Характерной чертой стада обезьян различных видов является большая стабильность женской его части и подвижность мужской.
Самки всю жизнь остаются в том стаде, где они родились, напротив, самцы, как отмечалось на примере мартышек, павианов, макаков, систематически переходят из одного стада в другое. Поэтому самки больше, чем самцы, зависят от связей, существующих между ними с рождения. В неволе самки адаптируются гораздо хуже самцов, так как у них в клетке или вольере оказываются незнакомые им с детства соседки и подавляющая часть драк здесь возникает именно между самками. Кстати сказать, именно смешением самок из разных стад наряду с нарушением нормального половозрастного состава в клетках Лондонского зоопарка объясняются те кровопролитные бои, которые там наблюдались на рубеже 20-х и 30-х годов С. Цукерманом. В результате исследователь резко преувеличил роль зоологического, прежде всего полового, индивидуализма и внутригрупповой агрессии в сообществах обезьян. Этот ошибочный вывод сыграл большую роль в формировании взглядов многих историков первобытного общества, до недавнего времени считавших, что борьба с зоологическим индивидуализмом составляла главное содержание процесса формирования человеческого общества. Возвращаясь к вопросу о причинах стабильности женской части стада, надо сказать, что, по-видимому, в этом проявляется общий закон биологической эволюции, согласно которому женский пол олицетворяет устойчивость и через него действует стабилизирующий отбор, а мужской несет функции подвижного начала и создает поле для эволюционной изменчивости. Видимо, именно действием этого биологического закона объясняется отмечавшийся нами выше частый переход самцов из одного стада в другое у мартышек и павианов. Вместе с проявляющейся у обезьян тенденцией к половым связям вне стада действует и другая тенденция, ограничивающая эти связи группой стад, составляющих одну популяцию. В. П. Алексеев (1984) обращает внимание на то, что такое сочетание двух тенденций должно было способствовать эволюционному развитию предков человека, и ссылается на некоторые биологические исследования общего характера. Сочетание тенденций к половым связям вне отдельного стада, но внутри популяции имеет своим результатом возникновение слабого прообраза эндогамного племени, состоящего из экзогамных родов.
С вышеуказанным в известной мере перекликается мысль Н. Бишофа: «Существующие виды — это те, которые избежали опасности обязательного инцеста или благодаря благоприятным обстоятельствам, или путем формирования специальных запретительных механизмов». Напротив, по мнению Бишофа, виды, для которых было типично спаривание сиблингов, вымирали, так как отсутствие у них рекомбинации генов не обеспечивало достаточной изменчивости, адаптивной пластичности на пути эволюционного развития.
Что касается независимых групп — самец, самка и их потомство, подобно существующим у гиббонов, и многих видов лесных низших обезьян и полуобезьян, то такой тип объединения возможен только у древесных видов обезьян, находящихся в сравнительной безопасности от наземных хищников. На земле даже первобытные охотники неолита, вооруженные неизмеримо лучше прегоминид, не могли и не жили отдельными малыми семьями. Есть и многие другие соображения против допущения жизни отдельными малыми семьями как этапа в эволюции от животных к человеку. В частности, при таком типе расселения было бы очень затруднено распространение изобретений, иными словами, создание основ материальной культуры.
Думается, что половые отношения и связанные с ними отношения родства охватывали своим действием не отдельные малые семьи порознь, а целое стадо. Становление древнейших норм половых отношений относится к раннему периоду гоминизации, и, может, в какой-то мере прав Р. Фокс. По его мнению, уже в стаде обезьян были отношения родства, обусловленные, конечно, не социальными нормами, которых у обезьян не существует, а отражавшие определенные статистические тенденции, статистические модели поведения. Исходя из них вероятно, что для обезьян, живущих в стадах со многими самцами, характерны: а) типы группировок и поведения, при которых животные, родственные по чреву, т. е. по материнской линии, значительно отличаются от всех других; б) в фертильный период жизни маловероятна возможность регулярного спаривания между единоутробными особями.
Подводя итог различия между объединениями с одним самцом и с несколькими, Р. Фокс приходит к выводу: во-первых, есть распределение половых партнеров (alliance), но нет оформленных генеалогических линий (descent), во-вторых, есть родственные группы и их распределение, но нет полового партнерства. Отсюда делается заключение, что у обезьян, организованных в стада со многими самцами, «система родства», по-видимому, отрицательно влияет на возможность спаривания внутри сообщества. Р. Фокс пытается провести некоторые параллели между формами организации и взаимоотношений в сообществах обезьян и в первобытном обществе и использовать эти параллели для того, чтобы представить, как могли возникнуть древнейшие человеческие формы родства.
По предположению Р. Фокса, если бы при разделе одного обезьяньего стада на два (см. выше) самцы, которыми обменялись два возникших стада, стали бы постоянными половыми партнерами каких-то матрилиний, то это бы походило на ирокезскую систему родства.
Главным Фокс считает то, что в стадах обезьян существуют и половое партнерство (в стадах с одним самцом), и родство (в стадах со многими самцами). С его точки зрения, это важно, так как любая человеческая система родства определяет две вещи: кто к какой группе принадлежит (descent) и кто для кого может или должен быть половым партнером (alliance). На этой основе, по его мнению, возникают первобытные социальные системы, так как если объединить существующие у обезьян порознь (в стадах разного типа) половое партнерство и родство так, чтобы сама система родства определяла распределение половых партнеров, то это и будет человеческая система родства и результатом ее явится что-то вроде сороральной полигинии и системы матрилиний с возможностью экзогамии линиджей или даже локальных групп. Уточняя эту идею, Фокс отмечает: «Если это свидетельствует в пользу матриархальной теории, т. е. что самое раннее родство было матрилинейным, что наиболее ранней формой отношений полов был промискуитет и затем возникла полигиния, а что патрилинейность была «изобретена» мужчинами, то так тому и быть». Возникновение человеческих систем родства, по Фоксу, — это скорее средство объединить принцип полового партнерства с его акцентом на мужчин и матрилинейный принцип с его фокусом на женщине.
Как бы то ни было, причины возникновения человеческих систем родства, возможно, столь же (или даже более) глубоко лежат в унаследованных биологических тенденциях, как и в логике человеческих представлений. Мы согласны с мыслью Р. Фокса о роли биологического наследия в возникновении древнейших форм родства и полового поведения, но считаем, что он слишком упрощает проблему, когда пишет: «Уже у обезьян были основные элементы человеческих систем родства, а в процессе гоминизации оставалось только объединить эти элементы, так как это не делает никакой другой примат». Здесь автор явно недооценивает социальные факторы в возникновении и развитии понятия родства и вытекавших из него норм поведения. Что касается более конкретных ситуаций, например разделения одного стада на два с обменом самцами, то такое поведение у прегоминид, если оно было типичным, а для подобного утверждения пока нет достаточных оснований, могло, закрепившись под влиянием социальных факторов, положить начало возникновению дуальной организации.
Генетическое исследование дуально-экзогамной системы показывает, что два экзогамных коллектива, обменивающихся женщинами (или мужчинами) в форме кросс-кузенного брака приближаются в генетическом смысле к одной популяции, хотя и различаются несколько по Y и X хромосомам.
Существенную роль в функционировании группы как единого целого у приматов играют родственные связи особей по материнской линии. Эти связи поддерживаются в течение всей жизни и носят следы полового диморфизма. У макаков детеныши-самки наследуют ранг, близкий к рангу матери; родственные самки представляют собой стабильное ядро группы. Самки, а не самцы являются активными и последовательными инициаторами при делении группы. Матрилинейность, несомненно, — важнейший фактор внутригрупповой интеграции и механизм структурирования социальной системы. Ее следует рассматривать как универсальную черту сообществ приматов. Избирательность взаимодействия между близкими родственниками, по-видимому, нельзя объяснить на основе генетического и фенотипического сходства особей, поскольку абстрактное родство без подкрепления постнатальным опытом общения не оказывает влияния на установление взаимоотношений между особями.
Существенную роль в развитии привязанностей между особями, лежащими в основе их дружелюбных устойчивых отношений, играют, по всей видимости, этологические механизмы запечатления окружающих членов группы, действующие в определенные периоды онтогенеза. Предпочтительные устойчивые связи между близкими родственниками и формируются прежде всего потому, что именно они составляют основное окружение особи в детский и подростковый периоды ее жизни. Эти же этологические механизмы играют решающую роль и при формировании дружеских связей между животными одного возраста. Известно, что подростки много времени проводят в отдельных группировках, часто состоящих из представителей одной возрастной группы. Половой деморфизм, проявляющийся в различиях отношений между родственниками у самцов и самок, в значительной мере связан с особенностями воспитания на разных этапах онтогенеза у особей противоположного пола. Сложные системы родства в человеческом обществе представляют собой средство для поддержания единства группы и ее стабильности, причем средство несравненно более совершенное, чем родственные связи у приматов, так как системы родства объединяют не только кровных родственников, но и генетически неродственных индивидов в единую систему и обеспечивают регламентированные устойчивые взаимоотношения между ними в течение всей жизни силой традиции. Системы родства в человеческих обществах позволяют расширить круг социально зависимых между собой особей, увеличивать их число иногда до общей численности всей группы г (австралийские системы родства). Это способствует максимальному избеганию конфликтов в пределах группы. Системы родства выполняют также роль социального буфера агрессии.
Генетическое родство играет важную роль в определении реальных социальных взаимоотношений во многих доклассовых обществах. Так, по данным Н. Ченона, индейцы яномами независимо от классификации по категориям родства всегда предрасположены помогать и оказывать знаки внимания генетически связанным с ними индивидуумам, причем близким генетическим родственникам предпочтительнее, чем дальним. Именно с. генетическими родственниками они предпочитают оставаться, когда делится селение. Другое исследование, проведенное у индейцев екуана Венесуэлы с целью проверки гипотезы о связи между характером социальных взаимодействий и коэффициентом родства, подтвердило наличие существенной положительной зависимости между этими параметрами. Социальную связь в данном случае оценивали по следующим параметрам: дележ пищей, беседы, игры, участие в совместной охоте и собирательстве. Во многих культурах терминология родства часто не отражает реальной генетической связи между членами группы, биологическое родство все же учитывается в первую очередь в социальных взаимоотношениях; терминологическое родство часто не позволяет предсказать реальных взаимоотношений между людьми, а знание об истинном родстве позволяет это сделать.
Поддержание тесного единства между родственниками (сродственные элементы системы) является значимым фактором стабильности системы и может рассматриваться как общая тенденция в эволюции социального поведения у приматов и человека. На социальном уровне генеральный принцип подобия при объединении отдельных особей не только сохраняется, но и расширяет границы своего применения: в дополнение к биологическим — поведенческим основам выбора добавляются новые социальные критерии, позволяющие объединять в единое целое большее число особей и вводить в систему новых членов без угрозы нарушения стабильности этой системы, минуя какие-либо периоды враждебности и настороженности в направлении новой особи. Принятие нового члена группы происходит в соответствии с установленными правилами и сопровождается признанием его определенных социальных прав.
Наличие в человеческих культурах сложных систем родства, основанных на концептуальных представлениях, как правило, связывались с механизмами опознавания родственников. Это привело к тому, что этнографы и антропологи стали отстаивать уникальность человеческой способности узнавать родственников. Многочисленные данные, полученные зоологами и приматологами, позволяют, тем не менее, опровергнуть такие представления. Приматы, к примеру, не только способны узнавать и различать родственников, но и обладают сходными с человеком механизмами узнавания генетических родственников: запоминание внешнего вида, голоса и запаха матери на ранних стадиях онтогенеза и, наоборот, избирательность контактов с особями, поддерживающими активную связь с референтной особью (матерью). Определенную роль в человеческих обществах может играть механизм фенотипического сравнения по принципу «я и другие», существование которого для приматов однозначно не доказано.
Вопреки традиционно сложившемуся мнению самцы в группах у приматов (односамцовых или мультисамцовых) играют существенную роль в воспитании и защите детенышей. Полноценное социосексуальное поведение отсутствует у взрослых особей (шимпанзе, горилл), воспитанных без общения со взрослым самцом. В односамцовых труппах, например у павианов гамадрилов, забота самца о детенышах тесно связана с высокой вероятностью отцовства, а контакты отца с детенышами не прерываются и по достижению ими половой зрелости. Самец-отец часто объединяется со своими взрослыми сыновьями для защиты и нападения в агрессивных столкновениях. В мультисамцовых группах, где вероятность отцовства не столь велика, забота о детенышах носит часто избирательный характер. Она направляется на детенышей самок (родственных и неродственных), с которыми самец поддерживает тесные дружелюбные контакты, или на детенышей тех самок, с которыми он пытается установить социальные и сексуальные контакты в будущем (как, например, у шимпанзе).