В то время, когда я еще не поступил в гимназию, а затем в период учения в самых младших классах в 8-й гимназии, т. е. в возрасте 9—11 лет, я в Петербурге уже увлекался «охотой».
Но понятно, что это был тот единственный вид охоты, который вообще возможен в городе и который теперь так широко распространен среди городских мальчишек, а именно — охота с рогаткой.
Против нашего дома на Церковной улице был расположен большой сквер и рядом сад при Владимирском соборе, что у Тучкова моста. И сквер и сад существуют и теперь. Тут зимой всегда можно было найти разных мелких птичек, начиная с чечеток и воробьев и кончая снегирями. Они и были целью наших охотничьих подвигов, причем особую гордость охотника составлял редко доставшийся нам в руки снегирь. В эти ранние годы до перехода в первую гимназию, вся моя жизнь в городской сезон (лето мы проводили в Финляндии), помимо стен гимназии, протекала в пределах нашей квартиры, упомянутых сквера и сада и огромного двора при нашем доме. Во дворе мы играли во всевозможные игры с другими жившими в доме детьми, во дворе охотились на воробьев, во дворе же зимой катались на коньках на небольшом катке, который владелец дома устраивал каждый год специально для детей жильцов, да и у него самого были племянники нашего возраста, живущие в этом же доме…
Теперь никто из школьников, особенно в больших городах, и понятия не имеет об уличных драках. Многим, может быть, случалось читать о кулачных боях, когда-то процветавших не только где-нибудь в глухой провинции, но даже на окраинах столицы. Описание одного из таких боев в самом Петербурге можно найти, например, у Помяловского. При этом начинались они обыкновенно мальчишками, затем в них вступали большие парни, и наконец начинался уже серьезный бой между взрослыми обитателями разных улиц или разных частей города.
Я уже таких боев взрослых не застал, но некоторые отголоски их сохранились в виде драк учащихся. Обычно по неизвестным причинам заклятыми врагами становились ученики расположенных по соседству одно от другого училищ. В тех городах, где были и гимназии, и реальное училище, особенно непримиримая исконная вражда всегда существовала между этими двумя группами школьников. В Петербурге при встрече они неизменно приветствовали друг друга обидными прозвищами: «У, синяя говядина!», «Яичница!» — вслед за чем обычно следовало более реальное проявление взаимной ненависти, т. е. пускались в ход кулаки. «Синей говядиной» назывались гимназисты за синеватый цвет их фуражек, «яичницей» — реалисты, у которых на петлицах пальто были желтые канты. Прозвища эти считались кровной обидой, подобно тому как петербургские ломовики такой же обидой считали прозвище «гужеед», а легковые извозчики — «желтоглазый». Дразнить этими кличками извозчиков надо было осторожно, издали, иначе вы неминуемо получали хлесткий удар кнутом…
Поединки двух школьников обыкновенно надолго не затягивались, но нередко случалось, что к дерущимся подоспевали на помощь свежие силы в виде других гимназистов и реалистов, особенно там, где гимназия и реальное училище были расположены недалеко друг от друга. И тогда драка разгоралась нередко серьезная. Тут же дело не ограничивалось кулаками, а пускалось в ход и более основательное оружие в виде широких ремней с металлическими бляхами и увесистых ранцев с книгами.
Впрочем, в мое время эти уличные драки, кажется, уже доживали свой век. Но еще в школьные годы моего старшего брата, т. е. за десяток лет перед тем, во время его пребывания в Реформатском училище, драки между старшими учениками этого училища и певчими находившегося недалеко Исаакиевского собора были явлением обычным, причем иногда принимали такие размеры и такой ожесточенный характер, что для их прекращения приходилось спешно вызывать наряд полиции.