Возвратимся теперь для наглядности на заколдованные острова Галапагос. Здесь международное сотрудничество позволило на географически изолированной площади спасти для будущего живую лабораторию эволюции.
На этих островах можно теперь спокойно, без помех производить наблюдения, распространяя их на растения и животных во всех концах света. И человек здесь — во всяком случае пока — в небольшой мере воздействовал на среду обитания. Мощные государственные организации немало потрудились для создания таких условий. ООН через ЮНЕСКО и ФАО, а также МСОП, ВФДП и другие фонды убедили Эквадор в необходимости почтить память Чарлза Дарвина, предоставив Галапагосским островам статус национального парка.
Не будем забывать и вклада отдельных людей, чьи взносы дают им право своими глазами увидеть чудо, ставшее предметом таких забот. Побочное следствие мер по охране живой природы — рост числа посетителей, который становится серьезной нагрузкой для этой самой природы. Каждую неделю Галапагосы посещает в среднем триста любителей природы. Постоянное население островов — около двух тысяч; эти люди цепляются за немногочисленные клочки с плодородной почвой и достаточным количеством воды. Лишь самые выносливые представители фауны и человечества могут обходиться влагой, которую так скупо отмеряет здешний климат. А ведь надо еще обеспечить пропитанием 15 тыс. гостей в год, и это в краю, где до ближайшего магазина свыше тысячи километров.
Повсюду люди нуждаются в соли. На Галапагосах ее добывают так: отгораживают участок лагуны и дают воде испариться, покушаясь тем самым на обитель редчайшего в мире вида фламинго.
Турист сходит на берег сурового острова Фернандина, чтобы увидеть драконоподобных морских игуан, самых удивительных пингвинов на свете, единственных уцелевших нелетающих бакланов. Устанавливает диафрагму, определяет выдержку, наводит объектив на невиданные прежде картины. Славные люди, вроде бы не делают ничего дурного… А каково баклану? Он не привык к такому вниманию и, не умея летать, ковыляет на утиных лапах к морю в поисках надежного убежища. Но море перестало быть надежным убежищем, на дне его расставлены верши на лангустов — желанное лакомство туристов,— и бедняга баклан рискует застрять в ловушке и утонуть. Глядишь, и переведутся нелетающие бакланы: их насчитывается всего-то около двухсот пятидесяти.
На острове Геновеза посетители любуются чудесным зрелищем — как фрегат раздувает свой красный зоб, красуясь перед парящими в небе самками. Ради нескольких редких кадров тяжелые башмаки топчут мясистую растительность, в тканях которой копится столь драгоценная здесь влага. Растения не выносят такой нагрузки и погибают. Фрегат-папаша спокойно реагирует на нацеленные с разных сторон фотоаппараты, а вот самка, защищающая птенцов распростертыми крыльями от знойного солнца, нервничает. Природа не научила ее охранять потомство от неведомой опасности. Она слетает с гнезда, и беспощадное солнце поджаривает птенцов. Так и фрегаты переведутся…
Остается лишь надеяться, что сотрудники биостанции и фонд имени Чарлза Дарвина найдут способ направлять вполне естественный поток туристов так, чтобы не нарушалась гармония во взаимоотношениях между человеком, растениями и животными.
Так что же такое туризм — угроза или польза? Пожалуй, как это часто бывает, истина находится где-то посередине. Если взять Африку, то Кения, Танзания и Уганда скорее всего лишились бы своеобразной флоры и фауны, если бы не туризм, приносящий валюту и заостряющий внимание на судьбах природы. Туристская отрасль — важнейший источник доходов, число туристов растет, и растут популяции диких животных в саванне. Меньше становится разрушающего почву домашнего скота.
К сожалению, автомашины с охотниками за редким фотокадром осаждают львиные прайды, словно стервятники падаль. И колеса стирают в пыль тонкий слой гумуса; так за добром по пятам следует зло.
У международного туризма, пока коммерческие соображения держатся в узде, есть много достоинств. При условии, что он регулируется людьми ответственными и сведущими в биологии. Иначе птица, несущая золотые яйца, может стать вредителем.