червя Davainea tetraoensis Fuhr.

Для всех этих видов характерна высокая экстенсивность инвазии: кокццдияыи в отдельные месяцы до 88%, Leucocytozoon до 100%, D. tetraoensis Fuhr. до 30%. Все они дают высокую интенсивность инвазии и поражают преимущественно молодых птиц.

При сопоставлении веса птенцов из одного выводка И. М. Олигер отметил, что более зараженные птенцы всегда имеют меньший вес: в среднем на 10, максимум на 21%. Подводя итоги исследованию паразитофауны рябчиков, И. М. Олигер пришел к выводу, что именно высокая зараженность птенцов кокцидиями, а также кровепаразитом Leucocytozoon служит основной причиной уменьшения количества рябчиков в исследованной местности. Однако ему не пришлось находить ни мертвых, ни явно больных птиц, а снижение к осени количества молодых в выводках можно было бы считать также результатом деятельности хищников, влиянием метеорологических условий и т. д. Вместе с тем несомненно, что кокцидии оказывают ослабляющее и изнуряющее действие на пораженных ими птиц, и вполне вероятно, что в случае ухудшения условий существования рябчика из-за бескормицы, холодов и т. д. сильный кокцидиоз может оказаться смертельным (Олигер, 1940а).

В 1937 г., во время одной из экскурсий в конце октября, передо мной поднялась с земли с тяжелым треском крыльев и вскоре опустилась на нижние ветки молодая, но рослая рябушка. Уже по тому, как она летала и как тяжело садилась и нахохлилась, было ясно, что птица больна. Она оказалась очень истощенной (вес 363 г), грудная кость выдавалась под впалыми грудными мышцами, кишечник был сильно вспучен, подхвостье и лапки испачканы жидкими фекалиями. Несомненно, птица болела какой-то острой кишечной болезнью.

В тот же год один охотник из д. Яковлево рассказал, что спугнул выводок подросших рябчиков, который пролетел недалеко и сел на землю, так как «не хватило сил сесть на деревья». Когда лайка охотника добежала до места посадки птиц, то быстро задавила четырех, а одного поймал сам охотник. По его словам, птицы имели здоровый вид, но с этим трудно согласиться, учитывая явную слабость достаточно подросших молодых. Видимо, и в этом случае птицы были поражены какой-то болезнью.

А. И. Зайцев, никогда не делавший записей, рассказал мне, что весной не то 1934, не то 1935 г., когда он ходил на поиски глухариных токов с лайками, собаки находили на местах зимних кочевок рябчиков их трупы и, найдя, «хрустели косточками». Это уже указание на зимние невзгоды рябчиков.

В связи с этим интересно провести анализ метеорологических данных в зимний период. На графике показан ход нарастания снежного покрова в разные зимы, по данным метеостанции Шарья, где измерения снега производились на открытой площадке. В хвойных лесах снежный покров всегда значительно ниже, чем на полях, так как при осадках много снега задерживается на ветвях, где он постепенно испаряется. Это обстоятельство всегда нужно иметь в виду, пользуясь материалами метеостанций. Таким образом, слой снега, которым рябчики могли пользоваться как укрытием от морозов, на лесных полянах и просеках был значительно меньшим, чем могло показаться по снегомерным данным метеостанции Шарья.

Примером очень тяжелого года по условиям зимовки для рябчиков может служить зима 1938/39 г. В ту зиму в районе наших наблюдений, как и в широкой полосе европейской части СССР, декабрь и январь отличались малоснежием, а с середины декабря ударили сильные морозы. Охотники из д. Киселево об этой зиме говорили так: «До 13 декабря стояла довольно теплая погода, снегу почти не было, а с этого дня начались морозы, достигавшие 33—35°. Снег едва припорошил землю, а на пашне все комки лежали снаружи. Санями растерли дорогу до земли, и езда стала совсем трудной. Настоящий санный путь, считай, только с января наступил. К февралю в ельниках еще не укрыло снегом чернику, и ее кустики сильно померзли».

Следующим летом черника почти совсем не цвела; от 80 до 100% ее веточек засохло, и кустарнички успели дать только новую поросль от корней.

В феврале 1939 г. я имел возможность за короткий срок проверить состояние небольших группок рябчика, известных мне со времени последних учетов в конце ноября в некоторых урочищах около Киселева и Яковлева. Рябчики держались тех же мест, где жили в ноябре, но количество их резко сократилось, что было видно и по следам на снегу, и по результатам подсчета птиц. Несомненно, что часть их, не имея хороших укрытий в течение первой, морозной и бесснежной, половины зимы, к этому времени погибла.

Осенью 1939 г. рябчиков было так мало, что охота на них прекратилась. Чтобы выяснить, не сыграл ли тут роль продолжительный лов их жердками, я с промысловиком А. И. Зайцевым сделал двухдневный переход по большим массивам раменей, расположенным к югу и юго-западу от Киселева, где никто не ловил рябчиков, так как поселки находились слишком далеко от этих мест. Мы шли прекрасными, нетронутыми лесами, но птиц было очень мало и на этом многоверстном маршруте. За два дня на два ружья мы с трудом взяли всего 8 штук. Что касается влияния процесса охоты на сокращение численности рябчиков, то бросается в глаза «ступенчатость» уменьшения количества дичи, в то время как число охотников и техника охоты за годы нашей работы оставались неизменными.

1930 год по особенностям погоды выделялся резкими возвратами холодов в мае и в первой декаде июня. Приехав в конце июня, я был удивлен множеством погибших от холодов молодых побегов на пихтах, елях и дубах, побуревшими луговыми травами, а из кустарничков сильно пострадали черника и брусника. У последних холода прихватили раннее цветение на лучших, рано обтаявших и хорошо инсолируемых участках. У черники оказалось много побегов, засохших вместе с мелкими завязями ягод и листьями. Брусника пострадала в основном на открытых местах, но в меньшей степени, чем черника. Рябина в июне пышно цвела и к осени дала отличный урожай, чему способствовало и очень влажное лето.

С лета 1930 г. я начал учитывать урожаи ягодников глазомерным способом по 6-балльной системе. Для деревьев и кустарников была принята шведская система, измененная и улучшенная В. Г. Каппером (1930). Для полукустарников и травянистых растений пришлось создать новую схему, дающую возможность оценивать урожайность ягодников, не прибегая к сложным подсчетам и взвешиваниям. Предложенная нами глазомерная классификация урожаев ягодников, принятая затем рядом фенологов, охотоведов и другими, такова

0. Неурожай — полное отсутствие ягод.

1. Очень плохой урожай: единичные ягоды встречаются на крайне небольшой части растений.

2. Слабый урожай: единичные ягоды и небольшие группы их встречаются довольно часто, но подавляющее большинство участков не имеет ягод.

3. Средний урожай: местами имеется значительное количество ягод, ш большинство участков имеют единичные ягоды или вовсе лишены их

4. Хороший урожай: участки с большим количеством ягод занимают не менее половины встречающихся площадей ягодников. В остальных метах — слабый урожай. Участки с неурожаем редки.

5. Очень хороший урожай: повсеместное обильное плодоношение. Участки со слабым урожаем редки или отсутствуют.

Сопоставляя впоследствии записи учета рябчиков с оценками урожайности черники и брусники, мы подметили, что после лет с хорошими урожаями этих ягодников численность рябчиков несколько увеличивалась или оставалась на уровне предыдущего года (например, в годы 1933, 1935, 1936 и 1940).

Условия учета и отстрела рябчиков на маршрутных лентах и добыча этой дичи в значительной степени тоже зависели от обилия поздних ягодных кормов. Когда рябчики к концу осени хорошо упитанны и имеют слой подкожного жира, они, как правило, охотно отвечают и летят на голос пищика, что облегчает подсчет птиц и ружейную охоту на них. Например, в октябре 1931 г. на пищик мы смогли добыть только 10 рябчиков, а с подхода, что гораздо труднее, — 30 штук. В ту осень птицы были недостаточно упитанны, вялый малоподвижны. В октябре 1940 г., наоборот, несмотря на то, что в лесу уже лежал снег высотой от 20 до 35 см, рябчики хорошо летели на пищик; их было добыто 26, и только 3 с подхода. Все они оказались хорошо упитанными, зобы их были наполнены брусникой.

Таким образом, наибольшее среднее число рябчиков на маршрутных учетах было осенью 1930 г. — 16,7 штук на 10 км. На следующий год оно сократилось до 11,7 штук на 10 км и стабилизировалось на близких уровнях в период 1932—1934 гг.

Сокращение числа рябчиков от осени 1930 г. к следующему году можно объяснить очень плохим урожаем ягод после заморозков конца мая и начала июня 1930 г. Следующее понижение численности рябчиков при массовых маршрутных учетах было отмечено осенью 1935 г., когда в пересчете на 10 км пути пришлось всего 5 птиц. Предшествующая осень отличалась плохим урожаем ягод. В следующие три сезона (1936—1938) наблюдался некоторый подъем численности рябчиков: в пересчете на 10 км в среднем пришлось 7,4, затем 7,1 и 6,9 птицы. Зима 1938/39 г. выдалась морозной, а летом 1939 г. ягод совсем не было. Соответственно этому и численность рябчиков осенью 1939 г. оказалась самой низкой за все 11 лет. Следом за большим сокращением численности рябчиков в 1939 г. их количество неожиданно несколько увеличилось в 1940 г. В тот год были неплохие выводки; охотник А. И. Зайцев, например, видел выводок с 9 молодыми. Летом 1940 г. хорошо уродили черника и брусника. Рябчики долго держались у ягодников и весь октябрь очень хорошо летели на пищик.

В литературе имеются убедительные свидетельства того, что в годы, урожайные на ягоды брусничных, упитанность тетеревиных птиц выше и сопротивляемость организма зараженных особей вредному воздействию гельминтозов и кокцидиоза резко усиливается. Дубильные Вещества ягод оказывают целебное воздействие при заболевании молодых белых куропаток кокцидиозом, нередко вызывающим большую смертность выводков в Норвегии. Сходную роль играет обильное ягодное питание и в жизни грауса — шотландской белой куропатки. Имеет значение не только само обилие ягод, но и продолжительность периода, когда они доступны для птиц. Нордхаген (Nordhagen, 1928), изучая питание норвежской белой куропатки, выделил два экологически крайне важных периода: 1) переход куропаток с зимнего питания (почки, ветви) на весеннее — ягодами вороники и 2) летне-осенний ягодный сезон с разнообразием видов ягод.

Весной возможность кормиться ягодами зависит от времени схода снега. Для здоровой популяции птиц удлинение зимнего сезона неблагоприятно, а для больной и ослабленной — всякая оттяжка перехода на ягодное питание оказывается фатальной в связи с наступающими линькой и гнездованием. В Норвегии за поздней весной нередко следует лето сильного недорода ягод. Отсутствие ягод, содержащих большое количество дубильных кислот — лекарственного средства против кокцидиоза, вызывает усиление этого наиболее опасного заболевания птенцов. Нордхаген (1928) считает, что 1) хороший ягодный сезон оказывает целебное влияние на популяцию куропаток, улучшая здоровье птиц, обеспечивает сохранение их большего числа к следующему сезону; 2) хороший ягодный сезон вызывает увеличенную продуктивность здорового стада; 3) при совпадении обильного куропаткой года с плохим ягодным сезоном повышается отход куропаток, и численность их к следующей весне резко сокращается.

Короткие циклы изменений численности белых куропаток в период 1880—1894 гг. этот автор объяснил частотой урожайных ягодных лет и быстрым восстановлением потерь в популяциях. Причины плохого для этой дичи периода 1896—1904 гг., по его мнению, вероятно, связаны с продолжительными слабыми урожаями ягод. Наконец, период обилия куропаток в 1905—1912 гг. совпадает с исключительно богатыми на ягоды годами, а катастрофическое вымирание норвежской популяции этой птицы, начавшееся с 1914 г., вызвано серией плохих ягодных сезонов.

При некоторой односторонности подхода Нордхагена к анализу условий, вызывающих изменения численности белой куропатки, широко распространенной и в нашей стране, его работа очень важна тем, что привлекает внимание биологов к изучению кормовых ресурсов ценнейших видов боровой дичи. В этой области исследования советских экологов все еще малочисленны и, за немногими исключениями, недостаточно фундаментальны.

Следует отметить, что взгляды Нордхагена не разделяются даже рядом скандинавских орнитологов. В 1958 г. на XII Международном орнитологическом конгрессе в Хельсинки на мой вопрос о роли ягодных урожаев в движении численности тетеревиных птиц д-р Л. Сиивонен и д-р Коскимиес (оба сотрудники охотничьей лаборатории Финляндии) дали ответ, что сведения об урожайности ягодников Финляндии имеются за большой ряд лет и что на изменения количества тетерева и глухаря колебания урожайности очевидного влияния не оказывают.

Наши 11-летние исследования экологии рябчика в Шарьинском районе Костромской области довольно неожиданно привели it выводам, близким к полученным Нордхагеном для белой куропатки. Надо отметить, что наши наблюдения относятся к подзоне южной тайги и выбранный нами район отличался большими площадями ягодников. При обильном урожае черники и брусники рябчики поедали ягоды в очень больших количествах. Так, например, в зобу самца, застреленного поздно вечером 25 октября 1937 г., оказалось 35 крупных ягод черники и 183 — брусники, а общий вес содержимого зоба, в котором на ягоды приходилось около 85% объема пищи, составил 70 г. Плоды рябины поедались рябчиком тоже очень охотно, но эта порода в районе наших исследований распространена неравномерно и во многих предпочитаемых рябчиком стациях слишком редка.

Таким образом, по крайней мере в нашей местности намечается существование определенной зависимости благополучия рябчиков от высокой урожайности ягод черники и брусники. К сожалению, война прервала наши дальнейшие стационарные исследования. Многие особенности воздействия ягодных кормов на птиц остались неизученными; можно предполагать, что большие урожаи черники способствовали снижению кишечных болезней молодняка рябчиков, ограничивали их зараженность кокцидиозами и т. д. Работа, выполненная нами и И. М. Олигером, далеко не раскрывала всех особенностей экологии рябчика. Большой пробел, в частности, остался в вопросе о бактериальных болезнях этого вида.

К сожалению, в Приветлужье мне удалось вновь побывать после большого перерыва, лишь в 1950 и 1952 гг.

Выйдя 30 октября 1950 г. из поезда на ст. Поназырево, я тотчас же тронулся по дороге к югу, к д. Киселево. Прошло уже десять лет, и местность значительно изменилась. На первых километрах от станции двадцать лет назад (1931—1932), как я хорошо помнил, шла расчистка участка и по всем правилам подсечной системы были отчасти убраны пни, сожжен хворост, а над землей, смешанной с золою, покачивались крупные колосья ржи и синие васильки. Теперь картина была другая: под синими зимними облаками алела холодная заря, дорога была покрыта первой порошей, кусты и мелколесье темнели на снежном фоне. Уже на 1-м километре от станции на снегу были свежие следы рябчиков и слышалась перекличка этих птиц. Мелколесье из групп берез, ольхи, куртин ив и небольших елок пересекалось тропами и ручьями, где еще были следы стада. Никогда прежде рябчики не держались так близко к железнодорожной станции. На маршруте в 7 км я насчитал 10 рябчиков, но их, видимо, было больше, так как свежие следы по снегу встречались и там, где на голос пищика ответа не было. На восьмом километре начался снегопад с ветром, перешедший в метель, и учет пришлось прекратить. Через несколько дней, проверив всю полосу от Киселева до станции, я убедился, что распределение рябчиков по сравнению с прошлым резко изменилось. В 30-х годах эту дичь легко было найти в 200 м от околицы деревни (Формозов, 1934). Выводки держались в рослом березняке с елью во втором ярусе, занявшем окраину большой старой гари. К 1950—1952 гг. в знакомых крупнолесьях исчезло много зрелых деревьев; ветры «вывалили» много осин, елей и берез, появились редины, исчезли густые еловые «чащички». В таких поредевших и осветленных участках старого леса рябчики перестали держаться. На первых трех километрах к северу от Киселева я не мог их найти, хотя в довоенные годы охота в тех же местах всегда была обеспечена. Теперь же нужно было идти поближе к Поназыреву, где кроме рябчиков встречалось порядочно и тетеревов. Основные «рябошные» места возникли в новых мелколесьях по рубкам, сделанным в военные и отчасти в послевоенные годы.

Стабильное положение сохранилось в пойме по р. Нее. В урочищах «Слепари» и в прилегающей шохре рябчиков было много в 1950 и несколько меньше в 1952 г. Здесь елово-пихтово-липовые чащи чередуются с луговинами и болотцами; шиповник и рябина дают хорошие урожаи. В окрестностях д. Яковлево тоже сохранились хорошие угодья. 23 октября 1952 г. я сделал запись: «У Осокина лога, хотя лес крупный, а осины «вывалило», понизу — заросли таволги и много «лома». Рябчика тоже довольно много: на ленте длиною 0,5 км я насчитал 14 пар. От Осокина лога до опушки леса через шохру на расстоянии 3 км учел 30 рябчиков и 2 глухарей».

Краткий осенний осмотр знакомых мест в 1950 и 1952 гг. позволил сделать вывод, что количество рябчиков в послевоенные годы по сравнению с 1940 г. значительно увеличилось.

Летняя поездка в 1967 г. дала возможность пройтись по знакомым местам, когда они в результате сплошных рубок стали неузнаваемыми, а места бывших суборей и боров — совершенно безлесными. Пройдя более 80 км по заветным тропам вдоль долины р. Ней, я не встретил ни рябчиков, ни следов их пребывания, но зато в трех местах видел гадюк, прежде здесь очень редких. Тенистые места пропали, и стало много сухих, солнечных, благоприятных для змей участков. От прежних «рябошьих» угодий мало что осталось. А из расспросов охотников стало ясно, что лишь где-то на р. Суборевой еще сохранились места, где продолжали обитать рябчики.

Мои наблюдения в Харовском районе Вологодской области (1950—1962) показали, что здесь, в подзоне средней тайги, условия жизни рябчиков и особенности динамики его численности были несколько иными. Для Харовского района характерны большое количество молодняков по старым гарям, пятна уцелевшего старолесья, обилие в лесу речек и ручьев и отсутствие больших ягодников (черничников и брусничников). Рябчиков здесь было больше, чем в Костромской области, а численность его более устойчива. В 1950 г. в мелколесье рябчик был всюду, а в старолесье попадался лишь спорадически. Местами на пищик вылетало сразу 4—5 птиц, а осенью при охоте на маршруте в 10 км откликалось 30—35 рябчиков. Следовательно, на ленте около 200 м шириной и длиной 10 км было не меньше 60—70 рябчиков. Думаю, что на самом деле их было значительно больше. В Вологодской области, по моим наблюдениям, рябчики осенью значительно хуже летели на пищик, многие самцы вообще не отвечали. Вполне возможно, что пониженная осенняя активность была связана здесь с отсутствием ягодных кормов.

Высокая численность рябчиков держалась здесь в течение 4—5 лет. Затем стала постепенно падать, лишь временами повышаясь. К сожалению, из-за кратковременности наездов в Вологодскую область (6—10 дней) я не имел возможности проводить здесь полные учеты рябчиков, как это делал в Костромской области. К I960 г. количество рябчиков резко уменьшилось. Видимо, сказалось появление многих пришлых охотников. Весной по насту весь лес бывал изборожден лыжнями и рябчиков выбивали еще до начала периода размножения. Раньше местные охотники — настоящие промысловики — на рябчиков совсем не охотились.

Материалы, собранные в Костромской, Вологодской, а позднее и в Кировской областях, приводят к выводу, что лучшие, наиболее продуктивные рябчиные угодья — это возобновляющиеся гари в возрасте от 20 до 40—45 лет. То же характерно и для американского воротничкового рябчика (Bonasa umbellus L.), весьма близкого к нашей дальневосточной дикуше (Falcipennis falcipennis Hartl.). Учитывая приверженность воротничкового рябчика к возобновляющимся гарям, американские охотоведы в опытном порядке устраивали на своих стационарах небольшие лесные пожары, стремясь таким образом увеличить численность этих птиц.

Расселение тетерева

В больших лесных массивах Приветлужья типы угодий, благоприятных для тетерева, были распределены очень неравномерно. Они тянулись сплошной вытянутой полосой только по луговой части долины р. Ветлуги. Мелкие участки сосняков-ягельников, соприкасающиеся с лугами и окраинными участками больших сфагновых болот, по-видимому, представляли наиболее древние гнездовые стации тетеревов.

Лесные просеки и дороги, пересекшие приречную полосу сосновых лесов, стали путями расселения тетеревов в глубину приветлужских лесов. Окраины относительно большого пахотного поля около д. Яковлево были заселены тетеревами, проникшими сюда по дорогам из прилуговых урочищ. Места тока тетеревов в этой местности были приурочены к сухим участкам ягельных сосняков, сильно разреженных крестьянскими рубками.

В 1930 г. другой ближайший островок, заселенный тетеревами, находился далеко, на окраине большого сфагнового «чистого» болота, около д. Киселево, на расстоянии 15 км к северо-западу от д. Яковлево. Здешний ток, на который в те годы вылетало около 30—40 петухов, был только на самом болоте, причем охотники из Киселева не могли сидеть на току в период водополья и добывали тетеревов, расставляя на кочках заячьи капканы.

Через несколько лет к северу от Киселева начались небольшие выборочные рубки леса и часть тетеревов стала токовать и гнездиться на новых открытых участках с мелколесьем. Небольшое обрабатываемое поле у самой деревни не привлекало тетеревов. Их часто можно было видеть по его окраинам на березах и на брусничнике к северу от деревни, но на самое поле они не вылетали.

Прошло около 4—5 лет, и по правому берегу р. Ней колхоз получил «прирезку» пахотных угодий в стороне от деревни. Здесь в осенние дни на овсы стали вылетать стаи по 15—30 тетеревов. К этому времени количество их стало заметно больше, и гнездовая территория растянулась от «чистого» болота на север по дороге до недавно возникшего Кулаковского починка, а на восток до выгоревшего участка субори около большой дороги, в 4—5 км от д. Киселево. Вблизи дорог тетерева настолько привыкли к соседству людей, скота и повозок, что однажды поздней осенью мне пришлось проехать на санях под придорожной березой, совсем не спугнув кормившихся на ней тетерок.

В конце 30-х годов появилось третье большое пятно, заселенное тетеревами на левом берегу р. Ней, в 14 км от Киселева, на сенокосных угодьях с. Панина, где выгорели участки мелколесья. Осенью лайки, бежавшие левым берегом реки, разом согнали около 80 тетеревов, кормившихся в кустах и на отаве луга. В эти годы охотник В. П. Сотиков, живший около Яковлева, добывал до 40 тетеревов за сезон. Например, в 1929 г. он взял 37 тетеревов, 1930 — 27, 1931 — 20, 1932 — 8, 1934 — 17 и т. д. Он же охотился на белых куропаток, единственное гнездилище которых было у сфагнового болота против с. Одоевского. В 1928 г. им были добыты 2 белые куропатки, 1929 — 6, 1930 — тоже 6. Позднее охота на них кончилась, так как, по словам В. П. Сотикова, сильно заросли те «пали» (гари), которые были вначале заселены куропатками. Но эти птицы не исчезли совсем, и 24 октября 1935 г. рано утром я вместе с охотником С. И. Шориным на этом болоте слышал осеннее токование куропатки.

В послевоенный период, в 1950—1952 гг., когда на большой территории были проведены сплошные рубки леса, тетерева широко расселились по открытым местам. По левому берегу р. Ней, от с. Панина до д. Киселево, по словам местных охотников, тетерева весной «сплошь шумели» на многих токах.

К 1967 г., по рассказам охотников д. Яковлево, тетеревов в окрестностях местами стало еще больше, и, охотясь осенью с чучелами около деревни, один из них добыл за сезон более 50 штук.

Тетерева, добытые мною около Киселева, были интересны в том отношении, что содержимое их зобов и весной и осенью состояло только из растительных лесных кормов. Чаще всего в зобе находились десятки спелых ягод брусники, побеги черники, листочки клевера, а поздней осенью — сережки и листья березы. Гнезда тетерок, найденные только дважды, располагались в стороне от ближайших токов: одно в 1,5 км, а другое примерно в 4 км.