Фитоценологи неоднократно пытались освободиться от метафизики «дробного деления» и даже внести элементы самостоятельного хозяйственного значения в отдельные типы леса.
В. Н. Сукачев особенно подчеркивает в качестве преимущества фитоценологической классификации то обстоятельство, что в основе ее находится древесная порода, имеющая при установлении типа леса основное значение. Повторяя старое определение типа леса (ассоциации), где указывается, что эта единица по своему содержанию является бесконечно однородной (однородной по составу всех ярусов, однородной по почвенно-грунтовым условиям, однородной по лесоводственным свойствам, биологически однородной по местообитанию и т. п.), В. Н. Сукачев добавляет еще одну однородность — «однородность форм борьбы за существование между растениями».
Это определение дано в следующих словах: «Растительная ассоциация, или тип фитоценоза (тип леса), объединяет фитоценозы, одинаково организованные борьбой за существование в соответствии с условиями местообитания, т. е. фитоценозы, характеризующиеся однородным составом, строем и в основном одинаковым сложением составляющих их синузий, а, следовательно, имеющие одинаковую общую физиономию и биологическую равноценность местопроизрастания, определяющиеся однородным комплексом прямо действующих факторов среды» («Дендрология», 1938, стр. 76—77).
Это последнее обстоятельство, по мнению фитоценологов, является чрезвычайно важным, ибо с его помощью фитоценология становится актуальной для лесного хозяйства. «Так как отношения между растениями в фитоценозе прямо или косвенно зависят от борьбы за существование между ними, то фитоценозы, объединяемые в один тип леса, характеризуются однородностью форм борьбы за существование между растениями. А так как большинство хозяйственных мероприятий по воспитанию леса в конце концов сводится к регулировке борьбы за существование между растениями, то ясно, что эти практические мероприятия в лесу будут тесно связаны с определенными типами. Поэтому наше понимание типа леса существенно отличается от взглядов вышеназванных авторов (лесоводов-типологов), подходящих к типу леса, как к типу лесорастительных условий».
Нельзя не согласиться с тем, что отмеченное В. Н. Сукачевым обстоятельство является существенным отличием фитоценологического понимания «типа леса» от понимания лесоводственного. «Типология» такого многогранного и текучего явления, как борьба за существование между деревьями, представляется для нас невозможной. Лучшие знатоки борьбы за существование между деревьями — специалисты по рубкам ухода и лесным культурам — могут засвидетельствовать, что ход этой борьбы очень изменчив, даже если его рассматривать в пределах одного типа леса, в пределах одного насаждения или даже одной из фаз его развития.
Лесоводы-типологи поэтому и строят свои классификации на основе наиболее существенного, медленнее изменяющегося, при всех условиях остающегося фактора, т. е. местообитания. Они поступают так еще и потому, что от свойств; местообитания тесно зависит естественное возобновление, приживаемость и рост культур, рубки ухода, ход взаимоотношений между породами и т. п. Что же касается того, что «для лесоводов древесная порода имеет наибольший интерес», то типолог, оставаясь лишь наблюдателем и «описателем» леса, не превращаясь ь эколога, дендролога или селекционера, ничего нового в области познания древесных пород дать лесоводу не сможет. Тезис «для лесовода древесная порода имеет наибольший интерес» настолько же нов и оригинален, как, например, такой: «…для животноводов порода животных имеет наибольший интерес» и т. п. Если же говорить о специальной задаче типолога но отношению к древесным породам, то она должна выразиться в изучении (классификации) древесных пород как показателей (индикаторов) условий местообитания. Эта важная и полезная задача не входит в компетенцию никаких других наук, кроме лесной типологии. Но она включает в себя не только изучение организма (древесной породы), но и среды и даже главным образом: среды.
Подчеркивая специфичность своих типов леса как «типов борьбы за существование», фитоценологи стремятся ограничить хозяйственное их значение только областью воспитания леса (ср. приведенное выше указание В. Н. Сукачева), т. е. рубками ухода, исключая таким образом из сферы приложения типологии главные рубки, естественное и искусственное возобновление, таксацию, лесоэксплуатацию, технические свойства древесины и т. п. В сфере влияния ботанической типологии остаются побочные пользования: грибы, ягоды, объекты охотничьего хозяйства, а также, объем «хозяйственных» типов леса.
Е. В. Алексеев в свое время разработал для лесов УССР рубки ухода в связи с типами леса, но это не мешало ему устанавливать необходимость разработки и самостоятельно разрабатывать другие стороны техники лесоводства на той же основе. Непонятно, почему вдруг фитоценологи намечают для приложения типологии в будущем только одну область воспитания леса — рубки ухода? Неужели так далеко, вплоть до хозяйственного приложения типологии, должна быть проведена идея примата борьбы за существование над экологическими, взаимоотношениями?
Новым (1939) явилось также разделение прежнего понятия о типе леса как синониме лесной ассоциации на: 1) лесную ассоциацию, 2) тип леса, а также введение 3) типа лесорастительиых условий. Первое понятие чисто флористическое, второе — «лесоводственное», а третье устанавливается по внешним, признакам местообитания. Все это в известной степени напоминает лесоводственные единицы: 1) тип насаждений, 2) тип леса и 3) тип местообитания. В. Н. Сукачев объясняет причины, побудившие его отказаться от старого понятия типа леса, установленного им в 1926 г.: «Дело в том, что лесная ассоциация является, как мы уже указывали, понятием флористическим, где однородность систематического состава растительности является одним из главных признаков. Строгое проведение этой точки зрения применительно к типу леса как к лесоводственному понятию является не всегда целесообразным».
В связи с этим не лишне напомнить, что Е. В. Алексеев еще в двадцатых годах писал: «…растительные сообщества теперь тоже стали называть типами леса, но понятно, что эти типы ботанические, или естественно-исторические, устанавливаемые по методу, общему для всякой, а не только лесной растительности, а именно: в зависимости от степени участия и роли различных форм (ботанических видов) в составе того или другого растительного сообщества. Ни один из этих (лесоводственных) типов нельзя отождествлять с растительными ассоциациями». Приведенные цитаты из В. Н. Сукачева. (1939) и Е. В. Алексеева (1928а) свидетельствуют о единстве взглядов обоих, авторов, установившемся, однако, со значительным опозданием.
В. Н. Сукачев дает и более подробное объяснение причин продолжительного существования столь неудачного понятия о типе леса как синониме лесной ассоциации. «Эти взгляды выработались на базе изучения северных лесов, главным образом, сосновых, еловых и др., и понятие о типе леса было сформулировано применительно к данным лесам». Тот же автор отмечает своеобразие северных лесов: мало древесных пород, простота строения, состава, почвенного покрова и т. п. «Все эти особенности северных лесов имели известное влияние на выработку наших взглядов и в частности на отождествление понятия типа леса и растительной ассоциации. Однако в последнее время, по мере того, как мы распространяем наши исследования на южные леса, на леса Крыма, Кавказа, Лесостепи и пр., стало ясным, что в паше прежнее воззрение приходится внести некоторые существенные коррективы».
Но если бы фитоценологи не игнорировали работы первых северных типологов и Е. В. Алексеева, они смогли бы внести существенные коррективы значительно раньше. В той же своей книге Алексеев показывая необоснованность отождествления типов леса и флористических ассоциаций, характеризует усложнение состава и общей пестроты типов леса при переходе с севера на юг как основной аргумент против отождествления лесоводственных и ботанических единиц у В. Н. Сукачева и Каяндера. По этому поводу В. Н. Сукачев (1939) замечает: «Раньше уже со стороны некоторых украинских типологов было высказано мнение о желательности разделения понятия типа леса и ассоциации». По-видимому, здесь имеется в виду критика со стороны Алексеева, но не пожелание, так как сам Алексеев никогда не отождествлял этих понятий и, естественно, не мог «желать» того, что уже имел.