В наш век мощного развития сельского хозяйства и промышленности «дикие» животные как поставщики продовольствия и промышленного сырья играют уже меньшую, хотя далеко не маловажную, роль в экономической жизни страны.
В далекие же времена, когда люди еще не имели той власти над природой, которою обладает современное человечество, охота и рыболовство являлись главнейшим источником существования.
Добывая диких зверей, птицу и рыбу, люди обеспечивали себя пищей, материалом для одежды, обуви и несложной домашней утвари. С появлением скотоводства и земледелия удельный вес охотничьего промысла заметно снижался. Тем не менее даже в условиях кочевого скотоводства охота продолжала служить существенным подспорьем в примитивном хозяйстве и в то же время служила излюбленным видом спортивного развлечения.
Примыкающие к нашим южным морям степи, переходная полоса лесостепей и раскинувшиеся к северу от нее необъятные лесные массивы в глубокую старину изобиловали зверем и птицей. Еще за несколько веков до нашей эры на широких степных просторах к северу от Черного, Азовского и Каспийского морей охотились скифы, сбывавшие грекам меха и кожи диких зверей в обмен на различные промышленные изделия. Позднее другие кочевые народы тюркского и монгольского происхождения охотились там на оленей, сайгаков, диких лошадей, туров и других животных.
Гунны, жившие на восточных берегах Азовского моря, занимались охотой и питались, по описанию историков, «кореньями и полусырым мясом зверей, согревши его только под седлом» (С. Соловьев, 1866).
Хазары и сменившие их печенеги не только брали с покоряемых ими народов дань продуктами охоты, но и сами тоже добывали степных зверей. И, конечно, немалые природные дары получали со степных пространств, как и с леса, наши далекие предки — славяне, для которых охота была важным промысловым делом и любимым видом спорта. Зверя и птицы водилось в ту пору множество. И особенное изобилие охотничьих животных имелось в южнорусской степи и лесостепи, тогда они, став ареной ожесточенных побоищ между славянами и татаро-монгольскими кочевниками, надолго лишились оседлого населения, опустели.
В 1389 г. во время «третьего хождения митрополита Пимена в Царьград» путешественники, описывая унылый вид безлюдной местности, раскинувшейся по берегам Дона, отмечали «…зверей множество: козы, лоси, волцы, лисицы, выдры, медведи, бобры, и птицы, орлы, гуси, лебеди, жаравли и прочая…». Тропы, проторенные табунами диких лошадей—тарпанов, зубров, оленей, подчас с трудом отличались от следов татарских отрядов. И когда в XVI в., после свержения татарского ига, край вновь стал оживать и заселяться, он поражал наших предков богатством животного мира. Описания Литвина, Воловича, Претвича-Барского рисуют нам картины необычайного изобилия животных в южных степях и лесостепи. По словам М. Литвина, «дикие козы» (т. е. косули) неисчислимыми массами уходили на зиму в леса, а на лето возвращались в степи; и этих животных было так много, что крестьяне убивали их тысячами.
С XVIII столетия усиливается продвижение в степь хлебопашества. Оно постепенно поглощает ковыльную целину. Охотничьи угодья отодвигаются на юг и юго-восток, где еще и в XVII и в XVIII веках запорожские и донские казаки, перекопские и ногайские татары, калмыки, казахи добывали немало оленей, диких лошадей — тарпанов, сайгаков и других зверей.
Огромную роль играла охота, звероловство и в жизни народов, населявших бескрайние лесные пространства русской равнины.
«Лесной зверолов и бортник — самый ранний тип, явственно обозначившийся в истории русского народного хозяйства», — писал историк В. Ключевский (1918).
Промышляя лесного зверя и птицу, восточные славяне и еще больше другие народности не столько обеспечивали «собственные потребности в пище и в материале для хозяйства, сколько обзаводились пушниной и кожами для торговли и товарообмена.
Занимаясь хлебопашеством, охотой, пчеловодством, славяне ставили в лесу свои дворы, так называемые «городища», окапываемые земляными валами и обносимые частоколами, которые служили, по мнению некоторых историков, и для защиты от диких зверей.
Из таких городищ вырос на южной окраине лесов и сам Киев, по преданию, заложенный тремя братьями-звероловами, поселившимися на соседних холмах днепровского берега.
«Лес, — пишет В. Ключевский, — сыграл крупную роль в нашей истории. Он был многовековой обстановкой русской жизни: до второй половины XVIII века жизнь наибольшей части русского народа шла в лесной полосе нашей равнины… Лес оказывал русскому человеку разнообразные услуги… обстраивал его сосной и дубом, отапливал березой и осиной, освещал его избу березовой лучиной, обувал его лыковыми лаптями, обзаводил домашней посудой и мочалом. Долго и на севере, как прежде на юге, он питал народное хозяйство пушным зверем и лесной пчелой».
Из летописей и других исторических документов складывается представление об огромной роли звероловства в жизни славян, а также финских и других народностей, населявших лесные пространства от Литвы до Урала. Шкурки бобра, куницы и других пушных зверей всегда ценились высоко. Ими взимали подати с населения, платили дань покорителям, торговали с зарубежными странами, одаривали знатных, влиятельных людей… Какое значение имела охота на зверей в экономической жизни народов, населявших славянские земли с отдаленных времен и почти до XIX в., видно также из весьма высокой цены на орудия лова, на охотничьих собак, на ловчих птиц (соколов, кречетов). Об этом же говорят крупные штрафы за убой зверя в чужих владениях, за порчу или кражу орудий лова. Места промысла — бобровые «гоны», переходы, тропы копытных зверей — тщательно учитывались «государственными людьми». Хорошие промысловые угодья дарились за выдающиеся услуги; имения отдавались в залог или в аренду не только со всеми людьми, с полями и сенокосами, с лесами и озерами, но и с «ловы звериными и пташими».
Основным занятием, поддерживавшим жизнь многих народностей, населявших огромные лесные пространства и даже тундровую зону Старого Света, был промысел диких животных.
Низкая ступень экономического и культурного развития живших почти одной охотой мелких народностей бросалась в глаза нашим предкам славянам еще во времена Киевской Руси и вольного города Новгорода.
Ятвяги, обитавшие в лесах по рекам Западному Бугу, Бобру, Нареву и др., существовали преимущественно за счет охоты. На меха и кожи они выменивали у соседей хлеб и соль. В особенно голодный 1279 год послы их просили князя Владимира послать им хлеба в обмен на воск, пушнину.
«Древляне живяху зверинским образом… — читаем мы в Лаврентьевской летописи, — ядуще все нечистое… и Родимичи, и Вятичи, и север…».
Башкиры еще в XVII и XVIII столетиях жили за счет охотничьего промысла: «…а кормля их мед, зверь, рыба, а пашни не имеют».
Многие малые народности царской России такой первобытный уклад жизни сохранили в сущности до самой революции. Тунгусы, орочены, айны, камчадалы, прибрежные коряки и чукчи и другие обеспечивали свое существование почти исключительно добыванием зверей, птиц, рыбы. Но даже и для тех народов, средства к жизни которым в основном доставляли скотоводство и земледелие, далеко не маловажное значение имела пушнина, представлявшая собой тогда и чисто денежную ценность. Достаточно вспомнить все эти «куны», «ушки», «полушки» и т. п. виды «денег», служившие средством расчетов на Руси еще в историческое время.
Степень благосостояния людей определялась наличием у них пушнины. «Вельми убог есть и двою векшу (т. е. белку) не иметь», — находим мы в сборнике «Златоструй» (XII век).
Пушными шкурками расплачивались в XIV веке наши предки за те или иные провинности: «За кровавую рану — тридцать бел (т. е. шкурок белки), а за синюю рану — пятнадцать бел».
Дань, оброк и другие виды налогов, взимавшиеся пушниной, составляли огромную статью доходов как княжеской, так и царской казны.
Н. М. Карамзин, например, пишет, что вскоре после завоевания Ермаком Сибири, в 1586 г. «Московский государь наложил ясаку на Сибирское царство, и на Концу Большую, и на Конду Меньшую, и на Пелымское государство, и на Туру, и на Иргизское государство, и на Обь Великую, и на все городки Обские 200 тысяч соболей, 10 тысяч лисиц и 500 тысяч белок». Обложение в таком размере оказалось, впрочем, невыполнимым, и волей-неволей его впоследствии пришлось снижать. Все оброчное население земель, приобщенных к Московскому государству, было вынуждено усиленно охотиться за пушным зверем.
Важную роль играла пушнина в международных отношениях. Она служила не только предметом торговли, но и валютой при международных расчетах. Так, царь Федор Иванович в 1594 г. направил в Вену 40 360 соболей в качестве «денежной» субсидии на войну с Турцией.
Существенное значение охота и рыболовство имели на Руси и на сопредельных с нею территориях в обеспечении войска провиантом.
Участники похода Ивана Грозного на Казань в 1552 г. отмечали, хотя и в преувеличенном виде, изобилие животных, которых они добывали для пропитания. Не имея запасов с собою, они везде до наступления поста получали от природы обильную трапезу. Лоси якобы являлись стадами, рыбы толпились в реках, птицы сами падали на землю перед ними. Князь Курбский писал: «Господь пропитал нас и войско ово рыбами, ово иными зверьми».
В этой связи можно вспомнить и об усиленных военных заготовках мясо диких зверей литовскими князьями. Так, Гедимин, готовясь в 1320 г. к походу на Киев, заготавливал провиант для своего войска в лесах, в том числе и в известной впоследствии Беловежской пуще.
Перед походом Ягелло против Тевтонского ордена большой охотничий отряд под началом самого князя всю осень и зиму с 1409 по 1410 г. добывал в пуще оленей, зубров, туров, лосей, кабанов; солил и коптил их мясо, а весной сплавлял его по рекам Нареву, Западному Бугу и Висле в г. Плоцк, где находились провиантские склады стотысячного войска. Примерно в тех же местах и неподалеку от них вылавливались многочисленные тогда дикие лошади, которыми пополнялась литовская конница.
Имеются указания на то, что и Тамерлан во время своих походов вменял в обязанность жителей подвластных ему селений снабжать его армию мясом диких животных. Десятки тысяч антилоп-джейранов шли на эти нужды.
Шкуры диких зверей тоже использовались в армиях в древности. Известно, например, что шестидесятитысячное войско древних албанцев (населявших 2 тыс. лет тому назад территорию современного Азербайджана), разбитое когортами Помпея у реки Куры, было одето в звериные шкуры. Шкуры диких зверей и в более позднее время употреблялись различными народами как для экипировки войска, так и для одежды в мирное время. Одежду из звериных шкур носили, например, ногайские татары еще даже в XVII в. (Н. Верещагин, 1954).
Таковы в самом беглом, схематическом, фрагментарном виде значение и масштабы охотничьего и зверобойного промысла в отдаленном прошлом.
И хотя с тех пор до наших дней протекли длинные вереницы веков и десятилетий, мы не только в состоянии оценить былую экономическую роль промысловых животных, но и ощутить последствия безрассудной расточительности наших предков, которую они позволили себе в использовании живой природы.