В двадцатых числах мая мы вышли из вагона на полустанке Бурма железнодорожной линии Караганда — Балхаш.
Повозка, запряженная парой волов, уже ждала нас. Погрузив несложный и негромоздкий багаж, мы тронулись к ближайшим сопкам, на овцеферму, расположенную километрах в пяти от полустанка, — цель нашей поездки.
Погода, обычная для Центрального Казахстана, была чудесна. На небе ни облачка. Воздух прозрачен, и горизонт, замыкавшийся на севере грядками сопок, на юге и востоке уходил в бесконечные дали…
Вначале дорога идет между возделываемыми участками орошаемых земель, окружающих поселок Бурму. Здесь находится небольшое водохранилище с бегущими из него арыками оросительной системы. Над зеркальной водной поверхностью искусственного озерка летает несколько черных крачек. Птицы очень красиво выделяются на фоне голубоватого озера своим блестяще-черным оперением и ярко-белыми крыльями. Крачки особенно эффектны в те моменты, когда они, быстро трепеща крыльями и подогнув вперед свои вильчатые хвосты, неподвижно останавливаются над водой, высматривая добычу, а затем, сложив крылья, стремительно падают вниз, погружаясь на секунду в воду. Здесь же по песчаной отмели берега бегает несколько белых и желтых трясогузоок и пара малых зуйков. Вместе с крачками над озером летают деревенские, городские и береговые ласточки, охотясь за насекомыми.
Бурминские огороды скоро оканчиваются, и мы въезжаем в степь. Степь, начинающаяся за поселком, однообразна и уныла, несмотря на весну. Здесь нет ярких цветов, зелень низкорослых сухолюбивых растений бледная, однообразная, голубовато-зеленая, отсутствуют яркие пятна разных оттенков, к которым привык наш глав в европейских степях и которые делают наш весенние степи похожими на (великолепный персидский ковер. Отсутствие цветов влечет за собой почти полное отсутствие насекомых: воздух не наполнен жужжанием, в нем не мелькают серебристыми блестками стрекозы и пчелы, над степью не кружатся многоцветные бабочки. Единственные звуки, которые можно здесь услышать, — голоса птиц. С безоблачного неба несутся трели жаворонков, с невысоких кустиков караганника и таволги, кое-где нарушающих однообразие ковыльной степи, звучат несложные мелодии овсянок. В начале создается впечатление, что количество птиц, живущих здесь, значительно. Однако, оглядевшись и прислушавшись более внимательно к голосам пернатых певцов, убеждаешься, что первое впечатление было ошибочно и что птиц немного. Больше всего жаворонков, относящихся к четырем видам (черный, белокрылый, полевой и малый степной). Их звонкие песни, слышимые на расстоянии до километра и дальше, и создают иллюзию многочисленности птиц, которых здесь в несколько раз меньше, чем, например, в прикаспийских степях Предкавказья. Гнездовые участки, занимаемые отдельными парами, в казахстанских степях очень обширны, и птицы селятся вдалеке друг от друга.
Степи Казахской складчатой страны, где находимся мы, расположены на высоте от 400 до 500 м над уровнем Черного моря. Преобладающие растительные формации этих степей — типцово-ковыльная и типцово-полынная; древесная растительность полностью отсутствует.
Мне случалось проходить по таким степям ранними утрами. Начинает светать, но солнце еще не показывается лад горизонтом. В эти предутренние часы степь безмолвна и почти безжизненна. Изредка впереди пешехода слетают с дорожной колеи полевые коньки и жаворонки, то ли ночевавшие здесь, то ли кормящиеся какими-то семенами. Но вот на востоке, над темными вершинами сопок, показывается солнечный диск. Почти мгновенно степь оживает и сразу же наполняется голосами. Свистят показывающиеся у отверстий своих норок суслики, из караганников раздается прерывистое тявканье пищух, в воздух всюду поднимаются с песнями жаворонки, начинают звучать трели овсянок и мелодичные свисты чечевиц, у вершин сопок показываются парящие орлы…
При экскурсиях в степи, простирающиеся у казахстанских сопок, внимание натуралиста прежде всего привлекают белокрылые жаворонки. В отличие от большинства близких им видов, белокрылые жаворонки очень разборчивы в выборе мест своего обитания. Их нельзя встретить на участках степей с разреженным травостоем, где находятся плешины солонцов и беловатые пятна такыров. Гнездятся они только там, где ксерофитная растительность достаточно густа, где имеются многолетние залежи или растения образуют сомкнутый покров. В Центральный Казахстан белокрылые жаворонки прилетают позднее остальных видов — не ранее последних чисел апреля. Летят они большими, разомкнутыми стаями, оглашая весенний воздух «скрипучими» песнями. Прилетев на места своих поселений, жаворонки начинают спариваться, и в это время можно наблюдать своеобразные тока и предбрачные игры птиц. Чаще около одной самки токует по два самца. Токующие самцы очень эффектны. Они летают большими кругами, сильно взмахивая крыльями так, что их углы сходятся над спинками птиц, громко распевая над сидящей на кочке или у обочины дороги самкой. Повадки токующих птиц напоминают куличков-зуйков, на которых белокрылые жаворонки несколько походят и заостренными длинными крыльями с белыми маховыми перьями. Покружившись некоторое время, самцы опускаются на землю и, приподняв ярко-рыжие хохолки, распушив перья, полуопустив крылья, прыгают боком друг перед другом, но редко вступают между собой в драки. Самка в это время держит себя совсем безучастно и не обращает на них внимания.
Несмотря на запоздалый весенний прилет, постройка гнезд и откладывание яиц у белокрылых жаворонков происходят в короткие сроки, и полные кладки бывают у них почти одновременно с другими видами жаворонков. Птенцы покидают гнезда в начало июня. В поведении птенцов белокрылых жаворонков можно отметить интересную особенность. Не достигшие еще и половины размеров взрослых птиц, полуоперившихся, совершенно не владея крыльями, птенчики «уходят» из своих гнезд и неуклюже прыгают в траве поблизости от них. Этим белокрылые жаворонки напоминают каких-то «полувыводковых» птиц, а не своих ближайших родичей, птенцы которых остаются в гнездах до полного оперения.
«Птенцовыми» называются те птенцы, которые остаются долгое время в гнездах и выкармливаются родителями. У «выводковых» птенцы с первого дня жизни следуют за родителями и сами добывают пищу.
Нелетающие птенчики жаворонков выходят на дороги, и многие гибнут, попадая под ноги лошадей и колеса экипажей. Возле таких «бродячих» птенцов держится и один из родителей, весьма спокойно относящийся к неприятностям, случающимся с его подопечными. Ничего сколько-нибудь даже отдаленно напоминающего тревогу крачек, куликов и чаек при приближении к их птенцам здесь не происходит. Взрослая птица, заметив приближение опасности к ее птенцу, в лучшем случае пролетает вокруг врага, а затем улетает далеко в степь…
Сейчас же после того, как птенцы научатся летать, выводки белокрылых жаворонков начинают кочевать по степям. Белокрылые жаворонки — одни из наиболее приметных птиц. Их пестрое с ярко-рыжими пятнами оперение и отсутствие боязливости обращает на себя внимание. Подобно некоторым другим птицам (например, ченканам-попутчикам), белокрылые жаворонки любят сопровождать проезжающие по степи редкие экипажи. Бегающий по едва заметной проселочной дорожке жаворонок подпускает приближающийся экипаж шагов на пять. Поднявшись из-под самых копыт лошади, он снова садится метрах в пятидесяти на дорогу, снова подпускает лошадь вплотную и г. д., иногда сопровождая экипаж на протяжении километра и более. Часто жаворонки проделывают эти «проводы» почти в полные сумерки, и в этих случаях кажется, что из-под самой морды лошади взлетает вверх какой-то белый трепещущий платок…
К осени жаворонки собираются в огромные стаи по нескольку тысяч особей и отлетают из Центрального Казахстана в последних числах сентября.
Мне приходилось несколько раз держать белокрылых жаворонков в клетках, но они не доставляют никакого удовольствия, живя в неволе. Их пугливость не проходит очень долго, к человеку они не привыкают, да и пение их мало музыкально…
Километров через пять от Бурмы дорога, по которой мы едем, начинает подниматься на довольно крутой склон ближайшей сопки. На пологом перевале с дороги шагах в пятидесяти от нас слетает пара саджей и с своеобразным криком, звучащим как прерывистое повторяющееся «тур, тур, тур» (за этот крик местное русское население называет саджей «туртушками»), стремительно скрывается за сопками. Едем дальше. Еще два небольших подъема, затем спуски, и мы у цели нашей поездки — на овцеферме, расположенной в одной из долин.
Межсопочная долина, в которую мы приехали, имеет вид почти равнобедренного треугольника с вершиной, находящейся в полукилометре выше Марьи, и с широким основанием, упирающимся в полотно железной дороги у большой узловой станции Жарык.
Выше Марьи долина суживается, и близость подпочвенных вод создает здесь условия для развития сравнительно богатой растительности. Все ложе долины имеет характер сырого луга с текущим по нему нешироким ручьем. Кое-где ручей разливается и образует небольшие мочажины. Сама долина и склоны сопок, спускающихся к ней, покрыты кустарниками. Из кустарников преобладают караганник и несколько видов шиповников, покрытых желтыми, белыми и розовыми цветами с очень слабым ароматом. В меньшем количестве растут спирея, таволга и очень чахлые, корявые и низкие березки и ветлы.
Ниже овцефермы, в направлении к Жарыку, долина расширяется. Воды нет, и вся долина — сухая ковыльная степь с низким травостоем, состоящим из нескольких видов ковыля, полыни, типца и других ксерофитов. Много лишенных всякой растительности площадок и белесоватых, будто покрытых снегом, «такыров».
Такыр — высохший солончак.
Гряды солок, окружающих Марью, как и вся Казахская складчатая страна, сложены из древних палеозойских пород, сильно изменившихся в результате эрозии. В противоположность однообразию казахских степей, сопки поражают сменой своих красок и имеют вид искусно набросанной гигантской мозаики различных оттенков. Начиная от темно-бурых глинистых сланцев, имеются все переходы коричневого, вплоть до ярко-желтого. Выходы глин окрашены в голубой, синий, светло-зеленый, красный и оранжевый цвета. Между ними встречаются породы, сложенные из светло-палевых и кремовых гипсов.
Очертания возвышенностей весьма разнообразны, но в основном они имеют пологие склоны и вершины, свидетельствующие об их древности. Среди пологих склонов невысокие отвесные обрывы и скалы, много осыпей, расширяющихся книзу и покрытых каменистой, лишенной всякой растительности щебенкой. Через массивы сопок проходят в разных направлениях, отделяя одни возвышенности от других, долины и долинки, то широкие, то имеющие вид узких ущелий.
Цель нашей поездки в сопки — сбор материалов и наблюдения за обитающими здесь позвоночными животными, занятие, которому мы могли посвятить около двух недель. Работа заключалась в экскурсиях по ближайшим сопкам, в расстановке ловушек на грызунов и в регистрации представителей фауны Казахстанского мелкосопочника. Особенный интерес представляли пищухи, или сеноставки. Малые пищухи, обитающие в Центральном Казахстане, относятся к одним из самых обычных и многочисленных зверьков этой страны. Основные места их поселений — а селятся пищухи всегда колониями — это участки, поросшие караганниками. Почти всюду, где растут караганники, можно рассчитывать встретить пищух. Так как во многих местностях караганник вырубается на топливо, то пищухи в настоящее время встречаются в Казахстанском мелкосопочнике в пятнах кустарников, по луговинам широкой полосы Центрального Казахстана. В плоских типцово-ковыльных и полынных степях при отсутствии кустарников, а также на сильно засоленных почвах пищух нет.
Пищухи не поселяются также и на культурных посевах, явно избегая рыхлых обработанных почв, но на участках, напоминающих залежи, занятых многолетней люцерной, я их встречал неоднократно. Видимо, густые сплетения побегов и корней этого растения создают для зверьков все необходимые условия для поселения.
Активны пищухи бывают в продолжение круглого года. Мнение об исключительно дневном образе жизни этих зверьков неправильно. Пожалуй, особенно активны пищухи днем, но они не прекращают своей деятельности и ночами. В наши ловушки сеноставки попадались чаще ночью, чем днем. Характерный свист-тявканье пищух, который нельзя смешать с голосами других зверьков, в частности со свистом сусликов, слышится и днем и ночью, как летом, так и зимой. Ночами — чаще и звонче. Свист пищухи издают, или показываясь из норы, или, испуганные чем-нибудь, убегая в норы. Изредка, проходя по кустарникам, под которыми находятся норы зверьков, можно слышать их свист, доносящийся из-под земли. Пищухи, очевидно, свистом реагируют на шум, производимый идущим человеком.
Размножаются пищухи, так же как и многие грызуны, в продолжение почти круглого года. Мне приходилось находить молодых совсем маленьких пищух, начиная с последних чисел апреля и вплоть до декабря.
Маленькие пищухи, достигшие размеров одной четверти взрослых (не крупнее домовой мыши), пытаются переходить к самостоятельному образу жизни, и нам в расставленные капканчики попалось несколько таких зверьков. Маленькие пищухи — очаровательные существа, покрытые длинной шелковистой шерстью, с длинными «усами» и лишенные даже признака хвостов. Пушистый мех делает их похожими на живые игрушки. Особенность, отличающая пищух от большинства грызунов, — запасы сена в виде стожков, которые зверьки начинают заготовлять в Центральном Казахстане, начиная с середины июля.
Стожки воздвигаются не только в непосредственной близости от норок колонии пищух, но часто и на значительном расстоянии от них — примерно метрах в 100—150. Если стожки устроены вдали от колонии, то зверьки протаптывают и прогрызают к ним в траве тропинки, образующие расширенную округлую площадку возле стожка.
Зимой пищухи живут под снегом, очень редко появляясь на поверхности. В начале зимы, пока снег еще неглубок, они бегают по его поверхности между отверстиями своих норок и к стожкам. Окончательно переселяясь под снег, зверьки прорывают в его толще тропинки, часто на значительные расстояния. Такие же подснежные тропинки ведут и к заносимым снегом стожкам, оканчиваясь под средней частью стожков у почвы. Если колонии пищух располагаются невдалеке одна от другой, то они связываются между собой тропинками. Такие тропинки могут тянуться на сотню и более метров.
У овцефермы Марья, где мне пришлось впервые познакомиться с этими интересными зверьками, пищухи обитали по склонам сопок с почвенным покровом из мелкой щебенки и негустыми порослями караганников и шиповников. Колонии находились возле самых построек овцефермы, и тявканье пищух доносилось из норок в продолжение всех дневных и ночных часов, смолкая только в самое жаркое время дня. Спрятавшись вблизи от входных отверстий норок, я много раз видел перебегающих пищух, видел, как они таскали в зубах отгрызенные ими травинки. Несмотря, однако, на постоянную солнечную погоду, мне ни разу не удалось наблюдать малых пищух греющимися на солнце неподалеку от своих нор, как это бывает у тех видов сеноставок, которые обитают в камнях и скалах.
Из других зверьков, встреченных нами у овцефермы, я наблюдал эверсманнова хомячка и сибирского тушканчика, или, как его еще называют, тушканчика-прыгуна.
При наших экскурсиях по сопкам и по долине мы постоянно встречали неглубокие ямки, сантиметров 5—7 глубиной, различных размеров — «копанки», вырываемые тушканчиками при поисках луковичек тюльпанов — излюбленной пищи этих грызунов. В пыли дорог ранними утрами мы также видели следы тушканчиков различной величины. Можно было предполагать, что здесь живут тушканчики по крайней мере трех видов. В капканы и мышеловки-давилки, расставляемые нами, кроме двух больших тушканчиков, другие не попадались. Внимательно осматривая и подсчитывая «копанки», я заметил, что особенно много их бывало по утрам на склоне пологой сопки, покрытой редкой степной растительностью. Здесь же я отыскал и несколько «свежих» норок, принадлежащих, вероятнее всего, тушканчикам. Регулярно, изо дня в день (вернее, из ночи в ночь) я начал ставить свои капканы на этом склоне, подвязывая к ним самые разнообразные приманки. Однако зверьки в капканы не попадались, за исключением единственного эверсманнова хомячка. Перед самым отъездом я решил изменить способ ловли — при помощи садового совка выкопал несколько искусственных норок и возле них без всякой приманки установил маленькие дуговые капканы. На следующее утро в двух из них оказались тушканчики — сибирский прыгун и малый земляной зайчик. Повторив ловлю, я поймал еще одного прыгуна. Позднее я неоднократно ловил этих зверьков и имел возможность познакомиться с их образом жизни. Сибирские тушканчики, более редкие, чем большие земляные зайцы, населяют всю степную часть Центрального Казахстана и межсопочные должны, избегая лишь орошаемых земель. Излюбленные места обитания зверьков — участки степи и склоны сопок с мелкощебнистым грунтом и бедной растительностью типцово-ковыльного типа. Здесь растут редкие кустики спиреи, таволги и караганников, возле которых тушканчики-прыгуны роют свои норки.
Весной, после того как степь полностью очистится от снега, сибирские тушканчики пробуждаются от длительной зимней спячки и выходят из своих зимних убежищ. Весеннее пробуждение тушканчиков-прыгунов бывает несколько позднее, чем больших тушканчиков, и они начинают попадаться в ловушки дней на десять позже. В некоторых местах сибирские тушканчики по своей численности не уступают другим видам, их больше всего попадается в ловушки.
Сибирские тушканчики, как и все близкие им виды, — чисто ночные зверьки, и их активность начинается с наступлением сумерек, несколько раньше, чем у больших земляных зайцев. Я неоднократно видел прыгунов, бегающих по степи вечером, когда зверьков можно было заметить шагов за пятьдесят. В сырые вечера или при дождях, которые в Центральном Казахстане летом выпадают очень редко, прыгуны отсиживаются в норах и на поверхности земли не появляются. Однако эти зверьки нуждаются в постоянном притоке пищи, и, видимо, длительные дожди могут вызывать их гибель. В зимнюю спячку сибирские тушканчики залегают сравнительно рано — с двадцатых чисел сентября, когда в Казахстане начинаются утренние заморозки и температура на рассвете опускается ниже нуля.
В противоположность большинству грызунов, обитающих в сопках Казахской складчатой страны в определенных условиях ландшафта, эверсманновы хомячки поселяются повсюду, приспосабливаясь к самым разнообразным местам обитания.
Во время нашей поездки мы ловили этих зверьков на склонах сопок, на солонцах межсопочных долин среди нор многочисленных здесь сусликов и, наконец, в амбарах и зернохранилищах овцефермы.
Хотя эверсманновы хомячки довольно широко распространены, они нигде не бывают многочисленными, и процент этих зверьков в коллекциях, собранных исследователями, по отношению к другим грызунам всегда невелик. Позднее, в годы, следующие за нашей поездкой в Марью, я ловил эверсманновых хомячков на склонах сопок, поросших караганов, в плоских типцово-ковыльных степях, на поливных участках полей и огородов вблизи от поселков, по берегам степных речек, среди пышной луговой растительности и в домах поселков.
На зиму эверсманновы хомячки не засыпают, и мне приходилось встречать и наблюдать их бодрствующими в самые суровые месяцы — в декабре и январе. На зиму хомячки в значительном количестве переселяются поближе к поселкам и относятся к обычным вредителям складов и фуражехранилищ, охотно поедая картофель, корнеплоды и зерно.
Молодые эверсманновы хомячки появляются на свет в средних числах мая, и в лопушки попадались зверьки, достигавшие половины размеров взрослых, начиная с середины июня. Видимо, размножаются они по несколько раз в год, так как таких же молодых хомячков я ловил вплоть до конца августа.
Оригинальная особенность эверсманновых хомячков — их хищнические инстинкты. Однажды в самом начале декабря я поймал эверсманнова хомячка, тащившего во рту молоденькую полевку с прогрызенным затылком. В другой раз эверсманнов хомячок, поселившийся в комнате, где я жил, каждую ночь совершал набеги на мои коллекции тушек грызунов, грыз неочищенные черепа и портил набитые тушки.
Рабочий день во время пребывания на овцеферме распределялся у нас следующим образом. Вставали мы с рассветом и сейчас же отправлялись собирать уловы за ночь. Мой спутник, С. И. Оболенский, шел в верхнюю часть долины, где ловил водяных крыс и плоскочерепных полевок Стрельцова, я же направлялся в места, расположенные ниже овцефермы, за пищухами, тушканчиками и хомяками. Собрав улов, мы переставляли капканы для дневной охоты, во время которой добывали сусликов и, реже, пищух. Затем значительное время уходило на препаровку пойманных ночью зверьков. Закончив изготовление тушек, мы шли на дневные экскурсии, иногда вместе, но чаще в разные стороны. Я уходил куда-нибудь подальше в сопки, бродил по их пологим вершинам и, присев на плоские «бараньи лбы», всюду торчащие на этих казахстанских древних нагорьях, слушал голоса птиц.
Условия климата Казахской складчатой страны как нельзя более соответствует чаяниям натуралиста. Здесь в продолжение всего весеннего и летнего периодов стоят исключительно солнечные дни, воздух чист и прозрачен, не надо опасаться дождей, столь мешающих наблюдениям на Кавказе.
Верхние горизонты сопок в огромном большинстве покрыты редкой степной низкорослой травянистой растительностью; в узких ущельях растут, пользуясь задерживающейся в углублениях влагой, кусты караганы, иногда торчат кустики шиповника. Над головой время от времени, быстро взмахивая заостренными крыльями, проносятся одиночками, парами и маленькими стайками туртушки (саджи); на камнях тревожно чекают чекканы-каменки; на щебнистых площадках бегают, посвистывая, рогатые жаворонки Брандта.
Распространенные по всем горно-степным участкам хребтов Передней и Средней Азии и на Крайнем Севере — у берегов холодного Ледовитого океана — рогатые жаворонки при наблюдении за ними в природных условиях доставляют много удовольствия натуралистам. Скромно, но нарядно окрашенные, с черными рожками на миловидных головках, рогатые жаворонки не относятся к пугливым птичкам. Мелодично посвистывая, то поднимая, то опуская рожки, птички продолжают спокойно заниматься своими делами, не обращая внимания на незванного гостя. На пустынных сопках, где очень немного певчих птиц, рогатые жаворонки оживляют пейзаж, придают ему своеобразный колорит…
Побродив по сопкам часов до шести вечера, я направлялся к овцеферме, снова переставлял свои капканы для вечернего улова и, если бывало еще достаточно светло, снова шел куда-нибудь в ущелья. Однажды вечером я услышал замечательно мелодичную песнь какой-то птицы, вызвавшую из далеких закоулков моей памяти отдаленные воспоминания о таких же звуках, слышанных где-то в совершенно иных условиях. Пройдя немного в направлении звуков, я увидел на остром выступе скалы пестрого каменного дрозда; повернувшись ярко-охристой грудью к закатному солнцу, он самозабвенно выводил свои мелодии, поворачивая из стороны в сторону голубовато-серую головку. Я не ожидал встретить в этих сухих невысоких нагорьях птиц, хорошо знакомых мне из экскурсий по Дагестану и Дигории на Северном Кавказе…
Вечереет. Солнце совсем скрывается за горизонтом. Я опускаюсь поближе к долине и, присев под нависшим уступом скалы, начинаю прислушиваться к голосам казахстанских ночей. Из далеких межсопочных ущелий доносится уханье филина, ниже уступа, у овцефермы, звонко тявкают пищухи, слышится своеобразная длинная трель «поющего» козодоя («песня» козодоя напоминает шум работающего мотора). А вот я сам певец, бесшумно вплотную подлетевший ко мне и на короткое мгновение блеснувший в надвигающемся сумраке белыми пятнами своих крыльев…
В другие дни после окончания препаровки грызунов я направлялся не к вершинам сопок, а в долину, чтобы понаблюдать за зверями и птицами, обитавшими в ней. Почти каждый раз на обширном солончаке, в полукилометре от Марьи, мне навстречу вылетал самец кречетки. Красивая птица опускалась шагах в сорока от меня, глухо трещала, приседала к земле и старалась всячески привлечь к себе внимание. По ее поведению было ясно, что где-то поблизости находится гнездо. Если я, не обращая внимание на «приставания» самца, продолжал идти через солончак, откуда-то появлялась и самка-кречетка, и тогда обе птицы действовали еще активнее.
«Излюбленные места гнездования кречеток, — пишет В. Ф. Рябов, — полынно-типчаковые степи или полынные с кокпеками и с голыми глинистыми пятнами на комплексе призматических солонцов с корковыми солонцами. В равной степени кречетки предпочитают и солончаковые участки. В ковыльно-песчаной степи и в степях с лессинговым ковыльном они встречаются лишь по понижениям рельефа или склонам плато, выбирая участки с растительностью полупустынного характера».
Проезжая по казахстанским степям поздней весной и летом, путешественник непременно обратит внимание на встречающихся на отдельных полупустынных участках степей нарядных кречеток, одних из самых многочисленных птиц. В Центральный Казахстан кречетки прилетают в двадцатых числах апреля (несколько раннее сроков, указываемых В. Ф. Рябовым для Северного Казахстана) сравнительно небольшими стаями, приблизительно от 20 до 70 птиц в каждой. Прилет кречеток легко регистрируется, ибо в воздухе они немолчно издают хриплые крики. Добравшись до родных мест, кречетки сразу же занимают свои гнездовые участки и разбиваются на пары. Некоторые же самцы остаются холостыми. Постоянно летом, в конце мая, в июне и в июле, такие лишенные подруг самцы бродят по степи с места на место, собравшись по 10—15 особей. Вспугиваемые проезжающими по степи людьми, кречетки не улетают далеко, а снова присаживаются поблизости от потревоживших их экипажей. Проделывая все это, кречетки не забывают и своего основного занятия — поисков и ловли добычи. То одна, то другая птица, наклонив голову к земле, бежит быстрыми семенящими шажками за скачущей кобылкой, схватывает и, быстро проглотив ее, продолжает сопровождать людей…
В межсопочной долине ниже Марьи было большое количество колоний сусликов, привлекавших к себе пернатых хищников, среди которых особенно много было степных орлов, питающихся этими грызунами.
Утром, как только земля достаточно прогревалась солнцем и суслики выпевали для кормежки из своих нор, около колоний зверьков появлялись орлы. Крупные птицы по возможности внезапно налетали на удалившегося от норки и зазевавшегося зверька, схватывали его и, не улетая далеко, проглатывали добычу. В случае промаха или если суслики, заметив приближающегося врага (чаще всего по его тени), скрывались в норы, орел опускался на землю вблизи отверстия норы и, превратившись в каменное изваяние, часами ожидая удобного момента, чтобы повторить нападение и захватить зверька. Вместе с орлами за сусликами у овцефермы охотились и канюки-курганники, которых было много меньше, чем орлов. Однажды во время экскурсии в неширокое ущелье на отвесном скалистом обрыве одной из сопок мы нашли гнездо курганников. Добраться до гнезда было нетрудно, так как скала, на которой оно помещалось, имела отвесный склон только книзу, сверху же к ней подходила пологая гряда из сланцев. В гнезде в это время (9 июня) было три птенца, покрытых пухом и пеньками, начинавшими раскрываться. Когда мы подбирались к гнезду, взрослые птицы кружились над нами, не решаясь подлетать особенно близко, и все время издавали свои жалобные и хищные крики-канюченье. Птенцы при нашем приближении топорщили перья, щелкали клювами и, опрокидываясь на спины, угрожали нам когтями своих пальцев. На краю гнезда, около ого лоточка, валялись остатки пищи, приносимой курганниками своим птенцам. Больше всего здесь было обрывков шкурок и лапок сусликов, задняя лапа большого земляного зайца, крыло селезня, чирка-трескунка, обрывки шкурки горлинки…
В то время, когда я экскурсировал для наблюдений и знакомства с птицами казахстанских сопок, мой спутник, С. И. Оболенский, посвящал свое время сбору костей грызунов, иногда массами скопляющихся в выбоинах и щелях у обрывистых скал казахстанских сопок. По сбору этих костей в своеобразных «кладбищах», открытых им, а также по последующему определению видовой принадлежности мельчайших обломков костей он был большой специалист.
Покойный С. И. Оболенский был вообще замечательным ученым и человеком. Зоологические исследования были самым важном делом жизни и деятельности Сергея Ивановича. Занимаясь разборкой косточек грызунов, он просиживал за этим занятием целые ночи, и с неохотой ложился в постель, чтобы поспать перед новой экскурсией часа полтора. И так изо дня в день.
Вторым качеством Сергея Ивановича было стремление изобретать, придумывать что-нибудь новое, чтобы улучшить методику сбора грызунов, чтобы рационализировать и поставить на более высокую ступень дело борьбы с вредителями сельского и лесного хозяйства. Этому ученому наша советская прикладная зоология, помимо прекрасных книг, брошюр и статей, опубликованных в разное время, обязана рядом изобретений. Стоит упомянуть хотя бы предложенный им метод пропиливания нор грызунов ядами, удешевляющий борьбу с ними, способ отпугивающих приманок, применяемых для защиты плодовых деревьев и древесных посадок от повреждений зайцами, и ловлю грызунов при помощи искусственных нор и т. д.
Любимой науке, интересующим его исследованиям Сергей Иванович отдавался с полным самозабвением, нисколько не заботясь о себе. В суровые казахстанские зимы, с температурой до тридцати градусов ниже нуля, при сильных ветрах, принимавших характер штормов и снежных бурь, он мог уходить на экскурсии за двадцать километров, чтобы методически, шаг за шагом подходить к каждому телеграфному столбу, разыскивая под ним погадки хищных птиц с находящимися в них обрывками шерсти, обломками черепов и косточек грызунов. О количестве материалов, собранных им, дают представление следующие цифры: в работе, посвященной методике изучения динамики грызунов и основанной на материалах, собранных в Центральном Казахстане, им было определено из погадок 22 804 мелких млекопитающих!
За работой, наблюдениями, встречами интересных птиц, ловлей разнообразных грызунов две недели, которые мы могли посвятить нашей поездке, пролетели незаметно и до странности быстро.
Пришло время отъезда. Как и в начале нашей экскурсии, мы, погрузив вещи на маленькую одноконную бидарку, отправились, сопровождая ее, теперь уже не на полустанок Бурму, а на станцию Жарык. Через день мы были уже на месте нашей постоянной работы — на Карагандинской сельскохозяйственной опытной станции.