Наше охотничье население различно исчисляется: от полутора до двух миллионов, не считая членов семейств. Надо сказать, что для такой страны, как Союз советских республик, это вовсе не много: в Соединенных штатах Северной Америки выбирается в год свыше 7 миллионов охотничьих свидетельств, да предполагается (самими американцами) около миллиона безбилетных охотников. У нас же общее количество населения приблизительно на 30 процентов больше, а площадь страны без малого втрое больше Соединенных штатов. В то время как на каждого охотника в Соед. штатах приходится в среднем около 2,7 км2 (около 255 десятин), — у нас приходится около 10% км2 (около 983 десятин).
По составу наших охотников можно разделить на две основные группы.
К одной относятся те охотники, которые затрачивают на охоту свои средства, добываемые иным трудом. Они охотятся, следовательно, ради отдыха, ради удовлетворения врожденной страсти к охоте. Мы их называем охотниками-любителями. Это почти исключительно жители городов и крупных промышленных центров, главным образом, фабрично-заводские рабочие и служащие советских учреждений, охотящиеся по праздникам и во время отпусков.
Охотников-любителей у нас около четверти миллиона человек, то есть никак не более 16, а вернее около 12 процентов всей охотничьей массы, но значение этой группы довольно велико.
С одной стороны — это в общем наиболее образованная, интеллигентная часть охотников и наиболее дисциплинированная. С другой стороны — охотничья страсть распространяется у них и на всю техническую обстановку охоты и заставляет их не жалеть на нее сил и материальных средств. Поэтому охотники-любители разрабатывали и разрабатывают научную сторону охотничьего дела и в области охотничьей зоологии, и оружейного дела, и собаководства, и в области правильного охотничьего хозяйства. Они же являются в республиканских и других центрах тем охотничьим активом, который совершенно необходим для организации охотничьего дела, и который вольно или невольно, но неизбежно осуществляет мудрый завет великого вождя нашей революции о смычке города с деревней, завет, столь же необходимый в охотничьем деле, как и во всех других сторонах нашего хозяйства. Поэтому старинная насмешливая кличка «воскресные охотники» или старая же острота относительно «серебряной дроби» (так как добытая дичь, конечно, обходится этой группе охотников много дороже, чем ее можно было бы купить на рынке) — объясняются только непониманием той крупнейшей органической роли, которую исторический ход упорядочения государственного охотничьего хозяйства возлагает на городских и заводских охотников-любителей.
Ко второй основной группе охотников относится вся та охотничья масса, которая не тратится на охоту, а, наоборот, больше или меньше прирабатывает ею, как одною из статей своего хозяйства. Для этой многочисленной массы охота является промыслом, почему мы их и называем промышленниками.
Ошибочно однако было бы думать, что для промыслового охотника охота — только способ заработка, только тяжелый, но неизбежный труд. Это в огромном большинстве случаев не так. Огромное большинство промышленников любит свои леса и тундры, любит самый процесс охоты. Это и понятно: охотничьи инстинкты, спортивная страсть к преследованию, к борьбе с хитростью, чуткостью и проворством дичи или силой крупного зверя слишком глубоко заложена в самой природе человека.
Но огромная масса охотников-промышленников отнюдь не однородна и естественно распадается на две крупные подгруппы, границы которых определяются не всеми одинаково. Иногда считают промысловыми охотниками тех, у кого доход от охоты является основной или главной статьей в хозяйстве. Остальные признаются полу промысловыми. Другие требуют для признания охотника вполне промысловым — чтобы охота составляла не менее 40% бюджета. Однако, оба эти признака случайны. В одном районе может случиться особо хороший «урожай» песца или белки и недоход рыбы, или обратное явление. Тому или другому может посчастливиться убить особо ценного зверя, в роде черной лисы, — и доля охоты в хозяйстве данного лица или целой округи может подняться или упасть на много процентов. И почему именно 40%, а не 39 и не 41 должны служить границей? Дело, конечно, не в этом. Если доход от охоты является необходимым для поддержания существования семьи, для поддержания хозяйственного равновесия, то это и является промысловым хозяйством. Если же этот доход является лишь желательной или полезной добавкой, без которой однако же концы с концами могут сходиться (то есть добавкой, не необходимой для поддержания хозяйства), то это хозяйство — полупромыслового типа.
Если проведем на карте линию, отделяющую места, где средние урожаи зерна дают на «душу» населения достаточно хлеба для существования в течение года, или где некоторый недостаток местного зерна покрывается приходом от скотоводства или отхожих и кустарных промыслов, то эта линия отрежет обширные пространства Севера и Северо-Востока нашей республики, где в общем преобладает промысловая охота. Конечно, и здесь, особенно в тундрах, есть группы населения, правда малочисленные, вполне удовлетворяющие своим потребностям путем своеобразного скотоводства (оленеводство). Здесь, даже в таком рыбном краю, как Печорский бассейн, в общем охота дает 40%, хлебопашество и оседлое скотоводство — 32%, рыба — 20% и оленеводство — 8% всего хозяйственного бюджета. И даже у одних кочевников самоедов-оленеводов нижней Печоры оленеводство дает 45%, охота — 50% и рыболовство — 5%. Понятная причина этого: гораздо большая товарность охотничьей добычи в виде лесной и дорогой пушнины, тогда как громоздкий и сравнительно дешевый продукт других промыслов (мясо, рыба и т. п.) вдали от оборудованных путей сообщения товарностью почти не обладает, т. е. не выдерживает расходов перевозки и потому не находит сбыта. Это не мешает, конечно, иметь этим продуктам громадное потребительское значение в натуральном хозяйстве тундры.
Тундровой самоед или чукча, имеющий около 1000 оленей, которых ему некому сбывать, и которые вдали от факторий местами и теперь ценятся номинально в 3—5 руб. за голову, но которые зато тепло одевают и сытно кормят всю его семью, — конечно, богаче таежного тунгуса, кочующего с винтовкой на дюжине или полутора десятках оленей, служащих исключительно для странствий в поисках белки, и добывающего в зиму полтораста — триста белок. Между тем номинальный денежный доход этого тунгуса во много раз выше.
Общая численность промысловых охотников никак не менее четверти миллиона человек, главным образом туземцев нашего Севера и Северо-Востока, включая и хребты южной Сибири. На долю полупромысловиков, имеющих от охоты только некоторый приработок к хозяйству, приходится до полутора миллиона человек, главнейшим образом крестьянского нашего населения.
Если считать, что именно отдельное хозяйство получает от охоты, то заработок промыслового хозяйства несравненно выше, чем охотничий заработок полупромыслового: он местами иногда доходит до 2000 руб. в год, в среднем же колеблется от 100 руб. (и даже меньше — в таких местах, как Нарымский край) до 300 руб. (а на Дальнем Востоке и больше). Но если мы сравним доход, приходящийся на единицу земельной площади (кв. километр, или, скажем, гектар), то картина получится иная, и густо населенные
округа в роде Ярославского или Рязанского, окажутся дающими с равных участков земли примерно такой же охотничий доход, как огромные пространства Севера или Востока, — от 2 до 7 рублей с кв. километра (2—7 коп. с гектара) от одной только пушнины (лучшие угодья Сибкрая до 11,5 руб). Это не так мало, если вспомним, что наша лесная площадь, предполагается, должна давать около 8 руб. чистого дохода с кв. километра.
Если взять всю массу поступающей на рынки пушнины (не считая мехового сырья — кож баранов, коз и т. п.), то лучшую по качеству (но в общем только около одной трети одной четверти по общей сумме стоимости) дают наши районы Крайнего Севера; если же взять все районы промысловой охоты, то их доля в добыче пушнины приблизится к 1/2 или 2/3 всего сбора. Остальная треть или даже побольше дается нашими земледельческими, промышленными и скотоводческими районами. Этот замечательный факт имеет очень важное значение во многих отношениях.
Не менее замечательно и то обстоятельство, что Германия с ее громадным развитием фабрично-заводской промышленности, с ее чрезвычайно интенсивным сельским хозяйством (средний урожай — 3717 кг на 1 гектар вместо наших 645 кг на гектар) и с народонаселением в 16 раз более густым, чем у нас, давала от охоты в среднем мяса диких зверей и птиц свыше 1 кг в год на 1 км2 площади страны, тогда как мы получаем (и то, что идет на рынок, и то, что непосредственно используется населением) приблизительно в 15—20 раз менее. Таким образом, хозяйственное значение полупромыслового, крестьянского населения средней и южной полос нашего Союза в области охоты чрезвычайно велико, но различие между ним и чисто промысловым северным населением заключается в следующем. Последнее искони веков существует охотой, знает, что без охоты ему не прокормиться, и в длинном ряде поколений успело выработать известное разумное, хозяйственное отношение к охотничьим угодьям и промысловым животным. Нередко эти отношения, эти древние охотничьи обычаи успели уже принять форму религиозных заветов и предрассудков, но происхождение и вполне хозяйственная сущность их от этого, конечно, не меняется.
Промысловик-туземец бережет тайгу, бережет места гнездований птиц и логовища зверей, добывает в общем только то, что необходимо ему для пищи или для равновесия его бюджета. Совсем иначе относится к охоте главная полупромысловая масса наших охотников, — не хозяйственно, как промысловик, а более или менее хищнически. Тысячелетия борьбы с тайгой, понадобившиеся для того, чтобы разделать из-под нее обширные теперешние наши поля, внедрили какую-то ненависть к лесу: срубить без необходимости дерево, сломать ветку, уйти от костра, не залив его, — самые обычные вещи. Сознание, что охота может дать выгодную прибавку к доходу, но что и без нее можно прожить, также не способствует развитию бережливости к зверю и птице, и когда полупромысловое население переселяется с насиженных мест в более богатые дичью места в Сибирь или на Камчатку, оно иногда более или менее полно переходит — хотя бы на время — на охотничий промысел (в этом смысле соболь был, конечно, главным врагом земледелия на Камчатке, а вовсе не ее климат), — но сохраняет нехозяйственное хищническое отношение к его использованию. Только школа и общественная дисциплина смогут изменить это и дать полупромысловому населению тот хозяйственный, бережный подход к охоте, который у коренного промысловика возращен самой историей его хозяйства.
Основою нашего охотничьего дела во всяком случае остается охотник-промышленник, живущий охотой, и полупромышленник, существенно подкрепляющий свое хозяйство охотничьей добычей. Но как вознаграждается труд промышленника? Промышленник местностей, где собирается пернатая дичь, законтрактованный вперед скупщиком, до революции не дополучал 20—25% и более сравнительно с ценами ближайших ярмарок и торжков; в Приуралье часть промышленников сорганизовалась в кооперативные артели, и в 1913 г. члены кооператива выручили за дичь по 48 руб., а не-члены — всего по 20—29 руб. В более глухих местах дело еще хуже. Так, исследователь Туруханского края А. Я. Тугаринов для трехсот слишком хозяйств местных тунгусов подсчитал, что они фактически получали в среднем за свою пушнину по 142 руб. на хозяйство и, чтобы кое-как просуществовать, должны были еще набрать продуктов в долг у торговцев по 129 руб. на хозяйство; если бы они продавали свою пушнину на ближайших к ним рынках, то они за нее выручили бы не 142, а 477 руб., и, значит, вместо 129 руб. долга, имели бы остаток в 206 руб. на семью (206, а не «348», как иногда подсчитывают).
В первые годы после революции упорядочение хозяйства далеко не сразу проникло в тайгу и тундру, и очень часто положение временно, но значительно ухудшалось. Например, осенью 1921 года в Лондоне наш белый песец стоил 100—125 руб., 1 апреля 1922 г. в Лейпциге — 80—90 руб. по качеству, а акц. об во «Хлебопродукт» платило в 1922 г. на Печоре за песца 1 пуд муки (белой), а за белку меньше 1% фунта. По сообщению «Советской Сибири» от 29 ноября 1922 г., № 270, «Сибторг» снарядил весной 1922 г. экспедицию в Якутскую обл., при чем лучшую белку («ясак») брал по 70 коп., а товары давал по цене: мануфактура — 70 коп. аршин, сахар, мыло или махорка — по 50 руб. пуд, мука сеянка — 18 руб. пуд и спирт по 10 руб. золотом бутылка (!!!).
Нельзя ожидать ни в Москве или в Якутске, ни тем более на месте сбора — американских цен: фрахт, пошлина и лицензия, страховка, пересортировка, выколотка и хранение — все это неизбежные накладные расходы, как и организационный процент. Точно так же местный скупщик должен учитывать и свои разъезды, и вьючные перевозки, потери или убытки на некоторых партиях, и крайнюю медленность (местами до года) торгового оборота в глуши, и очень, в сущности, малый его размер, при котором процент накладных расходов естественно повышается. Но, и учитывая все это, надо признать, что перекупщики и посредники получали львиную долю и снимали сливки с охотничьей добычи. Позже, в сезон 1924/25 г., когда на дальневосточного песца Наркомвнуторг установил лимитную цену сначала в 40 руб., затем до 50 руб., в действительности фактории Охотско-Камчатского акц. об-ва (состоявшего главным образом из Дальгосторга и Центросоюза) в среднем платили: за песца — 24 р. 35 к., за красную (превосходную камчатскую) лису — 21 р. 16 к., за росомаху — 16 р. 19 к., за белку — 98 коп., за пыжика оленьего — 1 р. 18 к. и за нерпу — от 50 коп. до 1 руб. (дважды проверено как мною лично, так и анадырским и чукотским у ревкома ми). В то же время эти фактории продавали (там есть и спрос на это, у береговых чукчей на оленное сырье, и у чукчанок — на росомаху) там же росомаху — по 56 р. 25 к., а пыжика — 6 руб. 30 к. На другие товары цены были: топор (колун) — 6 руб. 40 к., пила-ножовка — 9 руб. 28,5 к., эмалированная кружка — 3 руб. 72 к., самый ходовой местный патрон (30—30 винчестер) — 20 коп., винтовка винчестер 30—30 — 101 руб. 25 к. (т. е. 5 песцов), а ее прейскурантная цена у Винчестера — 42—46 руб.
Надо при этом иметь в виду, что Камчатка — портофранко, т. е. от ввозных пошлин свободна, патрон 30—30 в Америке по прейскуранту стоит 9 коп. (фактически оптовая цена ниже), а фрахт ложится на патрон (их идет 40 тысяч на тонну) десятыми долями копейки.
Только соединяясь в кооперативные объединения под общим руководством Всекохотсоюза, смогут промысловые и другие охотники действительно взять охотничье деле в свои руки, продавать свою добычу по действительной ее стоимости и покупать оружие, огнеприпасы и все необходимое для себя самым выгодным образом. Другого пути для охотников, кроме пути хозяйственного, кооперативного объединения, нет.
В марте 1917 г. под гром революции петроградские охотники, главным образом рабочие, объединились в Петроградский союз охотников, под лозунгом «охота для всех». Быстрый рост союза заставил 15 ноября 1918 г. переименовать его в Северный союз охотников, а на первой конференции промысловых и трудовых охотников Северной области в Петрограде в марте 1919 г. он был объявлен Всероссийским. 1-й съезд Всероссийского союза охотников в Петрограде в июне 1920 г. представлял 25 губерний и около 150 тысяч организованных охотников и принял устав союза, совершенно переработанный по принципу производственности на 2-м съезде, в Москве, в июле 1921 г., где были представители около полумиллиона охотников от 46 губерний.
Устав был утвержден «в изъятие из общих правил» президиумом ВЦИК 24 октября 1921 г., но 3-й съезд (Москва, июнь 1922 г.) принял некоторый кооперативный уклон, а 4-й (февраль 1924 г.) совершенно правильно решил перейти всецело на кооперативно-промысловую организацию. Устав охотничьей кооперации и был утвержден в августе 1924 года.
Таким образом, до последнего времени все короткое время своего существования Всероссийский союз охотников, как, впрочем, и все другие учреждения и вся наша великая республика, провел в организационной работе, в нащупывании форм и путей своей работы и в постоянном приспосабливании их к быстро меняющейся обстановке. В обстановке голода и холода и гражданской войны 1918—1921 гг., при полном отсутствии средств, вести серьезно операционную работу было немыслимо. Эта операционная работа, — продажа продуктов охоты от своих членов и снабжение их всем необходимым, — требует таких основных и оборотных средств, которые могут быть даны только кооперативной организацией и которых поэтому до сих пор не было. Зато была проделана огромная и необходимая подготовительная работа пропаганды и агитации: вначале, 9—8 лет назад, над союзом, да и над самим делом охоты, кроме самих охотников, почти все только смеялись; теперь же во всех ведомствах и учреждениях вкоренилась мысль о громадном государственном значении охоты и о том, что только Союз промыслово-охотничьих кооперативных организаций — Всекохотсоюз, организуя сознательные трудовые охотничьи массы, может помочь правительству сохранить и приумножить народное достояние, в виде ценного зверя и дичи, и использовать их самым выгодным образом.
Что сделала молодая охотничья кооперация (являющаяся организацией РСФСР, а не всесоюзной), лучше всего видно из следующих цифр.
На 1 октября 1929 г. она объединила 42 союза и 708 товариществ, охватывающих свыше полумиллиона охотников (около 880000 человек), из них свыше 70 процентов промысловых и полупромысловых. Да кроме того еще не вошедших в систему Всекохотсоюза имеется около полусотни охотничьих организаций. Баланс Всекохотсоюза на 1 октября 1929 г. превысил 32 млн. руб., а участие его в сборке пушнины достигло 22 процентов общей заготовки, а для всей системы охотничьей кооперации — даже 25%.
Весь оборот системы охотничьей кооперации исчислялся в 1925/26 г. — 21 млн. руб., в 1926/27 г. — 52 млн. руб., в 1927/28 г. — около 120 млн. руб. и в 1928/29 г. — 140 млн. руб. В настоящее время эта система, начав почти с нуля, имеет собственных средств свыше 20 млн. руб.
Ход самой жизни, неудержимое стремление самого населения, с местными (до краевых и областных включительно) советскими и партийными организациями во главе, возложил на молодую охотничью кооперацию новое и трудное дело организации интегральной, то есть охватывающей все стороны хозяйства, единой кооперации на дальнем Севере.
Огромные пространства полярных тундр и северной тайги, бездорожные и трудно доступные, с их крайне редким бродячим населением, принадлежащим преимущественно к разнообразным мелким туземным народностям, являются и для более южных и культурных частей нашего Союза, а частью и для южной Азии, средиземноморских и западно-европейских стран как бы огромным природным питомником водяной и болотной дичи. Эти пространства дают мировому рынку лучшую пушнину. По мере их обследования и улучшения сообщений эти северные пространства могут давать все более и более ценных ископаемых богатств: золота, платины, исландского шпата, свинца, цинка, железа, угля, соли, нефти и мн. др., месторождения коих и сейчас уже местами известны. При развитии воздушных сообщений кратчайшие пути между крупными культурными центрами западной Европы с одной стороны и восточной Азии и западной Америки — с другой лежат через приполярные районы. Наконец, тундра и северная тайга являются тем природным пастбищем северных оленей, — а в тундре и овцебыков, —которое должно будет давать прекрасное и дешевое мясо растущему промышленному населению фабрично-заводских и городских центров по мере вытеснения массового скотоводства из южных и средних широт более интенсивным сельским хозяйством.
Туземное население Севера, включая и вполне прижившееся там исстари белое население, великолепно до мелочей, и в физическом, и в бытовом, и в хозяйственном отношениях вполне приспособилось к суровым и своеобразным условиям полярных стран. Без этого населения страны эти были бы непроездными и недоступными для белого человека. Но хищная, эксплоататорская политика столетий царской власти разорила северное хозяйство, оставила туземное население, честное, гостеприимное и способное, неграмотным, темным и нищим. Только кооперирование этого населения, сохранившего еще сильные следы первобытного коммунизма, может помочь ему в его трудной борьбе с суровыми природными условиями. Притом несомненно, что северная кооперация должна быть интегральной в виду редкости и малограмотности населения и тесного сплетения всей хозяйственной жизни в одно целое, — и что эта кооперация обязательно должна иметь промысловой уклон. Это постоянно подчеркивалось с самого начала его работы Комитетом содействия народностям северных окраин при президиуме ВЦИК. Это же и было причиною того, что места настояли на передаче охотничьей кооперации кооперативного обслуживания Тобольского севера, Туруханского и Нарымского края, Камчатки и ряда других районов. И пятый (1928 г.) расширенный пленум Комитета Севера при президиуме ВЦИК признал, «что в деятельности Всекохотсоюзом впервые, по сравнению с другими снабженческими организациями, проявлен хозяйственный подход к экономике Туруханского края, результатом чего явился ряд мероприятий и начинаний в области развития и укрепления промыслов: приступлено к снабжению оленями бедняцких хозяйств туземцев, поставлено снабжение их оружием и огнеприпасами в порядке долгосрочного производственного кредитования, положено начало опытному звероводству, приступлено к подготовке кооперативных работников из местного населения, в области рыбного промысла — проводится инструктаж и налаживается дело сбыта местной продукции»…
Таким образом, Всекохотсоюзу несомненно предстоит трудная, но широкая и многообещающая задача: стать не только охотничьей, но и Северной кооперацией, которой придется восстановить и расширить оленное, охотничье и рыболовное хозяйство путем объединения в колхозы туземного населения Севера. Надо только идти планомерно и осторожно вперед, не шагая слишком широко, чтобы не слишком напрягать еще не окрепшие финансовые возможности молодой кооперативной системы.
Другой огромной и благодарной, но, правда, гораздо более простой задачей для Всекохотсоюза является создание или участие в создании охотничьего оружейного производства. Нового охотничьего оружия в оборот с начала мировой войны почти не поступало, а поступающие изредка небольшие партии носят характер случайного неумелого подбора и обходятся непомерно дорого. Старое оружие сильно износилось и попадается в продаже все реже и тоже по мало доступным ценам.
Совершенно необходимо установить полную станочную, строго стандартизированную, массовую выработку, по предельным размерам, нескольких наиболее подходящих для наших промысловых и любительских охот типов оружия. И типы, и системы давно намечены. Время и практика показали, что организации военной промышленности слишком заняты своим прямым огромным и ответственным делом и слишком мало связаны с потребителем-охотником, чтобы, как следует, быстро справиться с этим делом. Кстати, необходимо сказать, что в самое последнее время в этом отношении виден значительный сдвиг, о чем будет сказано в своем месте.
Организованный потребитель — Всекохотсоюз, — как только баланс его позволит затратить на это необходимое и крайне выгодное даже коммерчески дело миллиона полтора рублей, непременно должен будет ближе этим делом заняться. Только такое производство даст подходящее, хорошее и дешевое оружие нашему охотнику.
Неуклонный и быстрый рост молодой системы охотничьей кооперации естественно вызывает недоброжелательное отношение тех организаций, которые с некоторым основанием или без него претендуют на сборку такого выгодного товара, как добываемая охотниками пушнина. Поэтому не раз и не два со стороны работников и старой системы потребительской кооперации, и молодого Животноводсоюза по адресу охотничьей кооперации высказывались такого рода «кооперативные приветы», которых невозможно было бы ожидать со стороны идейных кооперативных работников и строителей социализма. А конкуренция государственной торговли в глухих местах доходит до того, что работникам охоткооперации приходится держать под рукою заряженные револьверы (доклад Комитету Севера проф. Д. К. Соловьева, обследовавшего летом 1928 г. Туруханский край).
К сожалению, Народный комиссариат торговли РСФСР пока стоит на такой же точке зрения и всячески затрудняет развитие работы охотничьей кооперации (не даром в результате обследования летом 1929 г. Всекохотсоюза коллегия РКИ высказалась за необходимость поставить охоткооперацию в одинаковые условия с другими заготовителями пушнины). НКТорг РСФСР отказался в 1928 г. причислить охоткооперацию к числу основных заготовителей второстепенных продуктов экспорта: пуха и пера, волоса, орехов, грибов и т. п., хотя сборка этих продуктов, несомненно, связана прежде всего с деятельностью охотника. Он запретил охоткооперации, — единственной из всех систем, заготовляющих пушнину, — покупать ее на ярмарках и базарах, хотя годовые ярмарки — обычное место съездов промысловых охотников. По планам на 1928/29 г. Наркомторг предоставил охоткооперации только около одной трети (37%) всех охотничьих припасов, хотя этот рынок уже был охвачен более, чем на три четверти (76%), охотничьей системой, и хотя охотничьи припасы являются орудием производства охотничьего промысла. Он уменьшает участие Всекохотсоюза в планах заготовки пушнины, предоставив ему на 1928/29 год сборку лишь на 9 млн руб., хотя в 1927/28 году Всекохотсоюз фактически собрал ее на 10 с лишком миллионов. Наконец, НКТорг РСФСР внес осенью 1928 г. проект о косвенном уничтожении этой системы путем слития ее с Животноводсоюзом и включения в систему сельскохозяйственной кооперации.
К счастью для охоты и охотников, наши директивные органы, как и высшие правительственные органы, и Наркомзем, стоят на более широкой государственно-хозяйственной точке зрения и, ясно понимая необходимость сохранения и развития пушно-сырьевой базы и упорядочения охотничьего хозяйства работою организованных и объединенных охотников, — поддерживают систему охотничьей кооперации.
Все сознательные, понимающие свой интерес охотники, несомненно, должны всеми силами поддерживать свою кооперативную систему.
Источник: С.А. Бутурлин. Настольная книга охотника. Издание Вологодского товарищества охотников «Всекохотсоюз». 1930