Отношение человека к птицам определяется их значением. В начале коротко о роли птиц уже говорилось. Остановимся на этом подробнее.
К наиболее древним формам прямого использования пернатых следует отнести сбор яиц, ловлю линных гусей и уток, нелетающих птенцов водоплавающих птиц и другие формы охоты. Вероятно, очень давно в качестве украшений начали использоваться перья. Скорлупа наиболее крупных яиц служила посудой. Шкурки птиц вряд ли исходили широкое применение и могли конкурировать со шкурами зверей. Трудно сказать, когда начали использовать пух и перо для подушек, перин.
Кроме прямой материальной выгоды первобытный человек мог получать от птиц сведения об изменениях, происходящих в окружающей среде. Уж если сигнальное значение их «криков тревоги» понятно многим зверям, то маловероятно, чтобы это не было известно человеку. Во всяком случае современные охотничьи племена прекрасно знают значение звуковых сигналов разных животных.
Приручение птиц произошло позже, чем зверей. Любопытно отметить, что в XVI-XVIII веках разнообразие домашних пернатых было большим, чем в настоящее время. Кроме обычных кур, уток, гусей в украинских деревнях можно было встретить павлинов, домашних лебедей, журавлей-красавок. Благодаря популярности соколиной охоты в неволе содержались многие хищные птицы. Стоимость их была весьма высокой. Казахи, например, одного ловчего беркута могли обменять на рабыню — калмычку или на 13 кобылиц.
Пернатые, за немногим исключением, были и есть желательный компонент окружающей человека среды. Об этом свидетельствует изображение птиц в наскальной живописи, в орнаментах, на предметах домашнего обихода. В былинном эпосе с птицей сравниваются положительные персонажи. «Птицей соколом летать Вольге над облаком», — характеризует любимого героя неизвестный автор в былине о Вольге и Микуле. Лебедушка, голубушка — эти ласкательные эпитеты иной раз можно услышать и сейчас. Для русского фольклора XI-XII веков они были характерны. Несомненно, с птицами связаны мечты о покорении воздушной стихии…
Как можно оценить и как изменялось прямое, утилитарное значение птиц? У колыбели человечества стояла охота. Правда, в древних поселениях чаще находят кости зверей, однако нужно иметь в виду, что птичьи кости более мелкие и хуже сохраняются^ По мере развития хлебопашества и скотоводства охота во все большей степени утрачивала свое первоначальное значение. Интересные данные об использовании диких животных во времена Киевской Руси приводит историк В. Мавродин. На Дону и под Воронежем на стойбищах кости диких видов составляли 77 процентов, на Левобережной Украине — 32-55, в том числе на долю птиц, главным образом тетерева и рябчика, приходилось 30-52 процента. Конечно, из этого не следует, что половина потребляемого мяса — птичье.
В XV-XVI столетиях охота еще играла важную роль. Так, в исторических документах — литовском статуте 1529 года и судебнике 1550 года — приводится большой список штрафов за самовольную добычу в чужих угодьях различных животных. Причем за разорение гнезд некоторых птиц штрафы были весьма большими, такими же, как за крупных зверей. Например, за добычу зубра и разорение гнезда сокола взыскивалось по 12 рублей, за гнездо лебедя — 3 рубля, столько же, сколько за добычу медведя или рыси, и втрое меньше, чем за дикого кабана. Лошадь в то время стоила 75 копеек, курица 1,5, гусь 15 копеек. Интересно отметить, что павлины и одомашненные лебеди ценились дорого — по 2 рубля с четвертью.
Конечно, звери в целом всегда имели большее экономическое значение, чем птицы. Достаточно вспомнить, что куньи меха служили денежными единицами. При взимании дани пушнине всегда уделялось особое внимание. На юге страны, где условия для животных особенно благоприятны, еще в начале XIX столетия была масса дроф, стрепетов, водоплавающей дичи. Как свидетельствуют исторические документы, собранные С. В. Кириковым, в то время в донских степях существовал промысел линных уток, которых привозили на продажу целыми возами. Упомянутый автор в серии книг приводит много примеров невероятного по нынешним масштабам обилия охотничьих животных и их большом экономическом значении.
Вторую половину XIX века можно назвать периодом великого оскудения. Известный русский охотовед А. А.Силантьев отмечал, что «нет ни округа, ни губернии или даже уезда на всем необъятном протяжении земли русской, откуда бы не раздавались жалобы на уменьшение количества или даже полное исчезновение той или иной дичи» Далее он отмечает, что «рябчики, тетерева, глухари, куропатки исчезают прямо на наших глазах» Причины ясны: уменьшение под влиянием деятельности человека площадей, пригодных для промысловых видов, истребление при промысле. В те же годы крупнейший русский орнитолог М. А. Мензбир писал: «… Палками бьют линяющих лебедей, палками же заколачивают обмерзших дроф… Вместо того, чтобы сохранить птицу в известной местности — промышленники стремятся только к тому, чтобы добыть ее как можно больше».
Оскуднение запасов дичи естественно приводило к уменьшению значения охоты как источника материальных ценностей. Конечно, уменьшение относительное. В уже упоминавшейся книге А. А. Силантьев приводит такие сведения о количестве дичи, поступавшей на внутренний рынок. На Обдорской ярмарке в 1877-1878 годах было 3 тысячи лебедей, в 1881 году — более 5 тысяч, на Константиновской ярмарке в 1894 году — 800 штук. В 1893 году добыча трехсот промышленников из одного уезда составила: 500 гусей, 10 тысяч уток, 2 тысячи тетеревов, 300 глухарей, 2 тысячи рябчиков, до 4 тысяч гнезд в основном утиных и гусиных.
Конец минувшего столетия отличался значительным расширением видового состава добываемых птиц. На ярмарках кроме традиционных объектов охоты в массе появились дрозды и свиристели. Мода на украшения из птичьих шкурок и птичьих перьев привела к тому, что за границу птичьи шкурки различными фирмами вывозились десятками и сотнями пудов (Силантьев А. А.). В Москве на изделия из перьев одной фабрики (Н. Дементьев и Ко) шло от 45 до 75 тысяч шкурок.
По свидетельству белорусского орнитолога А. П. Федюшина, в 1930 году в этой республике добывалось за день по 100 крякв на ружье. В шестидесятые годы в белорусском Полесье добыча 10 уток за день охоты, включая утреннюю и вечернюю зори, считалась большой удачей. В конце шестидесятых годов утки в бедных водными угодьями районах страны были малочисленны. Любопытен в этом отношении разговор между двумя охотниками — пассажирами:
— Где ты был?
— На Воднике (озеро в пойме Днестра).
— Ну и как?
— Плохо, ничего не видел. Правда, мой товарищ встретил охотника, который видел одну (имелась в виду утка).
Это уже крайний случай. Но факт есть факт. Объяснить его нетрудно до войны на Украине площадь угодий, приходившаяся на одного охотника, была в 10 раз больше, чем в годы, когда происходил этот разговор.
В последние 10-15 лет стали модны разные опросы. Не миновали они и охотничьего хозяйства. Известный охотовед Д. Н. Данилов собрал эти сведения. Вот некоторые из них: за один день охоты в среднем добывалось 0,8-2,6 птицы, больше всего — в Западной Сибири и в Западном Казахстане, Средняя продолжительность охоты одного человека за сезон составляла 13-17 дней. Если сопоставить это с видовой структурой трофеев, то окажется, что за день добывалось около одного килограмма мяса.
Повсюду поездки на охоту становятся все более дорогим удовольствием. В густонаселенных районах страны прямые расходы на добычу одной утки часто превышают 10 рублей. Разумеется, ни о каком «экономическом эффекте» не может быть и речи. Очевидно, больше всего в этом случае охотников привлекает не трофей, а что-то другое.
Было бы лицемерием утверждать, что трофей вообще никакого значения не имеет. Но основную ценность все же представляет процесс охоты. А поскольку добыча во все большей степени становится символом, ее можно представить и в виде фотографии. Не так давно фотографирование всячески пропагандировалось, но вскоре выяснилось, что и эта «мирная охота» вовсе не безобидна. Как охотник, стремясь добыть дичь, часто стреляет слишком далеко или по стае птиц (и то и другое — нарушение правил), так и фотограф, снимая гнездо, наносит птице вред, обтаптывая кругом траву, отгибая ветви. В это время вокруг летают потревоженные родители. Они гнездо могут и не бросить, но вероятность его обнаружения естественными врагами намного увеличивается.
Уменьшение значения охоты как источника материальных благ не обязательно. При благоприятных для дичи условиях и хорошей организации охотничьего хозяйства она и сегодня может давать значительное количество продукции. Об этом убедительно свидетельствует опыт отдельных охотничьих хозяйств в нашей стране и в странах народной демократии. Много интересных сведений опубликовано в журнале «Охота и охотничье хозяйство», в книге А. В. Малиновского «Охотничье хозяйство европейских социалистических стран» Однако все возрастающая тяга самых широких слоев населения к различным формам общения с природой заставляет считать главной ценностью все же процесс охоты. Правда, птицы как объект охоты почти всегда ценятся значительно ниже, чем звери.
Другие формы прямого использования птиц
Тесно связано с охотой использование пернатых хищников в качестве орудий добычи. Соколиная охота в Китае и Индии была известна еще в I веке до нашей эры. В Западной Европе наибольшее распространение она получила после крестовых походов. При дворе монархов и феодалов содержались специальные школы сокольничьих, писались трактаты. Хорошие птицы ценились очень дорого, гнездовья пернатых хищников всячески охранялись, а их разорители жестоко наказывались. Английский король Эдуард III за кражу ястреба ввел даже смертную казнь. После крушения феодализма соколиная охота пришла в упадок. Однако в последнее время интерес к ней на Западе начал возрождаться.
Содержание птиц в неволе — это тоже прямое их использование. Отлов пернатых для этой цели неоднократно вызывал оживленные дискуссии. Противников возмущала жестокость лишения птиц свободы, раздавались голоса о необходимости запретить отлов из-за сокращения численности пернатых. Сторонники отлова резонно заявляли, что охотники всегда добывали птиц несравненно больше, чем ловили птицеловы, и если уж охота разрешается, то запрещать отлов нет оснований. Обвинение в жестокости отвергалось путем простого опыта: пленников, выросших в клетке, пытались выпустить на волю, но они с исключительным упорством стремились вернуться назад. Правда, этот опыт не очень доказателен. Птицы просто привыкали к клетке и боялись незнакомой им свободы. Сейчас содержание пернатых в неволе не очень популярно, особенно обычных местных видов.
Много пользы принесло одомашнивание птиц. Конечно, на первое место должно быть поставлено получение мяса и яиц. Но вот содержание в неволе голубей вызвано спортивно-эстетическими соображениями. В недавнем прошлом эти птицы широко использовались для связи. Во время войн голуби приносили известия из осажденных городов. В свою очередь, противник для их перехвата использовал соколов или ястребов. Известны и другие формы вольного или невольного участия птиц в военных действиях. Это не только легендарное спасение гусями осажденного Рима, но и менее известный поджог Искоростеня. По свидетельству «Повести временных лет», княгиня Ольга с помощью птиц жестоко отомстила за смерть мужа, убитого древлянами. Взяв с осажденных в древнем Искоростене противников в виде дани с каждого двора по три голубя и по три воробья, она велела отпустить этих птиц, привязав к их лапкам тлеющий трут. Голуби и воробьи вернулись домой, став невольными поджигателями. «И не было двора, где бы не горело», — сообщает летописец. Осажденный город был взят, а его жители обложены тяжелой данью.
Иногда птицы, причем наиболее воинственные, выступали роли миротворцев. Интересна в этом отношении цитата из книги Кутепова «Царская охота на Руси царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича» (1859) «Нужно ли было заявить о неизменно добрых отношениях царя к чужому властелину, приходилось ли загладить какой-либо политический промах, представлялась ли нужда просить у кого-либо денежной помощи или услуги, имелось ли в виду обласкать и расположить мелких владетельных пограничных князьков, — цари неизменно слали кречетов и ястребов, и почти всегда достигали этим путем того, что им было нужно».
Прошли века, одни формы использования птиц сменились другими. Почти ежедневно пернатые появляются на экранах телевизоров, голоса птиц записываются, имеются в продаже пластинки с их песнями. Конечно, это только новая форма, а сущность та же, что и, например, наскальной живописи, при украшении изображениями птиц домашней утвари, знаменитых украинских рушников. Другими словами, птицы были и продолжают оставаться важным эстетическим компонентом среды.
Разумеется, приведенным перечнем не исчерпывается разнообразие пользы, получаемой человеком от пернатых. Можно посвятить отдельную книгу описанию украшений из перьев, говорить о птицах как о прообразе некоторых технических конструкций. В последнем случае прямая польза незаметно переходит в косвенную, т. е. связанную с деятельностью пернатых в естественных условиях.
Косвенная польза
Косвенная польза, которую приносят птицы, как правило, связана с их питанием. Об истреблении пернатыми вредных насекомых было известно еще в античные времена. Особо почитались виды, истреблявшие вредителей пастбищ и посевов, в первую очередь, саранчу. Полезными считались аисты, куропатки, дрозды, сизоворонки, вороны. Розовые скворцы, по поверью, прежде чем съесть одного саранчука, убивали 99 Этих птиц особенно почитали в Турции и называли святыми.
В статьях, публиковавшихся во второй половине прошлого — начале Нынешнего столетия, полезными считали птиц, поедавших вредных для человека насекомых или мелких грызунов. Представление о реальном значении отдельных видов пернатых было весьма недостаточным. Достаточно сказать, что в списке птиц, которых можно было добывать в течение года всеми способами (кроме отравы), были орел, беркут, сокол, кречет, сорокопут, филин, сова. Список включался в правила охоты 1892 года.
В течение длительного времени, по существу, всю первую половину нынешнего столетия, при оценке роли птиц основное внимание уделялось изучению состава их кормов. Используемые тем или иным видом пернатых животные делились на вредных, полезных и «безразличных». В зависимости от того, какие виды преобладали в составе кормов, делались выводы о полезности или вредности птиц.
Такой метод слишком упрощал реальное положение дел. Предположим, в результате изучения питания вида установлено, что 60 процентов его составляют вредные гусеницы, 20 — «безразличные» виды и 20 процентов — полезные хищники. Формально птица считается полезной. Ну а если каждый из этих хищников, останься он в живых, съедал бы по 4 вредных гусеницы?
Когда видишь усыхающие березы, на которых часть коры сбита дятлами, и на оголенных участках стволов хорошо заметны прогрызенные короедами ходы, сомнений во вредности этих жуков не возникает. И действительно, в чистых березовых парках лучше бы короедов не было. Поедающие их дятлы — черный и белоспинный в этом случае несомненно приносят пользу. Ну а если березы усыхают в смешанном насаждении, нижний ярус которого составляют сосенки, которым никак не удается пробиться вверх? Здесь вредители березы, ускоряя ее отпад, помогают сосне, которая в таком случае быстрее выходит в верхний ярус. Сейчас сосновые леса представляют большую ценность, чем березовые, и такое ускорение смены пород лесоводов только радует. Очевидно, в последнем случае деятельность дятлов, питающихся вредителями березы, нужно считать нежелательной.
Вот другой пример. В сосняке большие пестрые дятлы за зиму съели половину урожая семян сосны. Принесли они вред или нет? Опять же ответить на этот вопрос вообще нельзя. Если сосняк граничит с вырубкой, на которой ожидается естественное восстановление сосны, или само насаждение должно быть вырублено через несколько лет и восстановиться естественным путем, то выедание семян нежелательно. И на вырубке, и под пологом назначенного в рубку сосняка всходов сосны в этом случае будет вдвое меньше. Это может значительно удлинить процесс восстановления леса.
Но возможна и другая ситуация. Сосняк был среднего возраста, рядом вырубок не было, рубить насаждение никто не собирается. Все появляющиеся под его пологом всходы все равно через несколько лет погибают. В таком случае поедание семян никакого вреда лесному хозяйству не принесет. Можно привести большое количество подобных примеров.
Если попытаться дать оценку значения вида или хотя бы одной — единственной птицы, то получим сведения, подобные бухгалтерским статьям прихода и расхода. Как будто бы логично. Растительноядные гусеницы вредны — это азбучная истина. Ну а если они живут на осинах, которые должны сменить хвойные породы, и объедание листвы ускоряет процесс смены? Так что и гусеницы вредными могут быть не всегда.
Или вред от поедания пауков. Пауки — хищники, едят насекомых и, следовательно, полезны. Но всегда ли, и кто жертвы пауков? Это чаще всего мухи, перепончатокрылые — основные враги других насекомых, среди которых преобладают растительноядные. Гусеницы, жуки, бабочки в сети пауков попадают гораздо реже. Можно приводить много примеров, и все время будут возникать разные «но» и «если». Так что понятия польза» — «вред» условны и неслучайно взяты в кавычки.
Из этих рассуждений не следует, что оценить роль птиц в жизни леса, поля или луга мы вообще не в состоянии. Но к таким оценкам нужно подходить с большой осторожностью. И если физики острят, говоря: «Ваша теория слишком правдоподобна, чтобы быть правильной», то у экологов все более широкое распространение приобретает афоризм: «Берегись очевидного».
Нельзя сказать, чтобы о значении птиц мы ничего не знали. В 1978 г. вышла книга А. А. Иноземцева о влиянии насекомоядных птиц на беспозвоночных. Автор убедительно показал, что пернатые в общем не очень влияют на численность насекомых, и лишь у некоторых видов снижают ее более чем на 10 процентов. Другие авторы также отмечают, что птицы лишь в редких случаях оказывают существенное влияние на насекомых. Можно ли из этого заключить, что роль птиц так уж незначительна? Попытаемся ответить на этот вопрос.
Птицы — враги массовых размножений
Проходя по отмели, будь то у реки или озера, можно заметить у самой воды много птичьих следов. Часто встречаются и птицы — разные кулики и трясогузки. Мы неоднократно раскладывали в таких местах корм (куколок мух). В течение дня, а нередко даже нескольких часов они оказывались съеденными. Но вот те же куколки были разложены в нескольких метрах от воды, и скорость их поедания снижалась во много раз.
Если такие же опыты проделать в лесу, то можно убедиться, что быстрее всего птицы выедают корм с пешеходных Дорожек, с поваленных стволов деревьев. Довольно быстро — со стволов растущих деревьев и толстых сучьев. Дольше всего корм сохраняется на концах тонких ветвей, на гибких стеблях трав. Это и понятно. По дорожкам и стволам удобно передвигаться, там добыча хорошо заметна, ей трудно скрыться в случае нападения птиц. В то же время тонкие стебли при передвижении по ним пернатых дрожат, это служит сигналом опасности для насекомых. Вероятность их добычи в таких местах оказывается невысокой. И подобно тому, как охотник не будет подкрадываться к добыче по шуршащим под ногами сухим листьям или покрытому тонким льдом болоту, так и птицы предпочитают кормиться на более толстых ветвях. Конечно, насекомые предпочитают более безопасные места. Но при повышении численности им поневоле приходится больше передвигаться и чаще попадать в «опасные зоны». Там они оказываются добычей птиц. Те в свою очередь приспосабливаются к такому более массовому корму, совершенствуют способы охоты. В результате степень воздействия на этих насекомых возрастает.
В период повышенной доступности птицы могут существенно влиять на численность жертв. Степень этого влияния определяется обилием пернатых, для которых интенсивно размножающиеся насекомые могут служить кормом. Количество его потребителей в лесах с разнообразным животным населением нередко оказывается достаточно большим для того, чтобы предотвратить дальнейшее увеличение численности насекомых. В случае, если нужда птиц в корме удовлетворяется полностью, а численность жертв продолжает возрастать, надежд на то, что пернатые смогут подавить массовое размножение, почти не остается.
Могут ли естественные враги насекомых не допускать таких размножений, причем не от случая к случаю, а всегда? Да, могут, но при специфических условиях, которые складываются в тропических лесах. Массовых размножений там действительно не бывает. Объясняется это, во-первых, высокой численностью всевозможных хищников и паразитов, во-вторых, хорошей защищенностью растений от животных и разнообразным составом пород. Объев листву на одном дереве, насекомые вынуждены перемещаться на соседнее, преодолевая при этом значительные расстояния. В это время они становятся добычей многочисленных хищников. Наши леса характеризуются относительно однообразным составом и невысокой численностью хищников и паразитов. Естественно, что в большинстве случаев подавить начавшуюся вспышку массового размножения они не могут. Возникает вопрос, а что собой представляет меньшинство случаев, когда такое подавление происходит? Здесь можно ответить только предположительно. Скорее всего, это такие «вспышки», когда численность увеличивается медленно и на ограниченной площади. Туда перекочевывают естественные враги насекомых и оказывают на них повышенное воздействие. Очень может быть, что подобные ситуации складываются довольно часто, мы же их просто не замечаем — ведь рядом нет участков, свободных от хищников, где бы можно было наблюдать такое миниатюрное массовое размножение. Есть еще одно обстоятельство, ограничивающее возможность птиц выступать в качестве основного регулятора численности насекомых — это высокая защищенность многих видов. Например, у гусениц, сибирского шелкопряда кожа покрыта многочисленными ядовитыми волосками, и большая часть пернатых этих гусениц не трогает. Такие же волоски есть и у других видов шелкопрядов. Лишь кукушка, иволга, кукша, большой пестрый дятел не боятся этой защиты. Количество этих птиц не настолько велико, чтобы существенно снизить численность волосатых гусениц. В целом же для того, чтобы правильно оценить роль птиц и их возможности, надо знать гораздо больше, чем известно сейчас.
Рассеивание семян и другие формы полезной деятельности
В распространении семян ягодных растений птицы играют главную роль. Для разных видов ягодных растений рассеивание их семян пернатыми имеет неодинаковое значение. Травы и кустарнички — земляника, клюква, черника, брусника и многие другие — расселяются преимущественно вегетативным путем. От длинных подземных стеблей (столонов) отрастают молодые побеги, дающие начало новым кустикам. Кустарнички разрастаются, образуются новые и новые подземные побеги до тех пор, пока не займут всю пригодную для себя площадь.
Деревья и некоторые кустарники (рябина, тисс ягодный, яблоня, груша, кизил, черешня, боярышник и другие) расселяются преимущественно с помощью семян. Для этих пород птицы и звери служат главными распространителями.
Было бы интересно узнать, какая доля семян проходит через пищеварительный тракт позвоночных и разносится на значительное расстояние от плодоносящих растений, а какая — опадает вместе с плодами и остается под кронами. Как правило, почти полностью птицами используются ягоды рябины, боярышника, терновника, черемухи. Хуже поедаются шиповник, омела, калина, некоторые ягоды птицы явно не любят — это снежноягодник белый, кизильник, бересклеты. Несмотря на это, кизильник в Сибири и бересклеты в европейских широколиственных лесах распространены очень широко.
Степень использования охотно поедаемых плодов зависит от количества ягодных растений и величины урожая. В сплошных зарослях малины, на обширных брусничниках и черничниках при обильном плодоношении птицы и звери могут съесть только незначительную часть ягод, так как слишком обильным оказывается количество этого корма по сравнению с потребностями в нем. Конечно, абсолютное количество рассеиваемых семян в этом случае оказывается значительным.
Кроме привлекательности тех или иных ягод есть еще одно обстоятельство, существенно влияющее на степень их использования, — это длительность периода потребления. Именно доступность в течение всей зимы обеспечивает почти полное использование ягод рябины, боярышника и других плодов, остающихся на ветвях.
Для жизни леса очень большое значение имеет распространение птицами желудей, буковых орешков, кедровых орехов. Здесь надо отметить одно важное различие семян этих пород и ягодных растений. Желуди, орехи отличаются крупными размерами, богаты питательными веществами и очень привлекательны для животных. Проведено много исследований, показывающих, что такие семена не могут образовывать долго сохраняющиеся почвенные запасы, так как очень быстро выедаются грызунами или загнивают. Поэтому орех или желудь, не проросший в ближайшую весну, в дальнейшем практически не имеет таких шансов. Совсем другое дело — семена ягодных растений. Позвоночные этот корм используют неохотно, особенно после того, как семена попадут в почву, перемешаются с гниющей лесной подстилкой. В почве они десятилетиями сохраняют всхожесть, «ожидая» благоприятных для прорастания условий. Естественно, что за многие годы таких семян накапливается огромное количество — сотни и тысячи штук на одном квадратном метре. Будет их немного больше или немного меньше — это не так уж важно; Возможность развития тех или иных видов растений чаще всего определяется другим — межвидовой конкуренцией.
В то же время для дуба, бука, кедра основной способ расселения или восстановления — ежегодный «заброс» возможно большего количества семян в самые разные места: авось, часть их окажется на участке, где возможно прорастание, укоренение всходов, развитие молодых деревцев. Трудно представить, как бы осуществлялся этот «заброс» без помощи позвоночных.
Особенно большое значение имеет рассеивание семян птицами в горах, где широко распространены кедровые (Сибирь, Дальний Восток) и буковые (Крым, Кавказ, Карпаты) леса. Кто же эти пернатые помощники лесоводов?
Желуди и буковые орешки рассеивают в основном сойки. За один раз они в подъязычном мешке (специальном приспособлении для переноса корма) транспортируют до семи желудей. За осень одна птица, по мнению А. Н. Формозова, может устроить 2 250-2700 «кладовок». Какая часть запасенных желудей поедается, а какая остается — неизвестно. Но вот всходов дуба в местах устройства таких запасов оказывается довольно много, по нескольку штук на 10 квадратных метров. Этого достаточно для формирования молодого насаждения.
К сожалению, сойки часто устраивают запасы в местах, где дуб расти не может. Например, в Беловежской пуще приходилось наблюдать, как эти птицы переносили желуди из дубового леса, находившегося по одну сторону речной долины, на ее другую сторону, где рос редкий сосняк на бедных почвах. Подобные случаи наблюдаются довольно часто, так как сойки стремятся делать запасы на возвышенностях, южных склонах, т. е. там, где снег не очень глубок и быстро сходит. Но такие места для дуба обычно неблагоприятны. Сосняки привлекают соек также низкой численностью конкурентов-потребителей желудей. В сухих сосновых лесах малочисленны мыши и полевки, зато в дубравах этих грызунов особенно много.
Другой потребитель желудей белка. Конечно, белок гораздо меньше, чем мелких грызунов. Но зато белки гораздо подвижнее и могут находить желуди на значительной глубине под снегом — до 50-70 сантиметров. Судя по тому, как часто эти зверьки кормятся на поверхности снега в сосновых молодняках, где сойки делают свои запасы, последние используются грызунами не случайно. Кроме белок и мелких млекопитающих желуди поедают кабаны, барсуки, олени, косули. Однако несмотря на обилие потребителей, до весны все же сохраняется значительное количество желудей, и дуб успешно возобновляется. Уменьшение площадей дубрав, происшедшее в XIX столетии, объясняется их вырубкой и сменой другими лиственными породами.
Не всегда птицы устраивают запасы в местах, где семена могут прорастать и укореняться. Как уже отмечалось, поползень нередко запасает желуди, засовывая их в щели коры, в Америке дятлы устраивают обильные запасы этого корма в коре деревьев. Конечно, в этом случае прорасти желуди не могут. Значение кедровки в расселении кедра сходно с ролью сойки для дуба. Количество запасаемых ею семян еще большее, чем желудей — до 50 тысяч штук на гектар. Кедровки обычно многочисленнее соек, за один раз они переносят до сотни орехов. Кроме кедровок, почвенные запасы кедровых орехов на Дальнем Востоке делают поползни.
В Сибири повсюду, где есть кедр, обнаруживается большое количество групповых всходов этой породы на более или менее значительном расстоянии от плодоносящих кедровников. Отдельные группы нередко встречаются в одном-двух километрах, однако основная масса всходов находится в полосе шириной до 400-600 метров. Конечно, если подходящих для устройства запасов нет, кедровки летают гораздо дальше. Поблизости от кедрачей, на южных склонах, где удобно делать запасы, количество всходов бывает весьма значительным — до одной-двух тысяч экземпляров на гектаре.
Наблюдения, проведенные в последние 15-20 лет, свидетельствуют о том, что кедр, бук, дуб без помощи позвоночных успешно расселяться не могут. Правда, сейчас роль главного «сеятеля» взял на себя человек, создавая насаждения желаемого состава.
Птицы могут распространять не только семена ягодных растений, желуди или орехи. Выяснилось, что семена многих трав в желудочно-кишечном тракте птиц перевариваются не полностью и могут сохранять всхожесть. Они иногда переносятся на большие расстояния и приводят к появлению растений вдали от их родины. Иногда семена вместе с грязью прилипают к ногам болотных птиц и также отправляются в далекие путешествия.
Считается, что появление рыбы в изолированных водоемах связано с заносом туда икры птицами. Конечно, такой перенос — явление редкое. Птицы всегда следят за своим туалетом. Но ведь может же застигнутая врасплох утка нестись стремглав, спасаясь от преследователя, или, задержавшись на озере, спешно догонять улетающую стаю.
Питаясь семенами разных травянистых растений, птицы заметное предпочтение отдают сорнякам. Это послужило основанием для положительной оценки роли зерноядных видов в сельском хозяйстве.
В отдельных случаях птицы одного вида непроизвольно улучшают условия жизни других видов. Причем речь идет не о кормежке или отдыхе в смешанных стаях или совместном нападении на хищников, а о благоприятном изменении среды обитания. Пожалуй, среди таких изменений наиболее известно обогащение насаждений дуплами дятлов. Эти птицы каждый год гнездятся в новом дупле, старые же оставляются и используются другими птицами-дуплогнездниками. В лесах, подвергающихся периодической вырубке, деревьев с естественными дуплами птицам не хватает. В таких местах, как правило, более половины пернатых, нуждающихся в этих укрытиях, поселяется в дуплах, сделанных дятлами. Особенно большое значение эти укрытия имеют в сосновых лесах, где количество естественных дупел минимально. Там все или почти все дупла дятлов оказываются занятыми многочисленными «квартирантами». Можно упомянуть еще об одной малоизвестной деятельности дятлов, особенно наиболее крупного представителя этого отряда — желны. Благодаря солидным размерам, мощному клюву, он, добывая личинки усачей, делает в стволах глубокие и широкие ниши. Когда такое дерево падает, в нишах начинает накапливаться влага и разный быстро гниющий мусор. Попадают туда и семена, которые благодаря хорошим условиям увлажнения прорастают и укореняются. Все это приводит к более быстрому разрушению стволов и ускорению круговорота веществ. Такое ускорение имеет значение в девственных северных лесах, где гниение длится долго, и часть органического вещества может не разложиться и образовать торф. На торфяниках лес растет плохо. В лесах с интенсивным ведением хозяйства вся древесина вырубается и вывозится, благодаря чему эта сторона деятельности дятлов заметной роли не играет.
Используют чужие постройки и другие птицы, особенно хищники, которые регулярно гнездятся в гнездах ворон, грачей. Совы поселяются в гнёздах сорок. Небольшой кулик-черныш часто селится в старых постройках певчего дрозда. Очень предприимчивыми оказались полевые воробьи. В качестве укрытия они используют нижние части гнезд крупных хищных птиц. Птицы, устраивающие гнезда в норах, используют их много раз, независимо от того, кто был первым строителем.
Что такое хорошо, что такое плохо?
Ястреб поймал перепелку. Кому в этом случае хорошо, а кому плохо — понятно. Благодаря гибели перепелки выжило какое-то количество насекомых, которые стали бы ее добычей. Те, кто выжил, кого-то в конкурентной борьбе обрекли бы на гибель. Эта гибель для каких-то других организмов тоже небезразлична и т. д. Сравним этот процесс с простым физическим явлением. Вы прислонились к стогу соломы. Одни соломинки сломались, другие — прогнулись, третьи подались в сторону. Лежащие в отдаленных слоях сильнее начали давить на соседние. Теоретически это давление должно сказаться на всем стоге. В действительности же, стоя с другой его стороны, никаких изменений мы не замечаем — первоначальное воздействие как бы растворяется в толще соломы. Точно так же все менее ощутимыми становятся последствия того или иного события, происходящего в живой природе, по мере увеличения числа звеньев между первопричиной и следствием.
Подобных взаимодействий в окружающей нас природе происходит великое множество. Благодаря им мы видим наши леса, степи, озера и их обитателей в современном состоянии, которое явилось продуктом длительной эволюции. Хорошо ли это? Окружающий нас мир живет по своим сложным и далеко еще не познанным законам. Если бы человек был всемогущим, он мог бы законы изменить по своему разумению. Возможно, тогда было бы лучше. Но это относится к области фантазии. Сейчас же люди должны сначала узнать, как лучше приспособить братьев наших меньших для своих целей, а потом уже выносить им приговор: вот ты — полезный, живи и здравствуй, и пользуйся нашей помощью, а вот ты — такой-сякой вредный, и мы тебя ограничим. Другими словами, семь раз примерь — один раз отрежь. Именно такая точка зрения завоевывает все более широкое признание.
Все сказанное относится к естественным, природным условиям. По отношению к человеку роль птиц определить проще.