Мало-помалу алхимики отчаялись найти философский камень и обратились к другим теориям, которые помогли бы им составить рецепт получения золота. Одновременно с уменьшением интереса к философскому камню падал и авторитет аристотелевских стихий. Они никак не помогали объяснить, например, происхождение и изменение цвета металлов, их блеск, ковкость. А ведь именно металлы были тем центром, на котором сосредотачивалось основное внимание алхимии.
Из многочисленных опытов было известно, что большинство металлов отлично растворяется в ртути, а стоило мастеру прибавить к расплаву чуть побольше серы, как она тут же жадно соединялась с металлом, меняя его цвет.
Ртуть-меркурий — мать всех металлов, говорили алхимики, а сера-сульфур — их отец. Но почему же не удается превратить ртуть в золото? Может, причина всех неудач лежит в природных свойствах ртути, неустойчивой к огню и потому неспособной к затвердеванию? Что бы еще добавить к ней? И алхимики вводят третью составную часть основ металлов — соль! Утвердилась новая теория, согласно которой металлы были объявлены окончательно сложными веществами, состоящими из ртути — символа металличности, серы — символа горючести и соли — символа растворимости. Введение нового компонента должно было решить проблему превращения металлов в золото.
Филипп Аурсол Тсофаст Бомбаст фон Гогенгейм — самый удивительный врач и алхимик XVI века. Сам себя он называл Парацельсом, а враги и завистники считали его невеждой, задирой и дуэлянтом
Но в XVI веке солнце алхимии уже клонилось к закату. Можно, конечно, говорить об опыте, который приобрело человечество в алхимических экспериментах. Но право же, результаты, на достижение которых ушли столетия, были слишком ничтожны…
В XVI веке на небосклоне западной науки между алхимией и медициной возникает новая фигура: Парацельс — удивительный врач и алхимик, хирург, задира и дуэлянт, одинаково хорошо владеющий как ланцетом, так и шпагой. Настоящее его имя было Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм (1493—1341).
«Настоящая цель химии заключается не в изготовлении золота, а в приготовлении лекарств!» — эти слова определили жизненное кредо Парацельса. Он стал основателем новой науки — нет, пожалуй, тоже еще не науки, а пока только искусства ятрохимии — приготовления лекарств и применения химических веществ в медицине.
Во II веке нашей эры греческий врач Клавдий Гален учил, что человек состоит из тех же четырех стихий Аристотеля, как и все остальные тела на земле. При этом в здоровом организме все должно было находиться в равновесии. Но стоило этому равновесию нарушиться, как человек тут же заболевал.
Из таких представлений сам собой напрашивался и метод лечения: прежде всего узнать, за счет чего равновесие оказалось нарушенным, а потом, добавляя недостающее или изгоняя излишне накопившееся, вернуть человека в прежнее состояние. Метод простой, убедительный и очень похожий на общий принцип алхимической практики.
С тех пор прошло много лет, но врачи строго следовали указаниям Галена.
Вторым непререкаемым авторитетом в медицине был Авиценна — Абу Али Хусейн Ибн-Абдаллах Ибн-Хасан Ибн-Али Ибн-Сина, великий таджикский философ и поэт, придворный врач и даже визирь эмира Хамадана…
Рассказывают, что когда Парацельса, вылечившего одного богача, пригласили занять кафедру медицины в Базельском университете, он на первой же лекции перед глазами изумленных студентов сжег сочинения Галена и Авиценны и заявил, что даже завязки его башмаков знают больше, чем эти древние мокротники…
О жизни Парацельса осталось в истории больше легенд, чем правды. Одни утверждали, что он много учился медицине и алхимии у своего отца, а затем у знаменитых чернокнижников. Другие настаивали, что Парацельс неуч.
Скорее всего у него действительно не было систематического образования. Он весьма дурно знал латынь — язык науки и официального знания той эпохи. А рассказывая о своих путешествиях по Европе вплоть до Финляндии и Лапландии, о поездке в Россию и о пленении его татарами, о Турции и Африке, кое-что Теофраст Бомбаст наверняка преувеличивал. Он рассказывал, например, что снискал себе славу ланцетом в Лондоне и получил секрет философского камня в Константинополе, и что в Стокгольме старые ведьмы поведали ему тайны приготовления питья для излечения ран, и что в чаше эфеса его шпаги, подаренной немецким палачом, живет дух Азот, который посылает ему вдохновение.
Среди знакомых Парацельса было больше цирюльников и собачьих стригунов, чем врачей; цыган и палачей больше, чем аптекарей. Но он действительно так виртуозно владел хирургическим ланцетом и столь искусно составлял лекарства, что слава его, несмотря на ярость и сопротивление всей корпорации врачей и аптекарей, росла чрезвычайно быстро. Он пил вино и скандалил в харчевнях, дрался на дуэлях и лгал не задумываясь, рассказывая о своих похождениях. Но он лечил и облегчал страдания. Он вылечивал тех, кого надутые спесью врачи приговаривали к смерти. С ланцетом в дорожной сумке, со шпагой на боку, в драном камзоле странствовал он по свету, чаще без гроша в кармане.
Парацельс много занимался химическими опытами. Он составлял лекарства, экспериментировал и диктовал результаты секретарю, который записывал их и переводил на латынь. Многие из его мыслей были перевраны при переводе, а потом еще раз испорчены врагами.
Человек, считал Парацельс, образован духом, душой и телом. Нарушение взаимного равновесия главных элементов ведет к болезни.
Если в организме избыток серы, то человек заболевает лихорадкой или чумой. При избытке ртути наступает паралич. А слишком большое обилие солей вызывает расстройство желудка и водянку. Задача врача — выяснить отношение между основными элементами в теле больного и восстановить их равновесие.
Внутренний вид старинной аптеки о Нюрнберге
Парацельса обвиняли в том, что «он превратил живые тела в химические лаборатории, где различные органы, подобно перегонным кубам, печам, ретортам, реактивам, растворяют, мацерируют (Мацерация — размачивание), возгоняют питательные вещества. Он придумал некоторого рода научную мифологию». Так писал французский историк науки Л. Фигье в середине прошлого века. Сегодня мы бы сказали, что Парацельс моделировал интересующие его процессы. Его химическая модель жизнедеятельности организма была грубой, но материалистической и прогрессивной для своей эпохи.
К сожалению, спокойный университетский период жизни этого удивительного человека продолжался недолго. Вскоре ему пришлось бежать из Базеля, и он снова начал жизнь странника. В конце концов, гонимый отовсюду, он умер в бедности. По одним данным — своей смертью, по другим — отравленный врагами.