Постановка вопроса о том, как должна быть объяснена южная граница елового ареала и куда она перемещается в современных физико-географических условиях, — вполне законна.
Но прежде чем ответить на этот вопрос, остановимся кратко на точке зрения П. П. Кожевникова (1939), сделавшего попытку дать общее объяснение происхождения границ растительных зон. В итоге своей большой и полезной работы о лосорастительных районах водоохранной зоны П. П. Кожевников приходит к выводу, что растительность и почвы, не есть «зеркало климата».
«Что положение о полном отражении растительностью климатических условий, о совпадении границ климатических и границ растительности является неверным положением, доказывается целым рядом фактов, в той или иной степени отмечаемых многими авторами. Конкретные границы растительных зон и районов определяются не климатическими факторами, которые оказывают влияние только на общее изменение растительности, т. е. создают «тенденцию зональности» растительного покрова, а материнскими почвообразующими породами, с одной стороны, и биологическими особенностями древесных пород и фитоценозов — с другой. Так как почвообразующие породы тесно связаны с условиями рельефа и являются результатом развития поверхности той или иной части земного шара, то в конечном итоге конкретные границы растительных зон и районов обусловливаются геологической историей местности и биологическими и фитоценотическими особенностями древесных пород и их фитоценозов».
Таким образом, согласно П. П. Кожевникову, климат влияет только на общее изменение растительности, создает лишь «тенденцию зональности». С «тенденцией зональности» следует согласиться, так как детали распространения растительности как внутри зоны (ареала, района), так и на ее периферии действительно определяются не только климатом, а и всеми другими экологическими факторами, каждый из которых также создает свою тенденцию. Но П. П. Кожевников склонен решить этот вопрос совсем иначе. У него «конкретные границы растительных зон и районов определяются не климатическими факторами». Следовательно, всем известные факты, например, приуроченности более теплолюбивой растительности у северной границы распространения к южным склонам, к более теплым песчаным почвам, либо вовсе не относятся к категории «конкретных границ» П. П. Кожевникова, либо, может быть, игнорируются из-за технической невозможности отразить их картографически, т. е. показать на мелкомасштабной карте.
Что же определяет «конкретные границы» растительных зон по П. П. Кожевникову, если не климат? Почвы? На этот вопрос также следует отрицательный ответ, и это делается вполне последовательно, ибо, признав почвы определяющей причиной, мы тем самым признали бы и климат, в них отраженный. Причина границ заключается не в климате и не в почве, а в «геологической истории местности и биологических и фитоценологических особенностях древесных пород и их фитоценозов». Выходит, что климат не имеет своего места в геологической истории и развивается как нечто обособленное от нее. На горной породе поселяется растительность, которая создает почву, расселяется, но все это без сколько-нибудь определенного влияния на нее климатических условий, создающих лишь туманную «тенденцию зональности»…
Развитие растительных зон, не связанное с климатом (или связанное с ним лишь в общей «тенденции зональности»), обусловливаемое геологической историей местности и жизненными (биологическими) свойствами пород, — не та ли это автогенетическая концепция, о которой уже пришлось упоминать выше?
Думается, что в данном случае — только «тенденция» автогенеза, лишь его «зеркальное отражение», которое не является полным отражением предмета. Дело в том, П. П. Кожевников сам отмечает, что геологическая история определяет растительные зоны в конечном итоге. Это, естественно, не избавляет от путаницы, но все же улучшает формулировку причин, обусловливающих границы растительных зон. Если геологическая история и древесные породы определяют границы зон в конечном итоге, то отсюда следует, что между исходным и конечным пунктом данной истории в нее могут включиться любые факторы, о которых забыл упомянуть автор, в том числе и злополучный климат, который целиком удален из числа факторов, влияющих на границы растительных зон и ареалов. Но в заключительном абзаце своего труда П. П. Кожевников, будучи, к сожалению, верен ранее принятому взгляду, окончательно стирает климатическое значение проведенных им границ. Он указывает: «Необходимо иметь в виду, что приводимые границы лесоклиматических районов вовсе. не должны служить препятствием для продвижения пород из одних районов в другие, в более северные в первую очередь». О том, что они могут помочь лесоводу ориентироваться в порядке продвижения пород с юга на север, автор даже не упоминает, хотя на этот раз он назвал выделенные им районы не лесорастительными, а даже лесоклиматическими!
Основное содержание цитированной работы П. П. Кожевникова можно представить себе так: сначала автор начертал границы лесорастительных зон и районов, затем, для их обоснования, привел в движение геологическую историю, учел биологию древесных пород и, наконец, самым неожиданным образом упразднил границы на пользу интродукции и акклиматизации древесных пород. Между тем все это с успехом можно было бы заменить откровенным признанием относительности этих границ для разных древесных пород: для одних пород они служат действительным препятствием, с которым нужно считаться практике лесного хозяйства, чтобы не наделать ошибок; для других — они препятствием не являются, но за пределами своих районов могут требовать изменений в лесокультурной технике. Поэтому так высоко и оценивается работа наших лесокультурников и лесоводов-селекционеров — последователей мичуринской биологии, что она дает возможность шаг за шагом преодолевать климатические границы, являющиеся во многих случаях действительно трудно преодолимым препятствием.