В практической деятельности человечество почти всегда пользовалось этими свойствами земной реальности — ее относительной пластичностью, например способностью трансформации лесного фитоценоза в луговой или в пашню, и устойчивостью — способностью природных объектов длительное время выполнять ту или иную социальную функцию, например лугу быть сенокосом, пастбищем, реке — источником энергии, водным путем.
И в чисто научном плане можно привести примеры, с одной стороны, групп организмов, устойчиво существующих на протяжении многих геологических эпох (например, синезеленые водоросли), с другой — смены фитоценозов за десятки лет, а то и в считанные годы в районах вулканической и лавинной деятельности.
Но в научном познании дело обстояло сложнее. С одной стороны, был сформулирован афоризм: «В одну и ту же реку нельзя войти дважды», с другой — сложилось представление о господстве равновесия как нормы существования природы, о некоторых постоянных средних климатических и гидрологических характеристиках как отражении свойства устойчивости, от которых мы в отдельные годы наблюдаем лишь отклонения. Близко к этому и представление о сбалансированности природных процессов. Приводятся примеры устойчивости местоположений городов и некоторых транспортных линий, порою не меняющихся на протяжении многих столетий, а то и тысячелетий, несмотря на обрушивающиеся на них время от времени природные и социальные катастрофы (например, землетрясения или войны, огромные миграции племен и народов). Реальна длительная устойчивость газового состава атмосферы. Реален ряд природных социально-психологических, социально-этологических и социально-культурных констант. Так, современная духовная культура Европы, несмотря на многовековое воздействие христианства, сохранила черты античной культуры. А наука, считающаяся самой суровой и неподкупной хранительницей рациональности и объективности, содержит следы и пережитки сознания, сформировавшегося еще в эпоху становления мифов. Напомним, например, что современное представление об оболочечном строении земной природы, о геосферах восходит к представлениям о трех «мирах» — подземном, наземном и воздушном, представлениям, сформировавшимся еще за несколько веков до нашей эры. К этому же ряду относится и приверженность науки к троичным классификациям, трехбалльным оценкам, преемственность использования многовершинного графа, ведущего свое начало от образа «дерева жизни» мифологии многих народов.
Да, заброшенные поля и луга вновь покрываются лесом, а некогда могучие города затягиваются покровом лессовидных или песчаных отложений. Да, действительно нас окружает устойчивость. Но рядом изменчивость погоды, постоянные движения водных и воздушных масс, колебания уровня морей и озер, лавинная деятельность, вулканизм, сейсмические потрясения. Словом, то, что мы часто называем редкими, опасными или катастрофическими явлениями, но то, что на самом деле является проявлением нормальной физиологии природы; катастрофические они лишь для нас — людей.
Рядом железная поступь эволюции: вымирание сотен видов, солнечные циклы, вспышки размножения насекомых, смена фитоценозов, появление новых поселений, формирование новых государств и их союзов, распад колониальных империй (изменчивость политической карты), этапы экономического подъема и кризисы (циклы Кондратьева), войны, революции, реформы, ноосферогенез и экологические кризисы. Изменчивость окружает нас подобно тому же, как окружает нас устойчивость.
Устойчивость и изменчивость — два реальных противоречивых свойства географической оболочки.
Как всегда и во всем, переоценка силы каждой из этих противоречивых сторон реальности становится основой формирования различных научных школ, воззрения которых проникают в обыденное, повседневное сознание, и, что в данном случае особенно важно, различных стратегий поведения по отношению к реальности.
Так, переоценка пластичности природы легла в основу технократических, как мы их называем, проектов не только «великих строек» 50-х и проектов перераспределения стока, но и современных не просто гидротехнических, а гигантских — регионального масштаба — геохимических «экспериментов» типа перекрытия плотиной Кара-Богаза или распреснения Днепро-Бугского лимана.
С другой стороны, переоценка роли устойчивости породила, как уже упоминалось, концепцию господства равновесия как нормы существования природы. Приверженцы этой концепции обычно избегают ответа на вопрос «равновесие между чем и чем? Что на весах справа, что слева?» Сейчас это представление, а точнее, образ, заимствованный из механики, перешел из естествознания в околонаучную среду в форме представления об «экологическом равновесии» как научной основе стратегии невмешательства в жизнь природы. Оно находило отражение и в попытках сохранить памятники природы — заповедники с помощью позиций полного невмешательства, в надежде на устойчивость. Но часто такая стратегия, к удивлению крайних сторонников концепции равновесия, приводила к утрате тех свойств, которые мы старались сохранить с помощью стратегии невмешательства. Так, в Ойцувском национальном парке (Польша) через несколько лет после прекращения выпаса в результате смыкания покрова кустарников исчез ковыль, ради сохранения которого и создавался этот национальный парк. Многократно отмечалось в заповедниках олуговение степей.
Стратегия сохранения равновесия, понимаемая как невмешательство в происходящие в природе процессы, ставит нас и перед проблемой отказа от борьбы с источниками природно-очаговых заболеваний и вирусных эпидемий и пандемий, от создания новых сортов культурных растений и новых пород скота.
Думаю, что я не уйду далеко от истины, высказав гипотезу, что в основе идеи возможности отдельных ядерных ударов (т. е. идеи локального поражения) также лежало восприятие природы как устойчиво неподвижной, в то время как теория ядерной ночи, или ядерной зимы, опиралась на представление о взаимосвязях и изменчивости природных объектов (в частности, движения воздушных масс).
Я привел эти примеры, чтобы показать, как чисто научный спор — что истинно, а что ложно, что важнее — распространяется на, казалось бы, очень далекие друг от друга, но жизненно важные для человечества сферы.
Сегодня мы все ближе подходим к представлению о том, что устойчивость геосистем можно охарактеризовать прежде всего через устойчивость, регулярную повторяемость их переменных состояний. Таковы, например, смена состояния растительных комплексов днем и ночью, их сезонных состояний, периодичность лавин, ливневых или засушливых периодов в разных районах Земли. Свои трудности в решение этой проблемы вносит разномасштабность изменений. Часто то, что мы рассматриваем как устойчивое в масштабе нескольких десятков лет, слагается из устойчивого чередования кратковременных межгодовых, межсезонных и даже внутрисуточных изменений. Одно из наиболее оформленных представлений в этой сфере — геоботаническое представление о сукцессиях — длительных, порою многосотлетних сменах видов растительных группировок, приводящих сначала к восстановлению коренного типа, а потом к его естественному разрушению. Распространеннейший пример сукцессии — ряд: ельник → возникающие на его месте после вырубки луг или пашня → сменяющий их березняк → вытесняющий березняк ельник. Стоит отметить, что французская геоботаническая школа уже давно рассматривала подобные стадии как серийные состояния одного и того же типа растительности.
В этой связи в научных исследованиях особенно важно не изолировать изучение устойчивости и изменчивости, помнить, что для практической деятельности нам надо знать пределы не только устойчивости, но и пластичности. Я считаю, что соотношения разных форм устойчивости и изменчивости территориально дифференцированы и, полагаю, что эти соотношения могут быть районированы и положены на карту.
Автор: В. С. Преображенский — доктор географических наук, профессор