Для выяснения условий, вызывающих часто повторяющиеся массовые налеты на запад клестов, больших пестрых дятлов и сибирских, или тонкоклювых, кедровок, гнездящихся на востоке Европы и севере Азии, необходимы систематические наблюдения за изменениями численности и за миграциями этих птиц, а также за плодоношением хвойных деревьев, семена которых представляют их важнейший корм. Такие наблюдения в тайге СССР долгое время были кратковременными и отрывочными, но после организации заповедников сотрудники некоторых из них собрали за довольно большой ряд лет много ценных данных по биологии клестов и кедровок. Часть этих материалов теперь опубликована (Бибиков, 1948; Кириков, 1952; Теплова, 1957).
Несомненный научный и практический интерес представляют также начатые с 1935 г. ежегодные учеты урожайности хвойных деревьев на огромной площади лесов СССР, организованные по инициативе автора Всесоюзным научно-исследовательским институтом охоты (теперь Всесоюзный научно-исследовательский институт охотничьего хозяйства и звероводства, г. Киров). Большинство приводимых дальше картосхем заимствовано из статей бывшего сотрудника этого института Д. Н. Данилова (1940,1952).
Материалом для составления карт послужили ежегодно получаемые многочисленные ответы охотников на специальные анкеты, рассылаемые упомянутым институтом, и сведения, собранные его сотрудниками во время исследовательских поездок.
Личные наблюдения автора в период 1930—1940 гг. были проведены на востоке Костромской области, близ деревень Киселево и Яковлево (около 58°20’ с. ш. и 46°22’ в. д.), куда я регулярно приезжал с целью изучения пушных зверей и тетеревиных птиц. Наблюдения над клестами и дятлами собраны попутно, при работе по указанной основной теме. В первые два года обилие клестов и дятлов оценивалось глазомерно по пятибалльной шкале, а в дальнейшем я учитывал все встречи этих птиц в течение 15—25-дневных экскурсий в октябре. Кроме осенних, был ряд поездок летом, весной и зимой. Начиная с 1930 г. по шестибалльной шкале оценок, предложенной В. Г. Каппером (1930), я учитывал урожаи семян и плодов древесных пород как на востоке Костромской области, так и в окрестностях Москвы, где были проведены дополнительные наблюдения, необходимые для сопоставления с костромскими. Помимо наблюдений 1930—1940 гг. в послевоенный период были совершены дополнительные поездки в Костромскую область. В августе — сентябре 1940 г. я изучал осенние кочевки сибирской, или тонкоклювой, кедровки (Nucifraga caryocatactes macrorhynchos Brehm.) в смешанных и темнохвойных лесах с большим участием кедра в верховьях р. Печоры, а осенью 1950 г. наблюдал за тянь-шаньским клестом-еловиком (Loxia curvirostra tianschanica Laubm.) и тянь-шаньской кедровкой (N. с. rothschildi Hartert) на хребте Терскей-Алатау в Киргизской ССР.
Восток Костромской области занимают почти сплошные хвойные леса, представляющие часть огромного лесного пояса, простирающегося от Волги на север до границы тундр, а на востоке уходящего за Уральские горы. Близ деревень Киселево и Яковлево обработанные поля и луга занимают небольшую площадь; в лесах преобладает ель, к которой на некоторых участках в значительном количестве примешиваются сибирская пихта и сосна. Насаждения из одной сосны занимают небольшие площади; ближе к долине р. Ветлуги в борах встречается сибирская лиственница. Здесь, у юго-западной границы своего ареала, сибирская лиственница малочисленна и ее семена в питании интересующих нас птиц в целом играют ничтожную роль. Семена пихты клесты едят очень охотно с августа, когда они еще не вполне зрелы, но уже в конце октября — первой половине ноября шишки пихты рассыпаются, теряя чешуи, все семена падают на землю или снег и утрачивают свое значение для клестов. Таким образом, несмотря на большие отличия лесов востока Костромской области от лесов Финляндии, где финские ученые проводили свои наблюдения за изменениями численности клестов (Reinikainen, 1937) и пестрых дятлов, в обоих районах важнейшие корма этих птиц одни и те же: семена ели и сосны.
Совсем иные природные условия в горных лесах юга Уральского хребта, где ель отсутствует. Здесь в Башкирском заповеднике С. В. Кириков (1952) собрал интересные данные о роли семян сосны и лиственницы в жизни клестов-еловиков. За ряд лет им были прослежены налеты тонкоклювых кедровок.
Урожаи семян хвойных деревьев и жизнь клестов-еловиков
Семена ели в Костромской области начинают выпадать из шишек в зависимости от погоды в половине или в конце марта. Особенно много семян падает на снег в апреле — мае; в это время года их в массе поедают рябчик, зяблик, юрок, чиж, зеленушка, синицы — буроголовая гаичка и московка и многие другие птицы. Оба вида упомянутых синиц прячут большое количество семян в запас именно в мае, т. е. в период изобилия этого корма. Семена же пихты гаичка и московка запасают только в октябре — ноябре. Так как к птицам на земле присоединяются мелкие грызуны и землеройки, то из опавших семян клестам достается очень немного, а оставшиеся на деревьях шишки ели с конца мая практически остаются без семян. Шишки сосны раскрываются позже еловых и медленнее теряют семена, поэтому клесты нередко обыскивают их весной и в начале лета, иногда даже спускаясь на землю, где перебирают множество упавших шишек.
Шишки свежего урожая как ели, так и лиственницы клесты начинают вскрывать уже со второй половины июня и продолжают пользоваться ими до начала мая следующего года, т. е. в течение более 10 месяцев. Семена сосны, как это уже отмечал С. В. Кириков (1952) для лесов Южного Урала, клесты-еловики используют всего 2—3 месяца в году: птицы не могут доставать их из шишек с плотно сжатыми чешуями. Тем не менее семена этого дерева иногда играют в жизни клестов-еловиков большую роль, поскольку представляют единственный ценный корм в период отсутствия еловых семян. За осень и зиму урожайного года клесты срывают с ветвей и сбрасывают на землю огромное количество еловых шишек, из которых они вынимают только часть семян. По моим подсчетам, в среднем в каждой еловой шишке, сброшенной клестами, остается от 45 до 150 семян (Формозов, 1934), что подтвердили и наблюдения Д. Н. Данилова. Шишки, лежащие на влажной земле, не раскрывают чешуй, и их семена долгое время остаются недоступными для большинства мелких птиц, но белки, рыжие лесные полевки и полевки-экономки в некоторые годы истребляют значительную часть их. Тем не менее многие сброшенные клестами еловые шишки сохраняют семена до конца лета, следующего за урожайным годом, и клесты-еловики их частично используют.
Странное, на первый взгляд, неполное использование семян каждой сорванной шишки при кормежке на дереве можно считать полезной для клестов особенностью их поведения. В еловососновых лесах Костромской, Горьковской и Московской областей клесты летом перебирают и обследуют еловые шишки, сброшенные ими зимой на землю, так же, как они это делают и с упавшими сосновыми. Наоборот, весной, когда шишки ели почти пусты, клесты, осматривая их на вершине дерева, обычно не отрывают от ветвей и редко сбрасывают вниз. Даже при обилии семян клесты поедают почки хвойных деревьев и березы, а также личинок и гусениц насекомых, повреждающих шишки ели. Возможно, что именно обилие цветочных почек ели, которые закладываются в год, предшествующий урожаю, служит стимулом, задерживающим стайки клестов в «голодных местах», где семян сосны немного, но зато скоро появится в изобилии основной корм. Я замечал, что в конце зимы и весной при отсутствии шишек ели, но перед ее обильным цветением стайки клестов-еловиков очень оживленны, много поют и держатся оседло, как бы предвидя близость богатого кормом периода. Так было, например, в Костромской области в 1936 г. и в Московской области в 1954 и 1957 гг.
Дважды за 11-летний период наблюдений в Костромской области при необычно сухой осенней погоде в октябре был сильный вылет семян из еловых шишек, в результате чего они в значительной мере оказались обесцененными как пищевой ресурс клестов в зимнее время. Для тянь-шаньской ели (Picea schrenkiana Fisch et Mey), занимающей горные склоны хребтов, расположенных в континентальной сухой области Средней Азии, характерно полное рассеивание семян в конце сентября — октябре. В 1950 г. при хорошем урожае шишек тянь-шаньской ели в конце августа и первой декаде сентября все тянь-шаньские клесты-еловики на хребте Терскей-Алатау были в парочках, самцы усердно пели, а 2 сентября я заметил насиживающую самку; у добытых самцов семенники были крупными. В местных условиях август — сентябрь — единственный период, благоприятный для выкармливания птенцов семенами ели у этого подвида клеста, тесно связанного трофически с тянь-шаньской елью.
Иное положение свойственно лесам южной оконечности Уральского хребта, где совершенно нет ели и клесты-еловики кормятся семенами сосны и лиственницы. С. В. Кириков (1952) на основании многолетних наблюдений пришел к выводу, что семена сосны составляют здесь исключительно важный, почти единственный корм клестов в течение весны и начала лета. Последние семена сосны здесь вылетают из шишек в июне — июле, а с конца июня — начала июля уже пригодны в корм семена лиственницы нового урожая. В случае урожая значительная часть клестов остается весь год в сосново-лиственничных лесах, где эти птицы гнездятся весной в апреле — мае за счет использования семян сосны предшествующего урожая, а летом в августе и начале сентября — за счет нового урожая лиственницы. При отсутствии урожая лиственницы и наличии одних только семян сосны клесты гнездятся только весной, после чего откочевывают из боров Южного Урала.
В елово-сосновых лесах под Москвой при хорошем урожае семян ели период гнездования у клестов-еловиков начинается вскоре после появления обильного корма — в июле и длится до сентября, нередко захватывая и зимние месяцы — декабрь — февраль, а также весну.
В Костромской области, судя по обилию молодых особей в осенних стаях, клесты-еловики при урожае ели также начинают гнездиться в конце лета, а затем в конце зимы и весной. Так, например, 3 мая 1938 г. кроме самцов еловиков с крупными семенниками мной был добыт еще несомненно гнездившийся белокрылый клест (Loxia leucoptera bifasciata Brehm).
При осеннем учете клестов в Костромской области я принимал за одну встречу и стайки с любым числом особей и одиночных птиц, но последние осенью встречались редко. Точный подсчет птиц в стаях, кормящихся на вершинах огромных елей густого леса или пролетающих над кронами, практически невозможен. Нам пришлось остановиться на упрощенном приеме регистрации птиц. В годы обилия клестов стаи бывают крупнее (иногда достигают 40—45 особей), чем в те годы, когда их мало. Поэтому кривая показывает изменения количества клестов в несколько нивелированном виде. Как видно, лишь при обилии семян ели большое число клестов-еловиков остается на зимовку: птицы длительное время используют урожай и размножаются в елово-сосновых лесах. Перед неурожаем семян ели клесты откочевывают еще летом и осенью. Так, например, в 1935 г. за время с 12 октября по 3 ноября я провел в лесу 21 день, экскурсируя от утренней зари до темноты, и видел клестов всего трижды. В 1952 г. в тех же местах при хорошем урожае шишек ели и пихты клестов было множество; за один день я встречал более 100 стай, некоторые из них были очень крупные. Клесты-еловики были исключительно оживленны и, например, 30 октября пели даже при сильной метели. Этой осенью и большие пестрые дятлы остались зимовать в очень большом количестве, и я встречал их за день до 35—40 штук.
В равнинной части СССР урожай или неурожай шишек ели и других деревьев нередко охватывает почти всю лесную зону, и картина, отмеченная мною в Костромской области, без существенных отклонений свойственна в отдельные годы большей части ареала клеста-еловика в Восточной Европе. Так было, например, в 1934 г., когда высокий урожай ели в южной половине лесной зоны наблюдался на восток до Урала включительно, или в 1935, 1938 и 1939 гг., когда неурожай еловых шишек охватил большую часть площади лесной зоны европейской территории СССР. В 1936 и 1937 гг. картина распределения участков с разной урожайностью была более пестрой, и клесты при относительно небольших перекочевках могли найти благоприятные места для зимовки и размножения в лесах Восточной Европы.
Перейду теперь к описанию условий, вызвавших некоторые из недавних массовых налетов клеста-еловика в Западную Европу. Следом за 1934 г., отличавшимся хорошим и средним урожаем семян ели на пространстве всей лесной зоны от западных границ СССР до Западной Сибири включительно, наступил 1935 г. В тот год неурожай семян ели наблюдался во всей лесной зоне европейской части СССР. Исключение составили лишь Ленинградская область и Карельская АССР, где, судя по суммарной оценке, урожай был средним. К востоку от Уральских гор хороший урожай семян ели отмечался в Новосибирской, а средний — в Омской области и всюду в Восточной Сибири. В Дальневосточном крае имел место полный неурожай. При налете клестов в 1935 г., отмеченном в литературе, в Западную Европу проникли, вероятно, только птицы из областей, расположенных западнее Урала. Количество еловых шишек, сброшенных за зиму 1934/35 г., видимо, было недостаточным, чтобы прокормить всех клестов на месте даже летом 1935 г. Одновременно с налетом клестов в Западной Европе появилось много больших пестрых дятлов (Tischler, 1941).
1938 г. для всей территории СССР был годом «промежуточного», т. е. очень слабого, урожая или полного неурожая семян ели. Сведений о хорошем урожае не было ни из одной области, хотя в этом году во Всесоюзный научно-исследовательский институт охоты пришли 3393 заполненные анкеты. Следующий, 1939 г., как известно, был отмечен большим налетом клестов-еловиков в Западную Европу. Он отличался полным отсутствием или очень плохим урожаем шишек ели на всей европейской части СССР, за исключением Коми АССР и Омской области, где урожай семян ели был средним. В Средней и Восточной Сибири огромные лесные пространства Красноярского края и Иркутской области имели хороший урожай еловых шишек, на территории Бурятской АССР он был средним, а в Читинской области — плохим. В массовой эмиграции 1939 г. несомненно участвовали клесты из популяции, обитающей западнее Уральских гор, причем крупные масштабы налета, видимо, объясняются крайней малочисленностью шишек, сброшенных птицами в 1938 г., а также повсеместным неурожаем семян ели в 1939 г. на территории европейской части СССР.
Налет клестов-еловиков и больших пестрых дятлов 1942 г. был подготовлен высоким урожаем семян ели в 1941 г. на 95% площади еловых лесов европейской части СССР и хорошим или средним урожаем семян сосны на всей этой территории, что обеспечило успешную зимовку и участие в размножении значительного числа особей обоих видов птиц в ближайший гнездовой период. В 1942 г. хороший урожай ели был только на 20% площади хвойных лесов, около 70% площади имело средний урожай и 10% — плохой. Сосна в том году на 50% площади лесов дала высокий урожай семян и на 35% площади — средний (Данилов, 1952). В этих условиях налет больших пестрых дятлов и клестов не мог быть массовым, что и оказалось в действительности.
Лесоводы давно заметили, что после большого урожая семян ели обычно бывает 1—2 года неурожайных, так как деревьям нужно время, чтобы восстановить затраченные запасные вещества. Поэтому после года, хорошо обеспеченного кормом, когда клесты живут оседло и интенсивно размножаются, наступает период их бродячей жизни и питания разными вынужденными кормами. Для справок об условиях, вызывавших налеты еловиков в начале текущего столетия, могут оказаться полезными наблюдения в Северном опытном лесничестве, где за период в 27 лет как отличавшиеся высоким урожаем семян ели были отмечены 1914, 1917, 1920, 1924, 1927, 1928 и 1937 гг. (Алексеев, Молчанов, 1938).
Представляет интерес одна из первых попыток путем обработки массовых материалов выяснить географическую изменчивость периодичности урожаев семян хвойных, предпринятая Д. Н. Даниловым (1952), использовавшим в этих целях литературные данные и материалы, почерпнутые из большого числа анкет. Периодичность хороших урожаев семян хвойных неодинакова в различных частях ареала, что обусловлено главным образом различиями в климате разных мест.
Наиболее часто повторяются хорошие урожаи семян всех хвойных деревьев в Забайкалье, где, по-видимому, находится оптимум природных условий для их интенсивного плодоношения. На Алтае кедр, сосна и ель дают урожаи чаще, чем на равнинах Западной и Восточной Сибири, и, следовательно, алтайские популяции белки, клестов, кедровки и больших пестрых дятлов находятся в лучших условиях и, вероятно, реже эмигрируют, чем равнинные. Однако прямых наблюдений по этому вопросу еще слишком мало, и он остается открытым до будущих исследований. Лесоводами уже разработаны методы предсказания урожая хвойных деревьев, например ели (Молчанов, 1949). Это позволит предвидеть вероятные эмиграции клестов-еловиков, изменения численности и миграции белок и другие возможные перемены в жизни популяций лесных животных.
Большой пестрый дятел (Dendrocopus major D.)
В лесах Костромской области большой пестрый дятел по численности превышает все остальные виды семейства дятловых, вместе взятые, но его популяциям свойственны более резкие колебания по годам, чем популяциям других видов дятлов. Ежегодные учеты всех дятлов, встреченных осенью за 15—25 дней наблюдений, показали, что среднее число встреч больших пестрых дятлов в пересчете на один экскурсионный день колебалось от 0,3 до 25,4 штук, т. е. изменялось почти в 85 раз. В качестве другого показателя обилия я использовал число дятлов, встреченных на постоянном маршруте длиной 15 км, пересекающем леса различных типов, расположенные по дороге между деревнями Киселево и Яковлево в Шарьинском районе Костромской области. Так, например, осенью 1931 г. на этой пробной ленте я не встретил ни одного большого пестрого дятла, в 1933 г. насчитал 13 особей. 1937 — 36, 1939 — 25 и т. д.
Как и в других лесах с преобладанием хвойных пород, число пестрых дятлов, остающихся на зиму в районе наших наблюдений, зависит от величины урожая семян сосны и ели. Большой пестрый дятел начинает расклевывать шишки сосны, ели и лиственницы уже в конце июня, но почти полностью на питание их семенами переходит в августе. Так же, как у клестов-еловиков, период использования дятлом семян хвойных деревьев очень велик и занимает 10—11 месяцев. Только с половины мая, когда появляется много открыто ползающих насекомых, эти дятлы на время становятся насекомоядными. В отличие от клеста-еловика большой пестрый дятел предпочитает сосновые шишки, семена которых большую часть года для клестов-еловиков совершенно недоступны. Крупные шишки европейской ели дятлу труднее отрывать от ветвей и особенно переносить на лету от плодоносящего дерева до «кузницы» — места раздалбливания.
В смешанных лесах зимой, в годы, неурожайные на семена ели, дятлы выдалбливают личинки жуков из-под коры главным образом лиственных пород. Весной, когда шишки, оставшиеся на деревьях, полностью потеряют семена, большие пестрые дятлы нередко поднимают с земли шишки ели, сброшенные клестами, и пользуются оставшимися в них семенами. Таким образом, большой пестрый дятел в отношении питания не столь узкоспециализирован, как клест-еловик, благодаря чему он менее зависит от плодоношения хвойных пород. Поэтому большие эмиграции этого вида бывают реже, и только в годы, когда одновременный неурожай шишек на сосне и ели охватывает обширные лесные области.
Зима 1938/39 г. в районе наших наблюдений была очень неблагоприятной для большого пестрого дятла. В 1938 г. шишки не уродились ни на сосне, ни на ели, большинство дятлов улетело; зима была очень морозная, весна 1939 г.— поздняя. Большой пестрый дятел в Костромской области, по наблюдениям В. И. Осмоловской, приступил к гнездованию с опозданием на 2—3 недели, причем начало кладки растянулось до 9 июня, а вылет молодых из гнезд — до половины июля.
Тем не менее весной на гнездование вернулось довольно много дятлов, а в октябре 1939 г. в районе моих наблюдений оставшиеся на зимовку дятлы были довольно обычны: в среднем встречалось 8,9 штук за экскурсионный день, а на постоянном маршруте в 15 км — до 25 штук.
Тишлер (Tischler, 1941) в 1939 г. на северо-востоке Германии отметил налет больших пестрых дятлов, который, видимо, был вызван полным неурожаем семян ели на территории всей европейской части СССР и неурожаем семян сосны на 40% этой же территории (на остальных 60% территории урожай шишек был средний; Данилов, 1952). Большие пестрые дятлы севера Костромской области в этом налете, вероятно, совсем не участвовали. Зато в налете 1935 г. дятлы костромских лесов, возможно, принимали участие, поскольку зимовать их осталось очень мало: в среднем за день я насчитывал 0,7 штуки, а всего за 21 день непрерывных экскурсий встретил только 14 больших пестрых дятлов. В том году почти вся лесная зона СССР к западу от Урала не имела урожая шишек ели. Исключение составили только Ленинградская область и Карелия.
Заслуживает внимания тот факт, что в те годы, когда в лесах севера Костромской области на зимовку оставалось много больших пестрых дятлов (в 1933 г. в среднем 9,7 встречи за день, 1934 — 18,7, 1937 — 25,4), их налетов на запад в пределы Центральной Европы не было. Урожаи семян хвойных деревьев в эти годы (кроме Костромской области) были достаточно высокими на значительной части лесной зоны СССР к западу от Уральского хребта.
У других дятлов за годы моих наблюдений в Костромской области их численность колебалась с гораздо меньшей амплитудой: у желны, или черного дятла, в 3,2 раза, или в среднем от 8,1 до 26,4 встречи за 10 экскурсионных дней в каждый из этих лет, у трехпалого дятла (Picoides tridactylus L.) — в 5 раз (в среднем 2,3—12,5 встречи), у белоспинного дятла (Dendrocopos leucotos Bechstein) — в 7,7 раза (в среднем 2,5—19,2 встречи за 10 дней).
Одновременное и заметное увеличение количества белоспинных и черных дятлов я отметил здесь дважды: осенью 1935 и 1937 гг. В обоих случаях предшествующие годы, т. е. 1934 и 1936, отличались засушливой и жаркой летней погодой, что благоприятствует развитию и успешной зимовке личинок короедов — основного корма этих птиц. Осенью 1938 г., когда больших пестрых дятлов было крайне мало, первое место по численности занимал трехпалый дятел.
Использование семян хвойных деревьев как основного корма в течение 10—11 месяцев года — выгодная для жизни вида черта биологии большого пестрого дятла. Хотя неурожаи семян и вызывают время от времени дальние откочевки, при которых значительная часть мигрантов погибает, в обычные годы всеядность обеспечивает возможность существования большего числа особей, чем у других близких видов.
Тонкоклювая кедровка
Налеты тонкоклювой, или, иначе, сибирской, кедровки на запад известны уже несколько столетий, но причины, их вызывающие, еще мало выяснены, так как биологию этой птицы в тайге с насаждениями сибирского кедра изучали лишь немногие зоологи. Наиболее интересные наблюдения сделаны на Урале. Д. И. Бибиков (1948) в верховьях р. Печоры установил, что при хорошем урожае шишек кедра кедровки за осень прячут про запас от 4 до 34 тыс. орешков на каждом гектаре площади тайги. Интересно, что значительную часть запасов кедровки укрывают под лишайники и мох среди разреженных, светлых лесов — в борах-беломошниках и др., а также на открытых местах, где мало рыжих полевок (эти грызуны — основные расхитители орешков, упавших на землю, и запасов, собранных кедровками). Размещение большинства «кладовых» тонкоклювой кедровки вдали от кедровых насаждений, вне участков леса, густо населенных конкурентами, — полезная для вида адаптивная черта поведения этой птицы.
Кедровки начинают делать запасы во второй половине августа, когда орешки вполне созреют, но питаться свежим урожаем начинают еще раньше — с половины июля. В подъязычном мешке кедровки помещается до 20 орешков. Перенос и запрятывание запасов происходят непрерывно с раннего утра до позднего вечера в течение почти двух месяцев. Собранные запасы птицы используют большую часть зимы и способны выкапывать из-под снега толщиной до 60 см. При хорошем урожае уцелевшая часть запасов используется и на следующее лето, даже после появления свежих кедровых шишек. Местные кочевки тонкоклювой кедровки начинаются в конце июля; птицы летят небольшими группами в поисках участков тайги с хорошим урожаем кедровых шишек.
В отличие от тянь-шаньского подвида кедровки сибирская кедровка еловые семена поедает в небольшом количестве, что еще более увеличивает ее зависимость от кедра. При неурожае орешков, в некоторые годы захватывающем почти весь ареал сибирского кедра, местные кочевки кедровок превращаются в миграции целых популяций, отлетающих в разных направлениях (Формозов, 1933).
Часть кедровок по лесистым горам Урала проникает на юг в лесостепь, а отсюда по долине р. Урала до Каспийского моря, что еще в половине прошлого века отметил Г. С. Карелин (1875), а позднее подтвердил Н. А. Зарудный (1888). Залет кедровок на берега Каспийского моря был, например, в 1942 г.
Часть кедровок проникает далеко на юг по лесистым долинам рек Волги и Днепра, что отмечалось в 1911,1933,1944, 1947 и других годах. Но большинство сибирских кедровок летит на запад и юго-запад, следуя по полосе хвойных лесов; это направление движения сохраняется и в Западной Европе (Heidemann, Schutz, 1936). Те же особенности передвижения характерны для клестов и больших пестрых дятлов, которых мне неоднократно приходилось встречать в июне — августе в степных районах Поволжья и Украины. Замечу, что единичные птицы залетают далеко на север. Так, в июле 1956 г. я нашел белокрылого клеста, растерзанного дербником (Falco columbarius L.), на п-ове Ямал, за пределами распространения лиственницы.
С 1926 по 1949 г. с перерывами сперва А. А. Герке, а затем С. В. Кириков (1952) изучали птиц Башкирского заповедника. Здесь в местности, лежащей недалеко от юго-западной границы ареала сибирской кедровки, бродячие птицы этой формы нередко прилетают в конце лета и осенью и задерживаются до выпадения снега. За указанный период совершенно не было налетов кедровок только в 1926, 1936, 1937, 1940 и 1949 гг. Таким образом, на южную оконечность лесистого Уральского хребта тонкоклювые ореховки проникают гораздо чаще, чем в Восточную и Западную Европу. Видимо, достигнув хребта, «волна налета» затухает. С. В. Кириков подчеркивает, что только в те годы, когда на южной оконечности Урала и близ Оренбурга был большой налет, как, например, в годы 1885, 1917, 1927, 1929 и 1944, сибирские кедровки пролетали и далее на запад.
В одной из своих более ранних работ С, В. Кириков (1936) высказал предположение, что большие налеты кедровок на запад бывают лишь в те годы, когда совпадает неурожай семян кедра и елей в значительной части Сибири и Восточной Европы. При отсутствии орешков у сибирского кедра, действительно, кедровки кормятся семенами ели, но совпадение больших налетов на запад с неурожаями шишек елей (Picea obovata Ldb. и др.) отмечается не всегда. В частности, в 1947 г. на огромном пространстве тайги был хороший урожай ели, но кедровки в массе летели на запад. Очевидно, что для этой узкоспециализированной формы кедровки величина урожаев кедра имеет решающее значение (Формозов, 1933).
Показаны колебания урожаев орешков в Сибири, о чем косвенно можно судить по данным перевозки кедровых орешков по Сибирской ж. д. в 1899—1908 гг. На сбор орешков при хорошем урожае в тайгу отправляются тысячи жителей Сибири. Собранные орешки частью идут для личного потребления, частью поступают в продажу. Столбики обозначают большие и малые налеты сибирских кедровок в Восточную и Западную Европу по данным Ф. Тишлера (Tischler, 1941) и сведениям, почерпнутым из работ отечественных орнитологов. Как видно, большие налеты приходились на годы, когда перевозки орехов были особенно малы. Часть массовых вылетов кедровок за пределы ареала отмечалась и в те годы, когда неурожаем кедровых орешков была захвачена только часть тайги. Налетов не было в годы с особенно высокими урожаями. Таким был, например, 1902 г., когда Сибирская дорога приняла для перевозки 295 тыс. пудов орешков.
Более подробные сведения об условиях существования кедровки в тайге Сибири имеются за период начиная с 1932 г.
Многим памятен очень большой налет кедровок в Западную Европу осенью 1933 г., подробно освещенный в орнитологической литературе. Можно указать, в частности, на обзор Гейдеманна и Шютца (Heidemann, Schutz, 1936), в котором использованы и мои сведения.
В настоящем очерке мы приводим только некоторые дополнения и карту распределения урожая орешков кедра осенью 1933 г. В Восточной Сибири в 1932 г. значительная часть кедровников (86,7 % административных районов края) дала средний урожай, а в 13,3% районов был неурожай. В 1933 г. условия обеспеченности кедровки основным кормом резко ухудшились: только третья часть районов имела средний урожай орешков, а в остальных был полный неурожай или очень слабый урожай. Во всей Западной Сибири был неурожай шишек кедра и ели.
Небольшой участок хорошего урожая кедровых орешков зарегистрирован только на западном склоне Урала в бассейнах рек Щугор, Илыч и Верхней Печоры, а в Зауралье, в нижнем течении р. Конды, имелись небольшие пятна кедровников, принесших средний урожай. Эти «островки», естественно, не могли стать пристанищем для огромной массы кочевавших кедровок.
В 1944 г. в европейской части СССР был большой налет сибирских кедровок, вероятно, достигший и стран Западной Европы, но по условиям военного времени мало освещенный в литературе.
Уже в августе 1944 г. кедровки в большом количестве появились в окрестностях г. Яранска Кировской области (Плесский, 1948). Заинтересовавшись этим массовым налетом, П. В. Плесский поместил заметку (с рисунком кедровки) в газете «Пионерская правда». В ответ на просьбу сообщить ему о всех случаях появления этих птиц он получил около полусотни писем из разных областей Советского Союза. Обобщение полученных таким образом сведений позволило обрисовать контуры широкой территории, по которой прошла волна вторжения кедровок. В лесной и лесостепной зонах она захватила области Омскую, Кемеровскую, Свердловскую, Челябинскую, Кокчетавскую, Кировскую, Ярославскую, Калининскую, Татарскую АССР, области Московскую, Калужскую, Смоленскую, Тамбовскую, Орловскую, Воронежскую, а в степной зоне — области Актюбинскую, Волгоградскую, Ростовскую, Ворошиловградскую и Николаевскую. Из полосы полупустынь пришло сообщение о кедровках, залетевших в окрестности г. Гурьева. На наш взгляд, наиболее интересные сведения прислал из Даурского района Красноярского края ученик средней школы Леоненко. Он писал, что осенью 1944 г. почти все кедровки из тайги правобережья Енисея улетели за реку, т. е. на запад. Птицы дважды возвращались (быть может, это были последовательные волны эмиграции?), но затем снова улетали: в тайге был неурожай кедровых орешков. В истории изучения таежной фауны это первое упоминание о восточносибирской популяции кедровок как участниц известных массовых вторжений в Европу. Какой-то урожай сибирского кедра осенью 1944 г., видимо, был в юго-западной части ареала этой породы, так как в письмах из Кемеровской и Свердловской областей сообщалось, что мигрирующие ореховки питались орешками кедра и семенами сосны.
В окрестностях г. Можга (Удмуртская АССР) прилетевшие кедровки быстро уничтожили весь урожай рябины. В Кировской области птицы питались насекомыми, семенами ели, сосны, овса, чертополоха; их встречали на навозных кучах. Из Челябинской и Курской областей пришли сообщения о питании кедровок семенами подсолнечника, из Казахстана — коноплей и плодами шиповника, из Ростовской и Волгоградской областей — плодами терна и т. д. В Калужской области один из школьников наблюдал, как кедровки на опушке смешанного леса выкапывали клювом гнездо земляных ос, но это сообщение можно отнести и к местной толстоклювой расе кедровки — довольно обычной в лесах этой области, а равно к пролетной сибирской тонкоклювой.
С 11 августа по 7 сентября на р. Оке близ г. Мурома кедровки летели парами в западном направлении. 17—20 сентября на юге Московской области в течение дня можно было встретить 10—12 кедровок. 8 сентября первые тонкоклювые кедровки появились на южной границе лесной зоны у г. Темников (Мордовская АССР), а затем стаями — в Каменной степи Воронежской области. В Воронежском заповеднике кедровки появились 10 сентября и до начала октября встречались в значительном количестве. Много их проникло в степи Украины. Задержавшиеся в парках Аскании Нова особи погибли от истощения. Кедровки, оставшиеся на северо-востоке европейской части СССР, поздней осенью и зимой явно голодали: в Кировской области их часто видели в деревнях на дорогах и гумнах, где они клевали овес вместе с воробьями (на ели в тот год был полный неурожай).
Из Печоро-Илычского заповедника, где много кедров и тонкоклювая кедровка — обычная гнездящаяся птица, В. П. Теплов сообщил мне, что в 1944 г. шишек на кедре и ели почти не было, кедровка отсутствовала, в то же время не было замечено и передвижения этих птиц, «Очевидно, кедровки перелетели Урал в более южных районах», — предположил мой корреспондент. Правильность этого предположения подтверждают наблюдения С. В. Кирикова (1952), отметившего на южной оконечности Уральского хребта большой налет сибирских кедровок, где первые птицы появились 13 августа, а последние — 9 ноября.
Летом и осенью 1944 г. кедровки, в обычные годы очень многочисленные в тайге бассейнов рек Конда и Сосьва (Зауралье), совершенно отсутствовали, и чем я получил сообщение от В. В. Раевского.
По данным, приводимым в сводке Д. Н. Данилова (1952), видно, что в 1944 г. урожая шишек кедра не было практически на всей площади ареала сибирского кедра. За изученный им период с 1938 по 1947 г. только 1939 г. был таким же неурожайным на всем ареале кедра, как и 1944-й. Как известно, в 1939 г. тоже был очень большой налет сибирских кедровок на запад. В 1944 г. с сентября до половины ноября много их летело по лесистой долине Волги у Саратова. Эти кедровки проникли до г. Вольска и, видимо, южнее. В окрестностях Москвы 12—15 октября было застрелено несколько этих птиц. В Киевской области первые особи встречены 12 октября, а к концу этого месяца за день можно было встретить до 100 штук. В течение ноября и декабря встречались стайки по 10—15 кедровок. К январю 1945 г. здесь оставались уже только одиночные птицы, а в феврале они исчезли полностью (Орлов, 1947). Налет кедровок распространился и на Западную Европу, в частности достиг Франции (Mayaud, 1947).
В 1945 г. высокий урожай кедровых шишек был в восточной половине ареала сибирского кедра, а в 1946 г. — в средней и западной его части на площдди около 2720 тыс. км2. Напротив, в 1947 г. на 90% площади кедровых лесов совсем не было шишек или очень малое их количество и только с 10% их площади, в основном из Забайкалья, поступили сведения о хорошем урожае. Ель в Средней Сибири и повсеместно в лесной зоне Европейской части СССР дала высокий урожай семян, но сибирские кедровки тем не менее во множестве летели на запад и юго-запад. Интересно, что в 1947 г. кедровки в Поволжье и под Москвою появились позже обычного. Возможно, отлет их из тайги начался только после того, как были истреблены запасы орешков, оставшиеся от урожайных 1945—1946 гг. Несомненно, что только неурожай шишек кедра на большей части его ареала вызывает массовый вылет сибирских кедровок из тайги.
Учитывая приведенные здесь факты, трудно согласиться с предположением Д. Лэка (1957), что большие эмиграции могут возникать как следствие реакции особей на высокую численность еще до того, как пищи станет мало.